За день до встречи с ним

Ей снилось, будто она провожает кого-то на самолет. Сдает вместе с отъезжающим багаж, получает посадочный талон и поднимает руку в прощальном жесте. Вот она уже одна, стоит среди провожающих, а внутри такая тоска! Какое счастье было бы сейчас уехать хоть куда-нибудь, в какой-нибудь другой город, увидеть что-то новенькое, погулять по незнакомым улицам. Да дело даже не в этом. Жуткая тоска оставаться здесь. Тоска – вполне физиологическое явление – сжимает грудь до комка в горле.

Зазвонил будильник. Аэропорт исчез, а тоска осталась. Да такая сильная – даже слезы на глаза навернулись. Дина попыталась было ее прогнать – и правда, чего тосковать-то, ведь уже меньше, чем через неделю ее ждет командировка в Лондон. Ради таких дней, наверное, и стоит жить на свете. Она также сдаст багаж, получит посадочный талон, и самолет унесет ее в волшебный мир. У нее шестнадцать встреч на пять дней. Ей удалось назначить одну встречу на субботу, одну – на понедельник вечером, поэтому улететь она сможет только во вторник утром. Она будет гулять по городу каждый вечер после своих пяти встреч в день (если, конечно, ноги понесут). Если не понесут, она просто сядет на скамейку в Гайд парке или в Сэнт Джеймс и будет наслаждаться тем, на что упадет взгляд. Зато у нее все воскресенье, и суббота с понедельником почти полностью в ее распоряжении. Она сядет на автобус и поедет в Оксфорд, где будет гулять по паркам старых колледжей и завидовать тем, кто там учится и живет. В Оксфорде прямо посреди города на территории Модлин колледжа есть то ли сад, то ли парк для отдыха студентов и преподавателей, так этот сад-парк похож на Шекспировский лес. Ручеек, деревья, полянка – видны только шпили старинных домов – и ни шума улицы, ни молодежной суеты. Так и ждешь, что сейчас воздух зазвенит, и прямо на тебя из-за деревьев выпрыгнут сияющие эльфы. Дина будет валяться в траве и разглядывать небо, в который раз удивляясь благодушию людей и природы вокруг. Потом она попьет кофе с булочкой в студенческом кафе, может быть, разболтается с кем-то из обитателей. Поговорит с каким-нибудь старичком или старушкой о былых днях – да кто знает, что там еще может случиться!

Начальник сказал ей, что она нерационально составила свое расписание. Пусть, мол, теперь мучается на своих пяти встречах, а потом помирает со скуки в отеле. Ха-ха! Ему, американцу, прожившему десять лет в Лондоне, и в голову не придет, что для Дины эти три дня – не потеря времени, а смысл жизни. Зато коллеги заскрежетали зубами. Что поделать, не отказываться же от подарков судьбы. К тому же Дина все это вполне заслужила. Во-первых, умение удерживать внимание собеседника сколь угодно долго. Во-вторых, виртуозное владение иностранным языком. Ну и внешность, наконец. Или внешность не «наконец», а «во-первых»?

Дина заканчивала макияж. Внешность, действительно, была в порядке. И остроумие, и талант увлекательно говорить на любые темы – все это у нее было, не отнимешь. И тоска прошла, как только она вышла на улицу из вонючего подъезда. Солнце светило, травка росла, воздух был теплый, а через неделю – командировка в Лондон, что еще нужно русскому человеку для счастья!

«Сейчас надо будет прочитать все буклеты про компании и банки, с кем буду встречаться, и порыться еще в Интернете – может, найду какие-нибудь мелочи, знанием которых можно поразить английских коллег. В обед сбегаю в магазин, посмотрю, чем можно порадовать себя там. Вечером тоже сделаю себе что-нибудь приятное. В кино схожу, или просто посижу в кафе в центре. Или съезжу погулять на Воробьевы горы. Завтра после работы – в другой магазин. Выберу себе что-нибудь приличное, в чем приятно будет выйти из самолета в Лондоне».

Метро, пересадка, выход в город – чрез пять минут на рабочем месте. Она всегда приходила раньше всех. Следом за ней появлялся Андрей. Он любил начинать день с позитивной ноты. Поскольку в комнате в это время никого, кроме них, не было, то комплимент доставался Дине. «Дина, вы сегодня похожи на Катрин Денев». Или: «Хорошо, что, приходя в офис, я вижу вас; должно же человеку нравится в его работе хоть что-нибудь!»

– Наш друг и начальник Дэвид был совершенно прав, отправив в Лондон именно вас.

– Что вы, это страшная ошибка. Я ведь совершенно не разбираюсь в экономике.

– А это и не нужно, они там, в Лондоне, разбираются в экономике за нас за всех. С вами зато поговорить приятно.

Коллеги подтягивались к своим рабочим местам, начался еще один рабочий день.

Дина правила русскоязычную переписку шефа. Он старался всегда говорить по-русски, хотя все в отделе отлично понимали его родной язык. Если Дэвид переходил на английский, это означало, что речь пойдет о деле необычайной важности. К тому же он считал, что хорошо говорит по-русски, и еще, что нужно постоянно практиковаться. Сегодня он «напрактиковал» пару писем, которые уже ждали пера редактора. Все его тексты, если попадали в отдел, зачитывались вслух и неумолимо высмеивались. Потешаясь над ним, коллеги добирали то, что он им недоплачивал.

– «…если я однажды обнаружу себя в Париже, буду счастлив встретить Вас. Не колеблясь, вступайте в контакт со мной всегда. Мы здесь, русские банки, ценим свои партнерские отношения. Добро пожаловаться! Искренне Ваш, Дэвид Трум, Вице-Президент».

– Есть же на земле счастливцы, которые могут однажды утром обнаружить себя в Париже.

– Во-во, просыпаешься в такой же квартире, как у тебя, та же югославская стенка, и улица, и дом тот же. Только мебель в квартире переставили, и это оказывается, не Москва, а Париж.

– А над тобой стоит француженка и воду тебе за шиворот из чайника льет.

– Это что, как вам понравилось «добро пожаловаться»? Совсем обрусел, скоро доносы писать начнет.

Дина служила переводчиком с его русского. Ее лингвистическое чутье помогало быстрее всех улавливать смысл псевдорусских слов. Дэвид злился, если его не понимали. Это закономерно – никому не понравится, когда над ним смеются. Дина его понимала. Другому понадобилось бы неизвестно сколько времени, чтобы разгадать загадку «маленьких циферок», а она поняла почти сразу. Дело было вот как. Она составила отчет по проекту и отнесла Дэвиду. Через пять минут он звонит и говорит: «Ты хорошо сделала отчет, но теперь нужно добавить еще циферки».

Надо сказать, что отчет этот состоял преимущественно из «циферок». На Динин взгляд чего-чего, а «циферок» там было предостаточно. Но Дэвиду понадобилось еще. Мысль ее пошла в неправильном направлении, она решила, что под «циферками» он подразумевает что-то другое.

– Что ты имеешь в виду? Поменять шрифт, большие буквы сделать, что-то такое? – перебирала она в надежде нащупать суть.

– Нет! Нет! Мне циферки надо, маленькие циферки.

– Ну, правильно, шрифт поменять, уменьшить, да?

– Нет, ты что, по-русски не понимаешь, это ведь твой материнский язык. Надо поставить маленький один, маленький два, маленький три и дальше.

– Страницы пронумеровать что ли?

– Да. Так надо. Как это называется, я запишу, «пронумеровать страницы»?

Она одна понимала его эксперименты. Дэвид любил живой язык, особенно «словечки». Он так и говорил: «Я собираю словечки – без этого не будешь говорить как русский». Это не мат, конечно, а разного рода жаргонизмы. «Если ты им не позвонишь, они нас будут «динамировать». Вместо «он опять тупит», говорилось: «Он опять тупится». Это так писалось бы, а слышалось «тупица». «Он опять тупица». Как будто это явление преходящее, сегодня тупица, завтра поумнел, а послезавтра опять тупица. Сегодня он выдал очередной номер. Вызвал Дину к себе поговорить о поездке. Она хотела четких инструкций, а у него то ли времени не было на это, то ли его эти встречи не очень интересовали. Он сказал ей буквально вот что: «Дина, ты же интеллигентная женщина, а хочешь быть как солдатка, раз-два».

– Хочу как солдатка, поэтому ты уж скажи четко, какая у меня на сей раз сверхзадача?

– Просто чтобы вы были друзья. Чтобы ты могла позвонить потом и сказать: «Хелло, помните, мы с вами встречались, у нас есть предложение», – и он загадочно улыбнулся, видимо показывая, как Дина должна была произносить свои слова.

Это было то, что надо. Больше всего на свете Дина любила знакомиться с хорошими людьми и становиться с ними друзьями. А как приятно после позвонить и сказать: «Хелло, вы меня помните, а у меня предложение!»

Когда она вернулась в отдел, в воздухе как будто витало что-то. Она не могла понять, что это, но это было что-то недоброе, нехорошее. Какая-то странная тишина. Дина посмотрела на сослуживцев, но увидела только затылки и спины склоненных над работой людей. И надо же такому случиться, что именно сейчас ей понадобилось распечатать какой-то документ. Она отправила его на печать, подошла к принтеру (он было один на весь отдел) и включила его. Аппарат загудел, подхватил лист, и вскоре его край появился в прорезе. Что-то темноват ее документ на вид. Опять дурит техника. Ей бы взять этот лист и, не переворачивая, выбросить в корзину. Но она, поддавшись какому-то инстинкту саморазрушения, посмотрела.

Есть идиоты, которые говорят, что пощечину надо воспринимать как массаж. И что нужно уметь абстрагироваться от эмоций, что даже физиологическими реакциями можно управлять, что все это никак не связано, и что выражение «внутри похолодело» – метафора. Никакая это не метафора. Когда хреново и страшно, внутри действительно холодеет. Только сейчас у Дины не похолодело. Кровь ударила в голову, и во внутренностях появилась противная слабость. Ощущение подлого удара из-за угла. Можно сколько угодно думать, что это просто массаж кишок, эффект не изменится – в тебя словно влили яду, и это яд теперь всегда будет смердеть у тебя внутри.

Кто-то сфотографировал ее в один из тех моментов, которые не предназначены для чужого взгляда. И теперь этот натуралистический портрет вылез из принтера и смотрел на свой оригинал. Это было слишком серьезно – посмеяться над собой не получится.

Сзади раздался предательский смешок. Дина смяла лист и бросила его в корзину. Потом в полной тишине подошла к рабочему месту, открыла какой-то файл и попыталась сосредоточиться на работе. Куда там! Высидев минут пять, она встала и вышла из комнаты, спустилась на лифте и вон из здания. Перейдя дорогу, села в сквере на лавку и закурила. Она мысленно проверила, достойную ли приняла позу – теперь надо быть начеку, в любой момент ее может поймать видео-камера.

Господи, Господи, Господи, как же жить после этого? Что делать? Срочно уволиться? Не поможет. Она уже много раз пыталась убежать от своего растоптанного достоинства. Неумолимый рок настигал ее везде. Стоит чуть-чуть расслабиться и поверить в свое призрачное счастье, как вот оно, накрыло.

С самого детства она помнила это чувство щемящей растерянности, когда кто-то сильный или что-то сильное сметает тебя с пути и наслаждается твоим унижением.

Господи, Господи, Господи, Господи! В детстве после таких случаев она забивалась куда-нибудь и мечтала о появлении прекрасного принца, который, несмотря на ее униженное положение, все же полюбит ее, отомстит всем ее врагам и увезет ее подальше. По сравнению с этим все теряет остроту. Чутье подсказывало ей, что в жизни все наоборот. Грезы о принце сменялись реалистичными снами о противнице, уводящей ее «принца» по праву победителя. А она, поверженная, остается ни с чем. Принц из благородного защитника и благодетеля превращался в трофей. Такова жизнь, не правда ли? Ведь она перед выходом из комнаты посмотрела на Андрея? И что она увидела? Склоненную спину. Он же, вроде, к ней хорошо относится? Или не настолько хорошо, чтобы пойти против течения? Нет сомнения, что номер готовился заранее. Пока она была у Дэвида, весь отдел рассматривал картинку, и над ней потешались также, как над ошибками Дэвида. И ни одного друга среди них, одни трофеи.

Уже вскоре она нашла в себе силы вернуться в отдел. Там ей сообщили, что Дэвид просил срочно зайти.

У начальника она застала двух коллег, которые без сомнения, были авторами ее «бенефиса». Как Дэвиду удалось вычислить или расколоть их, Дина так никогда и не узнала. Теперь он кричал на них и стучал кулаком по столу. «Я не позволяю больше никогда, вы русские варвары, варвары. У меня не концлагерь. Идем сейчас вместе в отдел».

Он схватил Дину за руку и потащил по коридору. У двери в офис Дэвид подождал, пока те двое подойдут и даже пропустил их вперед. Как только все были в сборе, он сказал им по-английски:

– Вы извинитесь перед Диной, и ничего подобного больше никогда не должно произойти в этом отделе. По крайней мере, пока я здесь. В этот раз я не буду ничего больше предпринимать, но если что-то подобное повторится по отношению к любому члену отдела, я буду применять меры, допустимые законом. Я также прошу не обсуждать это событие и мое решение. Это все. Продолжайте работать. А Вы, Дина, сообщите мне, извинятся они перед Вами или нет.

Он вышел, хлопнув дверью.

«Американская свинья», – сказал кто-то ему вдогонку.

Дина еще ничего не успела понять, она только заметила, что непроизвольно очень глубоко всей грудью вдохнула. Когда она выдохнула, ее показалось, что часть горечи вышла вместе с воздухом.

Очень хотелось посмотреть на Андрея, но она сдержалась. Через пять минут Дина уже выходил из здания банка, а через полчаса сидела в уличном кафе в центре.

Она заказала хороший обед и сидела в расслабленной позе, потягивая любимое вино из элегантного бокала. Дина сбежала с работы, но знала, что последствий не будет. У Дэвида три встречи в городе, и он явится только под конец рабочего дня. А коллеги промолчат. Это будет их платой за то, чтобы не извиняться.

«Проанализируем расстановку сил. Плохо то, что теперь все будут думать, что я любовница Дэвида. Ведь они никогда не поверят, что он заступился за меня просто так. Еще бы, они-то не то что за любовниц, за своих жен, даже детей заступиться неспособны. Сами себя-то не в состоянии уважать или любить. Одна ненависть и зависть. Правильно Дэвид сказал: концлагерь. С другой стороны, что я потеряла? Что там про меня только ни думают! Одним аргументом больше, одним меньше – не все ли равно? Все же приятно, когда кто-то на твоей стороне».

Оно закрыла глаза и то ли представила, то ли вспомнила. Лондон. Жара. Она идет мимо здания парламента и подходит к статуе Ричарда Плантагенета, потом – дальше по улицам с красивыми английскими домами, за стенами которых жили ее любимые герои (если можно так сказать о выдуманных литературных персонажах) всего каких-то сто лет назад. Она садится на автобус на вокзале Виктория и едет в Оксфорд. В окне аккуратненькие поля и домики с цветами. Пахнет свежескошенной травой – вот и стога, и даже коровы. Две миленькие пожилые леди болтают друг с другом, вежливо улыбаясь. Мир Томаса Гарди, который стал и ее миром. Также как и мир Ричарда Плантагенета, королевы Елизаветы и королевы Виктории, да что там, и мир терзаний Достоевского, и смешливой мудрости Пушкина, и даже маленький мирок детей, плескающихся в море из рассказа о штурмане, прокладывающем курс. Мир Золушки, принц которой не затерялся на бескрайних просторах других миров, а пришел и влюбился в нее, поверженную и растоптанную, победил всех ее врагов и увез на своем коне. Ах, бросить бы все это к чертовой матери и написать роман! Приключенческий. Где будут пираты и восточные красавицы, погоня, большая политика, настоящая дружба и прекрасный принц. Слишком пафосно, критики-интеллектуалы осудят, и она опять будет раздавлена. Да что за беда! Она и не будет его печатать. Ей слава не нужна. Только быть там, в том мире, и пореже возвращаться в этот.

Губы растянулись в доброй несаркастической улыбке, каких не бывает на свете. Она открыла глаза и посмотрела на здание напротив. Как загадочно красиво было это здание.

Дина весь день и вечер гуляла по Москве. Поехала на Воробьевы, а потом оттуда пешком до центра, несколько раз останавливаясь, чтобы выпить чашку чая в приглянувшемся кафе или просто посидеть на лавочке и дать отдых ногам. Она придумывала сказочные биографии людям, живущим за окнами романтического вида зданий, отправляла их в другое время и другое место. Награждала встречных незнакомцев новыми судьбами, сталкивала их в конфликтах и связывала страстью.

Домой Дина вернулась поздно. Ложась в постель, она отогнала мысль о неумолимо надвигающемся рабочем дне. «Я не буду думать об этом сегодня, я подумаю об этом завтра». Уже через пять минут она крепко спала и не знала, что завтра произойдет чудо: два мира соединятся в одном и случится то, что сделает ее счастливой.