Долгожитель

На днях Пантелею Семёновичу исполнилось девяносто три, но он даже слышать об этом не хотел. А зачем лишний раз годы считать, если чего доброго и со счёта можно сбиться?

– Наверное, смерть моя где-то заблудилась, – замечал обычно Пантелей Семёнович, когда кто-нибудь из любопытства заглядывал к нему в паспорт.

– То она вас, Семёныч, боится, – шутили в ответ те, кто помоложе. – Потому и стороной обходит. Нрав ведь у вас крутой. Сунется чего доброго на порог – а вы её, не разобравшись, в три шеи гнать начнёте.

Дед в ответ только посмеивался – что правда, то правда. Церемониться он ни с кем не будет. Разговор с обидчиками у Пантелея Семёновича всегда короткий был – схватит в руки свою палку-спотыкалку, да как замахнётся, аж в воздухе свист стоит. Вон недавно местная шпана по случайности мяч ему на балкон забросила, так он уже их проучил – надолго урок запомнят. Самого проворного за ухо схватил, и не отпускал, пока его родители к деду на ковёр не явились. А на следующий день ещё и жалобу в школу написал, дескать, почему дети после уроков дурью маются? Вон в наше время…

Пантелей Семёнович любил вспомнить своё детство, благо память его ещё ни разу не подводила, а особенно молодость – он тогда лихим парнем был. Вагоновожатым на самом первом харьковском трамвае работал, возил людей с Павловской площади аж на Балашовку. Дед Пантелей и сегодня из принципа называл улицы старыми именами – дескать, кто в теме, тот поймёт, а новосёлам пусть стыдно будет. И тут уж как его не переспрашивали – мол, это та самая, которая нынче площадью Розы Люксембург зовётся, дед всё равно на своём стоял. Сказал – Павловская, и точка. Вот такой вот принципиальный был! Но это ещё что? Вот если Пантелей Семёнович видел, что дворник плохо двор метёт – тут же учить его принимался. Да не на словах, а на деле. Как метлу держать, в какую сторону сор мести – всё знал. И очень обижался, если нерадивый его науке не внимал. Тогда дед за бумагу и ручку хватался, чтобы начальству на нахлебника пожаловаться.

– Скучно, видать, старику, вот и кляузничает, – пожимали плечами секретарши в инстанциях, получая от Семёновича очередную жалобу. – Его, конечно, понять можно. Жену и детей пережил, уже и внуки в больницах прописались, а деду хоть бы что! Вот он и развлекается, как может.

Эх, слышал бы их досужие разговоры дед Пантелей, то сразу бы этих куриц на смех поднял – как же они не понимают, что и живёт он так долго только потому, что цель у него есть. Она его на земле и держит – мечтает дед порядок везде навести, чтобы всё было правильно, по закону, без заминки. Как положено. Ну а кто ещё этим будет заниматься, если не он? У других и времени на это нет, да и опыта маловато. К тому же, чтобы порядок наводить – тут характер нужен. Да и принципиальность та же самая – кто-то вон мимо матерщинника пройдёт, и слова ему не скажет, дескать, не расслышал. А дед Пантелей, даром что туда-сюда и сто лет скоро справлять будет, а на слух не жалуется. Остановится и давай сквернослова уму-разуму учить. Да так отчихвостит, что тот и язык успеет сто раз прикусить – лишь бы старик дотошный от него отвязался. Или тоже случай был. Вышел Пантелей Семёнович как-то на прогулку, а на цветочной клумбе следы от колёс чернеют. Ну, тут и детектива не надо вызвать – ясно, что это хлебный фургон проехался. Магазин вон продуктовый рядом стоит. Делать нечего – вернулся дед домой, сразу за стол сел и давай одно письмо директору магазина писать, другое – на хлебозавод. Пишет – болит мне, что цветы искорёжены. Неужели по дороге подъехать на разгрузку нельзя было? Примите, уважаемые, меры. Дописал, клеем аккуратно конверт намазал, запечатал тщательно и на почту бегом – чтобы в тот же день заказным отправить. А после, когда домой вернулся, на календаре положенные тридцать суток отсчитал, обвёл нужный день в красный кружок и принялся ответа ждать. Этим ожиданиями и жил.

Придёт ответ – дед каждое слово изучает. Вдруг отписка? Их, ответов этих чиновничьих, у деда целая полка в книжном шкафу скопилась. Все аккуратненько по папочкам разложены. В жёлтой пластиковой папке – это переписка с ЖЕКом, в бумажной, которая с обшарпанными тесёмками – это ответы от участкового. А те, что в красной прозрачной папке хранятся – это ответы от самого президента. Обычно дед, когда из почтового ящика конверт с какой-нибудь печатью вместо обратного адреса достанет, домой сразу не спешит. На скамейку сядет, дождётся, когда кто из соседей мимо будет идти, и только тогда конверт распечатает.

– Внучек, ты сильно спешишь? – окликнет зычно прохожего. – Мне тут письмо пришло. Прочитай, а то без очков не вижу.

Дед хитрый – зрение у него дай бог каждому, но народ не обижается – понимает, что старику внимание нужно. Не для себя ж старается, для других. Ему самому уже ничего и не надо. Да и любопытно, что там Семёновичу на этот раз написали.

Дед внимательно соседа послушает, поохает, и только потом домой идёт. За стол, не раздеваясь, сядет, внимательно ещё раз сам перечитает и в нужную папочку бумагу сложит. А если уж дело окончательно в его пользу разрешилось, тогда дед Пантелей полученную бумагу в синенькую глянцевую папку перекладывает – ей и гордиться больше всего. Если её полистать, любому понятно становится – не зря всё-таки жизнь прожил. Вон и свет на улице благодаря его ходатайству провели, и ремонт в подъезде сделали. А когда в заброшенном садике, что напротив его дома, фитнес-клуб открылся, детям дорогу невозможно было перейти – джипы и спорткары как ненормальные туда неслись. Не двор, а какая-то магистраль получилась. Дед тогда первым в ГАИ жалобу написал – одну, вторую, а на третий раз те сами к нему приехали, козырнули, лежачих полицейских на въезде положили, и жизнь во дворе снова наладилась.

А недавно дед захворал. Сто лет не болел – а тут слёг. Соседи сначала думали, что уехал куда, а потом переполошились – куда ему уезжать? Правнуки рядом живут, внуки тоже, а из друзей – так вообще никого не осталось. Неужели помер? Начали в дверь ломиться, слышат – окликается. Значит, живой! Вызвали доктора. Тот прослушал лёгкие, выслушал деда, направление на анализы выписал, но причины недуга так и не нашёл.

– Старость, дедушка, – только руками и развёл. – Вы ж вон девятнадцатого года будете. Пора и на покой.

Дед не спорил – лежал молча, в потолок только смотрел, даже от лекарств отказался.

– Зачем мне они? Всё равно не помогут, только печёнка болеть будет, – сетовал соседке, которая взялась за ним присматривать, пока родня съедется. – Ты лучше, Софья, пойди почту проверь. Может, письмо какое пришло?

– А что – должно? – чтобы поддержать разговор, спросила соседка.

– Должно, уже второй месяц жду, а всё нет. Я им и второе написал, третье, а не отвечают – просил, чтобы козырёк у входа починили, а то рушится ж всё. Не ровён час детям на голову упадёт, – в отчаянии махнул рукой дед.

И столько в том взмахе безнадёги было, что Софья тут же накинула на плечи куртку и побежала вниз. Письма в ящике не было, но что-то подсказывало Софье, что возвращаться с пустыми руками к деду не стоит. Не переживёт он этого. Понимала она своим женским чутьём, что вся дедова жизнь сейчас от этого письма зависела. И оборвать её Софья не могла. Может, кто другой бы на её месте рукой махнул на старика, а она не решилась грех на душу брать.

Глянула мельком на часы и заметалась – успеет ли вернуться? Эх, надо хотя бы попытаться! Купила по пути конверт, и пулей бросилась в ЖЕК. И хоть была не из тех, кто привык повсюду без очереди ломиться – наоборот, сам всех вперёд пропускала, на этот раз стесняться не стала. Пусть думают, что хотят – не для себя ведь старается. А ради себя точно бы наглеть так не стала, – скромность родилась на мгновение раньше самой Софьи.

– Человек умирает, пустите без очереди, – кинулась с порога к начальнику. Народ расступился. Почувствовал – таким не шутят, а их прописки и выписки могут и подождать.

– Вы Пантелея Степановича знаете? – сквозь туман сигаретного дыма пристально посмотрела в глаза начальнику ЖЕКа.

– Кто ж его не знает?! Достал уже, старый пень, – беззлобно облокотился на стол хозяин прокуренного дешёвыми сигаретами кабинета.

– Вы письмо его получали? – Софья чуть ли не за грудки схватила растёкшегося маслом по креслу чиновника.

– Вон – целая папка от него лежит. А что? – брезгливо оттолкнул он просительницу.

– Козырёк он вас просил починить? – задыхаясь от нервов, уточнила Софья.

– Просил он, – съёрничал хозяин положения. – Таких, как он, у меня тысячи, а денег нет. Пусто!

– Ну, так бы ему и написали, – укоризненно махнула она рукой. – Он ведь ждёт.

– Так на него ж конвертов не напасёшься, – пожал плечами мужчина.

– Совести на вас не напасёшься, – в тон ему процедила Софья. – Дед этим только и жил. Думал, что успеет этот вопрос решить. Не дождался – уже неделю как лежит. Помирать собрался. Говорит, жаль только, не увижу, как козырёк на доме новый установят.

Мужчина молчал, притихла и Софья. Ждала, чтобы тот сам предложил ей выход. Хотя знала – с пустыми руками от него всё равно не уйдёт. В ноги бросится, а письмо с обещанием таки стребует. Не для себя – для деда.

– Шантажом решила взять? – не выдержал пытки молчанием хозяин. – Говори, что ему писать?

– Что козырёк сделаешь, и печать внизу поставь. – Софья даже не заметила, как на «ты» перешла.

Теперь оставалось только на почту забежать – штамп поставить. Но тут Софья и не сомневалась, что у неё получиться. Там знакомая почтальонша работала, пенсию ей носила. Что ей, сложно на конверт печать шлёпнуть?

– Томк?! Поставь отметку, – забыв поздороваться, сходу попросила Софья знакомую. – Это Пантелею Семёнычу.

– А что там? – протянула конверт на свет почтальонша.

– Спешу очень, потом расскажу, – отмахнулась она. – Боюсь, не дождётся. Плохой совсем стал.

Она не стала ждать, пока спуститься с девятого этажа лифт. Задыхаясь, отмерила три этажа.

– Дед, есть письмо, есть! – закричала еще с порога, открыв своим ключом дверь.

– А чего ж ты орёшь, как ненормальная? Разбудила, взяла! Я только придремал, – довольно заворчал дед, приподнявшись с постели. – А ты чего так долго? Целый час не было!

– Так в лифте застряла, – соврала первое, что пришло в голову Софья.

– Сломался? – испугался дед. – Надо будет им жалобу написать. Сейчас только пообедаю и напишу.

Софья устало подпёрла спиной стенку с аккуратно подклеенными в некоторых местах обоями – неужели ожил? Вот и хорошо! Вот и ладненько! А пока напишет да ответа дождётся – ещё маленько поживёт. Вся наша жизнь на надежде и держится.

P.S. В понедельник утром во двор заехал грузовик. Двое работяг выгрузили из кузова цемент и балки. Перекурили минут десять и принялись разбирать полуразрушенный козырёк. Через пару дней на его месте был установлен новый.