Моя прекрасная… Жаба!

…Жаба растянула противный огромный рот в улыбке и попросила:

– Поцелуй меня, Коленька…

Я посмотрел на солнце в зените, потрогал тёмную и, видимо, потому очень горячую макушку и опять опустил глаза на жабу.

Жаба как жаба. Мерзкая, бородавчатая, лупоглазая… скользкая на вид. Не люблю жаб.

Сидит себе, раздувает щёки, греется на солнышке… тоже ведь тварь божья! Да к тому же еще полезная для огорода, как говорят.

Пусть сидит.

А вот мне явно надо было в тенёк. Или хотя бы кепку натянуть, а то вон как солнце раскочегарилось, как бы вообще солнечный удар не схватить – тогда уж не только жабы заговорят!

Я ещё разок покосился на жабу.

Жаба смотрела ехидно, а потом и вовсе… подмигнула!

Я чуть потряс головой и опять посмотрел на неё.

Да нет, конечно, привиделось.

Встал с коленок, стянул резиновые перчатки и пошёл передохнуть.

…Сад цвёл. Красотища…

Правда, будь на то моя воля – я бы одни яблони с вишнями и оставил. Ну, и кусты – смородина там, крыжовник.

А всю эту чёртову клубнику-морковку-свеколку-огурчики-помидорчики-редисочку-укропчик-****-хренопчик… Да, поняли, думаю. Ну, вот не сочтите за грубость… но именно туда, правильно поняли!

Только вот Нюта… чёрт… Анна, конечно! Анна Витольдовна. Нет, ну загнула, а? Ви-толь-дов-на. Это вместо Викторовна. И чем ей имя тестя не приглянулось? Не-е-ет. «В таких кругах, где я вращаюсь!.. Так принято!.. Анна – это модно сейчас, очень кстати!.. А вот Виктор…»

Тесть проглотил. «Ну, раз надо, Нюточка…» – «Анна!! Папа, Анна!»

Тёща при этом задумчиво смерила его взглядом с ног до головы: «Анхен, всё-таки, думаю, когда здесь кто-то повыше будет… Одним словом, твой папа, конечно, хороший человек… Но не светский!»

Мы – подкаблучники. Я да тесть. Хороший он мужик, точно тёща сказала. Но не орёл, как сказала ещё какая-то тётка… фильм не помню, старый такой.

И еще потому, что деньги в нашей семье зарабатывают женщины.

Да, так уж получилось…

Тёща всю жизнь в торговле – понятно, что в былые времена «дифисит» приносил немало.

А то, что у тестя руки золотые, хоть вам часы тончайшие швейцарские, хоть паровоз – всё отремонтирует, так это ведь ни при чём! Потому как только «за спасибо». Чем доводит тёщу до белого каления.

Дочка – красавица Анна… жена моя, кстати, всё ещё… по паспорту… Эх, ладно… Так вот она тоже в торговле – но уже на новом уровне! Менеджмент, бухучёт, английский – в совершенстве, курсы ценных бумаг, валюты… котировки… Я уж и не сосчитаю, что она там заканчивала.

Да, Анна, отвлекся я. Жара, видно, допекла. В прямом смысле.

Анне весь этот участок очень даже нужен. Думаете – теплится в ней что-то еще такое деревенское? Оттого, что все бабки-прабабки – оттуда? Из неё, родной, из деревни?

Щаз. Разбежались.

Просто наезжает она иногда с «важными, очень важными!» людьми на «пикничок». И, мило улыбаясь и щуря чудесные небесные глаза, доводит гостей до этого уголка в саду и смущенно обводит рукой: «А вот и хозяйство наше… Да, вот так уж тут – совсем не по-европейски! Но нам нравится – мило так, по-домашнему…»

Имидж называется. Хитрая, что уж. Тут все «важные, очень важные!» мужики и тают – ну как же! Такая святая простота! Русская красавица! Ближе к природе, господа! За наших, по-настоящему русских женщин!

А потом эта «святая простота» так их прищучивает, что мало, думаю, не кажется. И никуда не денешься! Ты уже в деле.

И я вот при ней… Одна из имиджевых черт. Солидно.

«А это Николя, муж… Нет, ну что вы! Николя выше этого! Я преклоняюсь перед его умом! …Конечно, доктор! И профессор! …И, я думаю… Нет, уверена! …Его работы так ценят! …Ну, Англия и Америка – это конечно! …в чём вопрос?… И Япония, разумеется! …Да, да… В конечном счете – это будет Нобелевская!»

В общем-то, конечно, всё правда… кроме, Нобелевской, как вы понимаете! Но!

Но всё это в прошлом, увы…

…Была наука, было финансирование, было дело…

Потом как-то уж так получилось, что наука эта и не нужна стала никому…

Нет, нужна, конечно! – говорят все политики и правители. Ещё как нужна! Давайте, ребята, вы – ум, совесть, цвет… ну, и далее по списку… нашей эпохи!

Но уж как-нибудь сами двигайте. Науку эту, то есть. Потому как это интересно, нет, просто безумно интересно! Но уж слишком как-то фундаментально. И каши из этого не сваришь.

И Мерседес не купишь.

Вот так.

В самом начале особо прыткие сбежали – на запад, конечно. Потому что и звали, и предлагали нормальные, человеческие условия, и финансировали, и наука была нужна не за кашу и Мерседесы, а просто так – ради науки… всё так…

Да вот только я почему-то не захотел становиться ни американцем, ни канадцем, ни даже таким близким и почти родным немцем…

Да чёрт его знает, почему? Язык, вроде, знаю – вуз родной в своё время замуштровал с языком – аспирантские минимумы, кандидатские, практики, тренинги… выдрессировали-таки.

И работать могу, и мозги пока на месте…

Но всё это уже как-то сломалось, что ли… Одно дело – когда ты думаешь, что всё это важно, и значимо, и нужно стране и людям! И совершенно другое – когда всё это лишь статьи в умных журналах, уважение коллег и сознание собственной научной неотразимости… Нет, точно сломалось… и не трогает совершенно…

Плыву себе по течению, живу за счёт жены, на кафедре работаю, учу студентов, иногда трахаю желающих этого студенток или аспиранток… из тех, которые сами… ну, вы понимаете… чтоб без проблем… Да, мужик же я ещё, чёрт возьми!!!

…Ах, говорите, жена…

Так и это сломалось… Ладно, это не интересно… может, потом…

Вот и она, кстати, легка на помине – к воротам подкатил новый БМВ жены.

– Ник! Встречай!

– Иду, дорогая! – я встал с любимого гамака и пошёл создавать ИБР – "Имитацию Бурной Радости", то бишь.

Под щебет Анны достал из багажника сумки, периодически «угукая» на её «Нет, ты представляешь?.. Нет, ты подумай только!.. Ведь это же жуть какая, да?»

…Было тоскливо… Потому что все эти разговоры были об одном – где сколько удалось «накинуть», где сколько «урвать» и где сколько и чего «по минимуму» прикупить…

А ведь Анна была словно создана для любви…

Я шёл за ней с сумками и смотрел на совершенство, доставшееся почему-то всё разом одной женщине – идеальная фигура, породистые длинные ноги с тонкими щиколотками и маленькими узкими ступнями, нежные плечи, высокая грудь… Гордая стройная шея держала головку богини – античный профиль, тяжелые русые косы, уложенные (опять же, следуя имиджу!) короной…

Смотрел, да. И сам поражался полному своему спокойствию. Вот и верь тем, кто убеждает: «Да мужики, они только глазами!»

Хорошо, хоть без тёщи прикатила. Той уже «угуков» мало – диалоги любит!

«Николя, а что там у нас новенького в науке?» – «О! Новенького много! Сегодня, например, обсуждали эпистолярную квинтэссенцию квазиметрических и гистерезисных сингулярных кроссинговеров, а также…» – «Ладно, Николя, – милостиво перебивает она. – Про науку понятно… А что там нового на огороде?»

Только она, видно, опять очередной Институт Красоты штурмует – какую-нибудь новомодную подтяжку или еще чего делает – всё девочку из себя хочет сотворить в последнее время. Ну, дай-то бог. Фигурой природа не обидела – Анна ведь в неё, а всё остальное за деньги приложится.

А тестя, с которым так здорово поговорить «по-мужицки», без прибабахов… просто по душам!.. – того на сезон пикников до дачи особо не допускают…

Говорю ж – подкаблучники.

Жена, осоловев, видно, от воздуха, обеда, жары, моих угуков и собственного щебета, сонно пробормотала:

– Ник, дорогой, я поваляюсь… Сил нет…

– Да, дорогая, – поддержал я. – Разумеется, дорогая. Отдыхай, дорогая. А мне еще огород полить надо. Дорогая.

– Ник, дорогой, ты у меня – прелесть… – пробормотала она, уже засыпая, раскинувшись на нашем террасовом диванчике.

А я и рад, вообще-то.

Я люблю быть один на даче. Можете не поверить, но даже гнусная прополка морковки стала приносить какое-то успокоение и приводить в равновесие все мысли и чувства… Может, старею? Хотя, ведь сорок пять – баба ягодка… Чёрт! Это же баба, я-то при чем?!

А, впрочем, какая разница?..

И ещё я решил опять посмотреть – жаба на месте? Что-то уж очень этот мой глюк мне не понравился.

Жаба была на месте.

Сидела, также вылупив здоровые зеленые глазищи. Комара поймала влет, сглотнула… бррр!

– Ну, красавица! – бодро обратился я к ней. – Купаться хочешь, поди? А то жара-то какая! Сейчас душ тебе устроим.

– Лучше поцелуй меня…

Я так и сел.

Прямо на какую-то жутко дорогую то ли Канадскую, то ли Французскую Красавицу. На клубнику, то есть.

Жаба косила на меня мутный глаз и… улыбалась, что ли?

Чёрт, чёрт, чёрт… Чур меня. Или как там? Может, перекреститься? Как вообще крестятся-то? Сверху вниз – это понятно. А потом? Справа налево? Или наоборот? Вот ведь – последствия атеистического октябрятско-пионерско-комсомольского воспитания! И перекреститься как – не знаю!

– Ты это… – пробормотал я. – Ты чего… говорящая, что ли?

Жаба молчала.

Я потряс головой и мелко и позорно начал отступать – задом…

Ну его нафиг, день этот чудной! Видно, и правда, перегрелся. А огород я издалека полью – шланг у нас немецкий, дорогой… отовсюду добьет…

Жена укатила очень рано – выходной-то выходным, конечно, но дела делами!

Я сначала решил было (коли уж пришлось рано встать!) в очередной раз начать новую жизнь: достал навороченный фирменный спортивный костюм – подарок всё той же жены, кроссовки – свой собственный подарок самому себе, оделся.

А потом задержался на крылечке…

...Да ну его, бег этот… И новую жизнь вместе с ним… И пусть хоть пузо растет, хоть что… Мне что – плавки, что ли, рекламировать? Обойдусь.

Солнышко только вставало… Тишина… Птички какие-то поют… Всё такое розовое и прозрачное…

…И полезло…

Стихи из меня, то есть.

Вот уж грешок, так грешок – стихи я люблю писать.

Нет. Вот это не просите – не напишу.

Потому что стихи «слишком романтические», как сказала когда-то Анна. Когда я показал ей что-то из своих творений, она сначала заинтересовалась. Но по мере чтения… Лицо её страдальчески вытягивалось, глаза грустнели… А потом она, запинаясь, но прямо сказала:

– Коленька… – да, тогда я еще не был "Ником" или "Николя"… – Коленька… я, как близкий тебе человек, честно скажу… Ты уж никому их, ладно? Ведь это несолидно, Коленька! Это же просто как мальчишка… Ну, ты же взрослый человек, ей богу…

Я тогда еще пытался спорить – мне что, о мю-мезонах, что ли, писать?! Или пси-функции? Я ими на работе занимаюсь! А здесь – хобби!

Анна не поняла. А я почему-то испугался показать кому ещё… А вдруг и правда засмеют?

…Вот и копится всё это в душе, голове и тетрадках…

Ладно, и с этим тоже бог… Переживём.

Я опять переоделся и пошёл осматривать наши владения.

Ну, конечно. Жаба была на месте.

Я присел совсем рядом – она не убегала, косила только глазом и моргала. Жуть лупоглазая. И создаст же природа эдакую мерзость!

– Ну, – сказал я бодро. – Говорить будем или как?

Жаба молчала. Оно и понятно – новый день, мозги в порядке, солнце еще низко.

– То-то же! – назидательно сказал я. – А то ишь! Пугать!

Жаба… вздохнула!

Хотя, чего удивляться-то? Живая же – вот и дышит.

Я обошёл её со всех сторон. Жаба следила за мной, вращая страшными глазищами. Потом я взял соломинку и решил её потрогать.

– Поосторожней, пожалуйста! – строго сказала жаба. – Всё-таки учитывайте размеры! Это для вас соломинка… а мне – как бревно!

Я отскочил как ошпаренный.

– Да что же вы так меня пугаетесь-то? – грустно и укоризненно сказала жаба. – Ну, страшная, понятно… Но ведь не бросаюсь и не кусаюсь, кажется? Так что уж так-то?..

– Я… М-м-м… То есть… Это… А… И… – промычал я.

– И огород вам, между прочим, сохраняю, – добавила жаба. – Столько всякой гадости уже съе… то есть уничтожила.

– Так это что же… Ты… мы… они… то есть, вы… Вы говорящая что ли? – икая, выдавил всё-таки я.

– Ну, да, – кивнула жаба. – Это так страшно?

– кто поцеловать просил?! – найдя в себе силы, сурово пошел я в наступление.

– Так шутка же! – удивилась жаба. – Уж и пошутить нельзя!

– Меня от вашей шутки чуть кондратий вчера не хватил! – выговорил я ей.

– Да? – удивилась та, а потом вздохнула: – Неужто и правда такая страшная?

– Ну… – замялся я. – Я, конечно, не знаток жаб… И как-то вообще даже не увлекался… В общем…

– В общем – страшная, – горестно закончила жаба. – Чего уж… Говорите правду, я привыкла.

– Да, нет, – всё пытался я сгладить неловкость. – Просто я как-то больше котят там… щенят… Ну, в общем, как-то жаб у меня не было пока…

Жаба, опять вздохнув, замолчала, а я, как дурак, покраснел…

Потом она, глянув на меня, пробормотала:

– Ладно… Если уж так противно, не покажусь больше… Только вот что. У вас там на морковке мушка морковная завелась. Сейчас вы её не видите ещё, рано. А потом поздно будет! Уж опрысните чем-нибудь. А то, знаете, муха эта – совсем не мой рацион! Извините, но не могу…

– Ой, что вы! – вдруг испугался я её ухода – это когда же ещё с говорящей жабой-то встретишься! Не противно, правда! Я же говорю – необычно как-то… И потом, поговорить-то ведь просто так можно же? – и совсем жалобно закончил: – Не уходите, а?

– Правда? – недоверчиво спросила жаба. – Я ведь о том же – поговорить только! Ведь не с кем же здесь! Так иногда одиноко… А вы мне очень близки… по духу, конечно!

– Ну, вот! – воодушевился я и уже было совсем пристроился присесть рядом. – А скажите…

– Нет, – покачала головой она. – Давайте до вечера. У меня тоже дела, между прочим! А вот вечерочком подходите – поболтаем.

И она тяжело заковыляла в сторону зарослей.

– Вы всё-таки обиделись? – виновато спросил я вдогонку. – Не надо…

– Да нет, – ухмыльнулась она, обернувшись. – Я же понимаю… Не берите в голову. До вечера.

Днём я позвонил жене и обрадовался её сокрушениям о том, что заехать за мной она не может.

– Да и не надо, дорогая! – ворковал я. – У меня зачёт завтра только в три! Зачем мне сегодня в город?

– Я переживаю, дорогой! – в свою очередь стенала жена. – Ты и машина – понятия несовместимые!

– Я потихонечку, дорогая! – убеждал я. – На буднях машин нет совсем. И я не буду торопиться!

– Пожалуйста, осторожнее! – дала последние указания жена и отключилась.

Да… И эти «дорогие» из каких-то наставлений её секретарей или имиджмейкеров, или еще кого, хрен их знает.

Самое смешное, что настоящего уровня «высшего света» ей так никогда и не достичь. Поначалу я пытался ей это объяснить – все её потуги были просто смешны! …и мне тогда было её ещё жаль… Ведь этот «высший свет» зачастую впитывается с молоком матери, передаётся по наследству, в нём человек должен родиться и воспитываться… И ещё должно быть что-то такое внутреннее – интеллигентность или «порода», что ли… Или просто – ум. И тут уже не важно, есть ли у тебя шестикомнатный пентхауз в центре, цивилизованная дача с бассейном, сауной, джакузи, теннисным кортом, японским садом камней и даже «милым, домашним» огородиком или нет…

Она и меня-то по тому же принципу выбрала – «из интеллигенции». Ну, как же! Папка – академик, матушка – театральный критик, бабуля – художница, выставки постоянно в самом ЦДХ! И, разумеется, понятно, что за окружение было у моих родичей …да и я сам тогда аспирантом, подающим надежды был… Впрочем, даже и ничего так себе – симпатичным, все говорили… И хотя мои быстро как-то один за другим ушли… царство им всем небесное… я, видимо, по-прежнему оставался для неё чем-то символизирующим «то самое»… Да ладно… Дела минувшие…

Обрадовался я, значит. Во-первых, ну их всех… А во-вторых, с жабой хотелось поговорить. И без свидетелей.

Жаба была на своём месте.

– Вечер добрый! – не таилась уже она.

– Добрый! – пристроился я рядом, на чурбачке. – Как ваши дела?

– Спасибо, всё нормально, – степенно ответила она. А потом прищурилась: – А вот вы опять обгорели! Нос облезет, точно.

– Да, странно… – начал философствовать я. – Сам, вроде, почти брюнет… А кожа всё время обгорает, просто беда!

– Кремом надо мазаться, – назидательно сказала жаба. – С защитой не меньше двадцати для вас, точно.

– Ну, как-то это… – сморщился я. – Мужик и крем… Не люблю, – а потом спохватился: – А вы и про кремы знаете? Поразительно!

– Так я же среди людей всё время! – улыбнулась жаба. – Слышу хорошо, слава богу.

– Как-то я вокруг да около… – начал было я.

– Да не стесняйтесь! – даже хмыкнула жаба. – Давайте о главном.

Ну, вы же понимаете, что я просто и не знаю что думать! – развёл я руками. – Нет, я конечно, от биологии так далёк, что и не представить! И, конечно, понимаю, что сейчас прорывы, открытия, клонирование… и всё такое… Но вот сколько живу – а про говорящих жаб – это впервые, вот ей богу! – и аккуратно спросил: – Вы, наверно… только не обижайтесь! …что-то вроде эксперимента?

– Не… – протянула жаба задумчиво. – Я сама по себе.

– Да?.. – теперь уже протянул я. – Не верится…

– А это сильно надо? – прищурилась жаба.

– В общем-то и нет, – задумался я. – Только бы знать, что с головой порядок…

– Порядок, порядок! – хмыкнула опять жаба. – Завтра студенты в этом убедят.

– Ох, студенты! – сморщился я, вспоминая, что там завтра будет Яночка… последняя моя… и уже порядком доставшая…

– А вы автоматом всем! – хохотнула жаба. – И на дачу.

– Не в моих правилах! – посуровел я. – Поступил в институт – будь добр, учись! Нечего государственные деньги зазря тратить!

Жаба издала какой-то булькающий звук – может смеялась? и изрекла:

– Ага. То-то это государство сейчас вас так сильно ценит. Так пусть хоть студенты с него шерсти клок поимеют!

– Интересная мысль… – задумался я. – Что-то вроде круговорота, да?

– Точно, – поддакнула жаба и опять хмыкнула. – Они – государство, оно – вас.

– А я – их, если по логике-то! – хмыкнул и я.

– Да ладно, – улыбалась жаба. – Лето ведь уже почти… А они молодые. Себя в их годы вспомните!

– А, может, и правда… – задумался я. – Исключения из правил только подтверждают его, так ведь? Уж больно погода в этом году хороша…

– Значит, замётано? – воодушевилась жаба. – Всем автоматы, через часок уже здесь. Поговорим. Или стихи ваши послу… – тут жаба осеклась.

– Вы слышали?!! – обомлел я.

– Ой, извините! – смутилась жаба. – Ведь вы же иногда вечером… в грядках… Ну, просто слышно же! – и тут же горячо заверила: – Мне так нравится!

– Нет, серьезно? – недоверчиво спросил я.

– Абсолютно! – с жаром уверила меня жаба. – Я даже много наизусть помню! Вот это в особенности… – и она, раскачиваясь, полуприкрыв глаза, как заправский поэт, нараспев загнусавила: – «…И рыцарь на черном, как буря коне…»

– Ой, не надо! – перебил я её, покраснев до корней волос и, почти заикаясь, попросил: – Я как-то не созрел ещё… Ведь это всё почти внутреннее… Я никогда на людях… то есть, жабах… ох, извините!… Ну, то есть…

– Хорошо, – тут же согласилась жаба. – Я понимаю. Вы зрейте пока… но только до завтра! Вы уже давно ничего не читали… Я соскучилась!

В общем, проболтали мы до ночи. Я, как говорит нынешняя молодежь, "тащился" от неё. Такая умница! И разносторонняя, и тактичная. А юмор! Нет, что ни говорите, жаба была бесподобна. Мы просто еле оторвались друг от друга, я даже предлагал на кофеёк с ликёрчиком зайти, жаба весело побулькала опять на это предложение и отказалась – сказала, что у неё охота самая начинается, уж не обижайтесь!

Я не обиделся и завалился спать пораньше – как-то этот весь вечер меня эмоционально вымотал… А, вообще-то, как иначе?! Проболтать весь вечер… с жабой! Это как вам? Как фунт изюму? То-то же.

Утром я походил по огороду – жабы не было. Я даже заволновался немного. И позвать не знал как. "Жаба!" – орать как-то не очень прилично получилось бы… А имени её я, дурак, не спросил… Потом подумал логически и успокоился. Охотилась же вечером! Кушала, то бишь. А теперь спит, конечно. Ведь живая!

…Да… Что ни говорите, а хорошо ехать в Москву на Джипе Ленд Крузере!

Это жена настояла. «Он безопасный! А то ты в своих очках – как безрукий!»

Привыкал я к нему долго. А ещё дольше – к уважению гаишников. Нет, останавливать-то они меня стали в десять раз больше, это конечно! Но так ласково… ненавязчиво: «Лейтенант такой-то!» А сам-то чуть не приплясывает! И улыбается! И хочет чего-то. Чёрт его знает – чего?

И на моё тоже ласковое: «Командир, меня студенты ждут!» непременно вытягивает лицо или ржать начинает как больной, и явно не понимает – это что, шутка новая такая?

…И студенты, внимающие одетому словно манекен в бутике на Тверской профессору… А уж студентки!…

…И завистливые взгляды коллег – когда на приглашение смотать в Японию на какой-то там семинар или еще что, уж не помню… но! …за свой счёт… увы… Завистливые, потому что я небрежно отмахиваюсь: «Да, оформляйте, конечно, что спрашивать? Ну, какая разница полторы или две тыщи билет? Да понял, что не рублей! Оформляйте, узнавайте – принесу сколько надо…»

…И аспиранточку затащить на пару дней в Кантри клаб Нахабино, сказав жене, что еду с мужиками – и всё сплошь академиками! …для дела… Ах, не слышали про «клаб» этот? Ну, и слава богу… Так жить спокойнее.

Чувствуете? Я ещё и сволочь порядочная.

…И всё потому же… Потому что сломалось…

Ну, можете плюнуть… Но это ж мимикрия! Кто как может, проще сказать…

А сейчас я ехал просто какой-то окрылённый!

Знаете, коллеги – это, конечно, хорошо. И разговоры у нас умные и интересные.

И аспиранточки – тоже хорошо. В определённом смысле… И на определённом расстоянии – вроде колдовского круга известного Хомы Брута: «Я девки, замужем! Низзззя!» И тогда гаснет сразу охотничий огонёк в их глазах, и восторг убавляется в геометрической прогрессии, и оказывается вдруг, что они все ну просто ОЧЕНЬ, СТРАШНО, АБСОЛЮТНО!! …но заняты…

…И всё время контроль, контроль… вечный контроль над собой! Я – взрослый, я – профессор, я – уважаемый… Чёрт!!! Достало.

И тут вдруг замечательный чело… тьфу. Жаба, конечно. Но ведь замечательная! С которой так легко и просто, с которой не надо притворятся, с которой можно говорить обо всём на свете…

…Нет, есть, конечно, несколько людей… Но как-то я потерялся в этом мире… Друзья, те, которые в науке остались – те почему-то дистанцию держат… Оно и понятно: жизнь от зарплаты до зарплаты как-то не вяжется с вопросом «дать гаишнику стольник или завалявшиеся мятые десять баксов?» А те, которые на джипах, как я… так ведь они и сами в деле! Не то, что я – нахлебник… Да и неинтересно мне с ними…

Нет, бывали, конечно, и замечательные люди из жениных «пикничных» знакомых. Мужик один, помню… Как звали-то его? …да, ладно…

Ох, как мы с ним сразу понимать друг друга начали! Приехали большой кучей, а он как вошёл – глаза быстрые, умные, насмешливые. О, думаю! То, что надо. И в уголок его, подальше от компании.

Болтали хорошо. Технарь в бывшем, МАИ за плечами, наш человек. Голуба, ей богу. И о физике – ох, умница!… и о науке вообще… звездах потом… и о гоблинах почему-то… и о бардах во главе с Окуджавой…

И уж совсем к вечерочку, в беседочке, когда лакировали пивком все ранее выпитое – тут уж совсем по душам! А именно, про баб. И про то, какие они стервы и дуры. Нет, конечно, и умные есть – но те чаще как крокодилы. А если хороши – то стервы. Или дуры. Или и то, и другое. И так это у нас в унисон пошло! Что тот вдруг, завсхлипывал и полез целоваться:

– Дружище, – говорит. – Убей меня! Растерзай на клочочки! Но прости! Потому как нравишься ты мне очень!

– Прощаю, старик, – бормочу, – за всё и оптом.

– Нет, – говорит тот, – ты выслушай сначала… А потом бей!

– Слушаю! – пытался я собрать воедино глаза, мозги и очки.

– Жену я твою… – тут он чуть не зарыдал. – Трахал…

– Да на здоровье!! – радостно взревел я, и сам поцеловал его.

– Ты не в обиде?! Серьезно?! – счастливо прошептал он.

– Да, если нравится, я хоть сейчас её в спальню затащу и у двери подежурю – чтоб не мешал никто! – горячо уверил я его.

– Нет!!! – подскочил он, даже немного протрезвев. – Только не это!!!

– Не понял? – озадачился я.

– Ох, прости, дружище… – завсхлипывал он. – Но баба твоя… Это ж… – он морщился и подбирал слова. – Ну вот… Нет, красивая!!! Это ДА!! Но… вот, понимаешь… Ты только не обижайся!.. ну… как будто в пластиковую бутылку… с шикарной этикеткой спустил… Ох, прости! Но я – что думаю!

Я долго и прочувственно тряс ему руку. И выдавил с трудом:

– Ты – поэт! …и очень гуманный! …к ней, то есть, гуманный… Потому как я бы покруче сказал…

И сказал ему. Но это не для бумаги.

– Дружище! – улыбался он сквозь слёзы. – Вот и я о том же! Ведь душа же у нас есть! У мужиков!

– Есть! – вторил я. – Большая и невинная.

– А они? – возмущался он. – Они-то как с ней, а?

– Стервы, говорю ж…

– Они с ней НИКАК! – поднимал он палец. – Вроде и нет ее! Вроде вообще ты сам – приложение к кошельку! …и немного члену…

– Или к твоему окружению, – добавил я, вспомнив себя. – С мозгами.

В общем, понятно, конечно, что перебрали… Но, душевно так!

И утром он порадовал меня – не было глупого смущения или каких-то объяснений… он просто вопросительно поднял бровь, когда увидел меня, а я сложил пальцы кружочком – известный международный знак «ок!»

Он замечательно улыбнулся, и мы обменялись визитками при прощании, но, понятно, что больше не встречались. Он – держатель хоть и небольшого, но стабильного и надёжного банка. Я – профессор, хоть и не нужной никому, но серьёзной науки… Зачем?…

…Как только я увидел жабу, то сразу, даже без приветствия выпалил:

– Я не спросил… Как вас зовут?

Жаба задумчиво почесала задней лапой голову и удивленно спросила:

– А без имени нельзя? Жаба, она жаба и есть…

– Никак нельзя, – сказал я строго. – Так как?

– Чёрт… – задумалась жаба. – Вроде раньше и не надо было… И не просил никто.

Я решительно, и не собираясь отступать, ждал, и жаба, вздохнув, созналась:

– Вообще-то, Надя…

– Вы – женщина? – удивился я. – Ну, то есть самка… Ох, простите! Или как там у жаб…

– Ага, – хмыкнула жаба. – Она самая.

– А имя – человеческое… – задумался я, потому что в голове что-то такое провернулось… всплыло… но, не обретя поддержки, угасло.

– Так я же наша! – удивилась жаба. – "Рассейская", так сказать… И имя наше, что ж такого? Не нравится?

– Нет, очень нравится! – уверил её я. – Замечательное имя… обнадеживающее такое, в прямом смысле! И нежное …Наденька… Так можно?

– Ну… – смутилась отчего-то жаба. – Если уж… То конечно…

Мы замолчали, и я, чтобы сгладить эту какую-то странную неловкость, решил поделиться дневными впечатлениями о прочитанной в журнале статье.

Жаба… то есть, Надя, конечно! Теперь так буду. Так вот, Надя очень заинтересовалась и начала что-то спрашивать, я отвечал, возник даже какой-то спор. Надя, волнуясь и перебивая, возражала:

– Но, Николай! Вы сами себе противоречите, ведь в вашей более ранней работе о космических частицах вы утверждаете…

– Так… – протянул я, а Надя осеклась. – И откуда такие сведения?

– Ну… это… – потоптавшись, промямлила она. – В грядках…

– Гнусная ложь! – рявкнул я возмущенно. – О работе я в грядках сам с собой никогда не говорю! Откуда?!?

Надя скорчила какую-то мину, кашлянула, опять почесала лапой голову, вроде даже покраснела… словом, мучилась.

Я был непреклонен – сурово и насупившись, ждал ответ.

Тогда она пробулькала, что, как я уже понимал, означало смех и, вздохнув и улыбнувшись, сказала:

Видно, сознаваться придётся… У вас, Николай, нитроглицерин есть?

– Вроде был, – удивился и не понял я. – А зачем?

– Тащите! – хмыкнула Надя. – А то вдруг после моего рассказа опять кондратий навестит?

– Переживу, – серьёзно сказал я. – Я еще очень даже ничего. В норме.

– Ну, я предупредила! – сказала Надя. – Так что, уж не обессудьте!

– Слушаю, – решил подтолкнуть я её.

– В общем… как бы это не сразу… – она опять вздохнула и решилась. – В общем, человеком я раньше была. Женщиной. Надей…

Я моргал, а Надя, хитро прищурив один глаз, ехидненько наблюдала.

Наконец, с трудом выровняв душевное равновесие, я аккуратно спросил:

– А мои работы откуда? Так, подожди… – я даже вспотел от своей догадки. – Ты – ТА САМАЯ НАДЯ?!!

– Точно, узнал-таки, – хмыкнула она. – Та самая…

…Я мысленно унёсся лет на десять назад…

И я, конечно, сгущал краски, как вы понимаете, когда рассказывал, как мы костерили баб, говоря, что все дуры да стервы…

…Женщин замечательных полно, что уж там… Но только эти замечательные как-то мимо меня проходили. Или внимания не обращали, или были безнадёжно и навсегда замужем… и любили своих мужей… И я, выпендриваясь перед мужиками, говорил, что дуры – ну разве не известно, что «хороший левак укрепляет только брак!» И что, раз не согласилась, то – дура… а на самом деле… Да, завидовал, уж перед собой-то сознаюсь! Завидовал тем нормальным семьям, где и понимание, и любовь, и, главное – дети… А у нас всё было «рано», «некогда», «да я растолстею!», «подождём», «поживём для себя пока», «грудь как у мамы обвиснет, ты этого хочешь?!!» и т.д., и т.п… И вот, Анне уже 38, и уже начинаются другие вопросы – «а не поздно ли?», «а вдруг не разрожусь?»… И детей нет как нет… И взаимопонимания, тем более…

А Надя… Надя сначала была студенткой. Замечательной, надо сказать – не красавицей, но обаятельной, весёлой, остроумной, да и просто умной. И ещё с каким-то фантастическим жизнелюбием и открытостью всему и всем. Возле неё всегда так и крутились ребята, а когда она попала ко мне на диплом, то и я «закрутился»… Только вот недолго. Я вдруг как-то сразу понял, что у нас может всё получится, и что она из тех самых, «настоящих и замечательных», и что, главное, я ей тоже нравлюсь…

И я испугался. Этой ломки всей жизни, всего уклада… Или, уж если быть до конца откровенным, то, может, совсем другого?..

…того, что накроется поездка в Японию?..

…того, что банкет по поводу моего профессорства уже заказан, гости приглашены… но ещё ничего не оплачено?..

…того, что придётся жить более, чем скромно, и снимать квартиру?..

Впрочем, она, я думаю, это прекрасно знала – откуда все мои деньги – и, тем не менее, готова была бы начать со мной всё с нуля… я почему-то понимал и это…

И я позорно, мелочно испугался… Как самое распоследнее ничтожество…

Впрочем, всё было более чем пристойно. Ведь между нами тогда НИЧЕГО, АБСОЛЮТНО НИЧЕГО не было! И мой лёгкий флирт она, думаю, приняла нормально: я – мужик, она – симпатичная девочка… И прекращение этого флирта тоже: я – семейный, и у меня всё «нормально», а флирт – он только флирт и есть… Что же… Ну, чуть-чуть, и всё… Ничего же и не было…

Я опомнился только тогда, когда после блестящей защиты диплома она отказалась поступать в аспирантуру и ушла… Куда? Где теперь работает? Почему? Я пришёл из отпуска, узнал всё и бросился её искать. Поздно. Она как-то безнадёжно и сразу же потерялась.

Я обзвонил всех кого только мог – бесполезно. Её лучшая подружка укатила в Америку, замуж. Друзья однокурсники пожимали плечами и знали не больше моего, родителей у неё, оказывается, уже давно не было, бабушка-старушка, с которой она жила в Обнинске, гордо показала пачку писем – без обратного адреса… и сказала, что звонит Надюша и деньги высылает – не забывает…

Кажется, я сделал всё, что мог – оставлял всем адрес, телефон и – главное!.. Главное, огромную просьбу – позвонить!!

Но она так и не появилась…

А потом на каком-то вечере встреч, и уже года через два, кто-то сказал, что видел её… с мужем…

…Наверно, тогда всё и сломалось… И даже наверняка тогда… Именно тогда…

Ведь я понял, что свой последний шанс на счастье я упустил…

Тогда у меня был страшный запой, из которого меня выводили в стационаре…

А потом как-то быстро всё стало пофигу. Правда, и жить стало проще – циникам, им всегда жить проще…

…Жаба-Надя смотрела на меня и понимающе пережидала воспоминания…

Наконец, я опомнился:

– Но… КАК?!! Что за сказки о колдовстве? – я даже потряс головой. – Или я брежу?

– Но вы ведь узнали меня, так? – сказала она лукаво.

– Да… – всё ещё не мог я опомнится. – Что-то такое мне сразу показалось… Видно, душа всегда одна – какое бы внешнее состояние не было… Но КАК?!! – я опять потряс головой. – Надя, КАК, ради бога?!!

– История-то длинная… – протянула Надя.

– А разве мы торопимся? – я уселся поудобнее. – Вот с места не сойду, пока не расскажешь… те… То есть…

– Точно, давай меня на «ты»! – подхватила Надя. – А то – с жабой! – она опять булькнула. – На «вы»! Я прям дурею от смеха!

– Надя, – укоризненно сказал я. – Ну, зачем? И давай обоюдно…

– Тащи коньяк! – заикала и забулькала Надя. – Ща на брудершафтик сообразим! И ка-а-ак поцелуемся!

Я не выдержал и захохотал. Надя была вся в этом – быть жабой! …и так уметь радоваться всему на свете!

Мы долго хохотали и булькали, и, успокоившись, я опять попросил:

– Хорошо, принято. Мы на «ты», но ты давай зубы не заговаривай! Я слушаю.

– Ну, тогда по порядку, – Надя уселась поудобнее. – В общем, после диплома мне мужик один предложил работу… в частной лаборатории. Честолюбивой я, сам знаешь, никогда не была... так что аспирантура эта как-то и не вдохновила меня особо. А тут! Аномальные явления!! Представляешь? Это же интересно-то как! И кого там только, в той лаборатории, не было! Химики, биологи, медики, физики – как и я, компьютерщики… да, в общем, сам понимаешь. И всё больше – молодежь. Интересно!

– А что за мужик? – удивился я.

– Да я и сейчас толком не знаю, – вздохнула она. – Вот тогда бы заинтересоваться! Да разве до того было? Деньги платит нормальные, условия отличные, задачи интересные, коллектив хороший! Что еще надо?

– Да… – протянул я. – Действительно… Хорошо, а дальше?

– Ну, что, – вспоминала она. – Работали много. Кстати, и много чего интересного нарыли… но это потом! Будет еще время. А вот по сути… В общем, директор наш начал уж очень активно приставать ко мне. А я, между прочим, замужем уже была! И мужа тогда ещё вроде как любила, и разводиться не собиралась.

– А потом? – не мог не вставить я.

– А потом разбежались, конечно! – улыбнулась она.

– Почему это «конечно»? – удивился я.

Ну, потому что… – она замялась. – Замужество это было неправильным… с самого начала… Выскочила за первого, кто ничего так себе был… Забыть хотела… всё…

Я чуть было не спросил: «Меня?», но вовремя прикусил язык… И так ясно… А Надя продолжила:

– Вот и не получилось ничего… Он по бабам пошёл, а мне, оказывается, до лампочки всё это было… Но расстались по-хорошему.

– А директор что? – решил я направить разговор в старое русло.

– А директор уже противен стал! – сморщилась она. И вздохнула: – Эх, если б всё знать-то! Знаешь, Николай… ведь он самым настоящим колдуном был.

Я задумчиво смотрел на нее, и Надя усмехнулась:

– Ну, ясно, что сразу не веришь… Только вот я тебе много чего порасскажу. И напишу, кстати! На песке! Могу, хоть и коряво очень получается.

– Лучше в сад камней пошли! – воодушевился я. – Там земля мягкая, и писать хорошо!

– Это идея! – обрадовалась Надя, но спросила: – А как своей-то объяснишь? Это дикое разорение?

– Вдохновением, естественно! – возмутился я. – Уж где пришло, там и писал! Ничего. Съест.

– Тогда пошли.

Ну, что сказать? И не верилось – потому как всё это было более чем странным и лежащим во многом за пределами моих познаний… И верилось – Надеждины объяснения были как всегда логичны и понятны, просты и красивы…

И получалась какая-то полная ерунда. А именно – что колдовство есть! Но что оно и не колдовство вовсе, а неизученная наука… Пока ещё очень непонятная, с огромным количеством белых пятен, со многими неизвестными вещами… Но – НАУКА!!

И что был этот их «директор» колдуном от природы, но умным мужиком, решившим изучить и самого себя, и понять многие другие вещи. Потому и команду собрал талантливую – по всем вузам шуршал, расспрашивал, выискивал… А уж деньги откуда – понятно, думаю! С его-то способностями!

И на Надежду запал «по-чёрному», прямо «по-колдуновски», не по-хорошему…

И на ее «хихи» да «хахи» ответил вот этим самым…

Ну, да. Превратил в жабу.

Вот только давайте не спорить! Я и сам до конца всего не понимал – Надежда завалила меня и химическими реакциями, и какими-то новыми излучениями, и неизвестными дотоле катализаторами… Я ведь, в конце-то концов, всего лишь физик! А Надежда за десять лет много чего поднахваталась – и в химии, и в биологии, и в медицине.

Наконец, полностью одурев от всей свалившейся на меня информации, я спросил о главном:

– Надя… А обратно-то как? Можно? …или всё уже… господи…

– Можно, – хмыкнула она.

– Правда? – почти прошептал я. – А как? Я могу помочь?

– Запросто! – хмыкнула она, а потом и вовсе забулькала. – Простой «дедовский» способ – ПОЦЕЛОВАТЬ!!

– Надя, ну не надо шутить, я же серьёзно, – укорил я её.

– А и я серьёзно! – всё булькала она. И потом уже более спокойно сказала: – Да все эти сказки и про царевн-лягушек, и про поцелуи всякие, Спящих красавиц пробуждающие – наполовину правда! Только люди не понимали природы! Вот и сказки! А что такое хороший, чувственный поцелуй?

– Что? – удивился я.

– О!! – она даже глаза закатила. – Мы это много изучали! Это и химическая реакция, и эмоциональный взрыв, и, наконец, мощное излучение от этого самого взрыва! Неизвестное пока простым людям, и не воспроизводимое в обычных условиях, но очень мощное излучение!

– Надя!! – вдруг заорал я. – Так давай! Я готов!! – и я, шустро встав на коленки, потянулся к ней губами.

– Э!… Эй!! – отпрыгнула она от меня. – Я же сказала – ЧУВСТВЕННЫЙ!! А у тебя сейчас жертвенный выйдет! Так не пойдёт.

– То есть… подожди… – нахмурился я.

– То есть, – назидательно сказала она. – Это возможно, когда мужчина по-настоящему, по любви, по страсти и желанию… понимаешь? Но именно так меня и захочет поцеловать.

– Ёжкин пень… – пробормотал я. – Ну, я же хочу!

– Ты помочь хочешь, а это совсем другое… – вздохнула она.

– То есть, – не унимался я. – Просто поцелуй – это не то совсем?

– Не то, – подтвердила Надя. – Ты… впрочем, может, и кто-то другой… Но этот человек должен ЗАХОТЕТЬ меня… понимаешь? Сексуально, как женщину… Возбудиться, скажем так… Чуешь разницу?

– Чёрт! – сел я на землю. – Но… ты уж не обижайся! Но как-то не хочу… То есть! – тут же спохватился я и покраснел даже. – Хочу! Но ТУ… какую помню…

– Нет, не пойдет, – строго отрезала она. – Не те чувства, не тот взрыв, не то излучение. Ерунда может выйти полная.

– А как же?… – прошептал я. А потом сам же себе ответил: – Это придёт. Нет, должно придти. Я созрею.

– Зрей! – хмыкнула опять Надежда, а потом, смутившись, робко попросила: – Коля… а стихи? Почитаешь, а?

– А как же это-то всё? – неуверенно сказал я и обвел рукой наши записи. – Ведь мне ещё столько неясно…

– Ну, ее, эту науку… заколебала… – сморщилась она. – На сегодня я уже объелась… Давай лучше стихи… Мне так нравится…

– Правда? – заулыбался я как полный идиот. – Тогда слушай…

Боже! Что это были за дни!

Сколько мы друг другу рассказывали! Она мне – про то, как она удрала от своего колдуна, который не учёл того, что она всё-таки человек! С человеческим умом и хитростью. И про то, как она добиралась ночами до нашего института, а потом, выследив мою машину, забралась в какую-то щелочку снизу и благополучно «доехала» до моей дачи.

Я ей – про то, что появилось новенького в нашей тематике, немного про себя, немного про известных ей людей…

Жена, к счастью, полностью погрязла в делах, только звонила изредка, тёща зализывала раны и не показывалась на люди из-за очередного «харакири», тесть вообще смотал к брату в Курск – рыбу удить, да по первые грибы ходить… Я изредка ездил на зачёты, потом на экзамены, дел на кафедре особых не было… Да и кто что с меня спросит? Это я спрашиваю, я – сам себе хозяин. Моя кафедра, что хочу, то и ворочу.

И поэтому мы говорили, говорили и говорили с Наденькой…

Да, вот всё чаще я её так теперь и называл… иногда даже и не про себя. Она хмыкала, следуя своей веселой натуре, но не возражала…

Но… Как же это объяснить?

Вот ставьте к стенке и стреляйте – ну, не хотел я её!!!

…как жабу, разумеется…

Ту… далекую Наденьку я, видимо, хотел всегда… Просто понять не смог вовремя… Идиот.

Но ведь это было совсем не то, как она сказала…

Я занялся аутотренингом, понавешал везде скачанных из Инета и распечатанных на принтере жаб, я уже, кажется, знал про них всё!

…и не хотел…

Бррррр! …мерзкие, отвратительные создания…

…и поцеловать… вожделея при этом… эту страшную, мокрую пасть?!!

Меня передергивало, но я усиливал занятия и самовнушения. И даже похудел и осунулся.

Наденька вздыхала, глядя на меня, и говорила, чтобы бросил ерундой заниматься! Нет, так нет. И что жизнь жабы, на самом-то деле очень даже неплоха и довольно интересна! Вот только поболтать было не с кем… А теперь, со мной – вообще кайф полный!

Я не верил. И усиливал занятия.

И еще мы часто и много читали… Мои стихи…

Я ложился в грядки, глядел на звезды… Наденька пристраивалась где-то рядом… правда, не ложилась – как-то попробовала повторить мою позу, так оббулькалась вся, смеясь сама над собой…

У неё было потрясающее чувство ритма, она дала мне столько ценных находок… Но так ненавязчиво при этом, что я радовался и исправлял свои «бессмертные вирши»…

…И однажды мне показалось…

Я не смотрел на неё и, видимо, в этом-то и была моя ошибка…

…Я вдруг почувствовал, что всё моё существо тянется к ней… ЖАБЕ!

…И, видимо, я всё-таки представлял картинки… такие сухие и гладкие…

…И ничего не сказал ей…

И БЫЛ ТАК НЕПРАВ!!!

Я быстро повернулся к ней… потянулся губами… но… чтобы не промахнуться!… открыл глаза…

…мерзкий огромный рот, выпученные глаза… я уже хотел отпрянуть!!

Поздно.

Я со всего маху врезался в этот рот, чуть не застонав от отвращения при этом…

Дальше всё стало происходить очень быстро.

Мир завертелся, в глазах у меня всё поплыло, очки упали, уши были наполнены гулом…

Какие-то вспышки и взрывы…

Я ничего не понимал.

Я барахтался в какой-то тряпке… так знакомо пахнущей… Пока перед носом у меня не оказался… ОГРОМНЫЙ!!! и до боли знакомый ярлык: "Christian Dior"…

…Такой, какой был на моей "скромной" тенниске за полторы сотни баксов…

– Коленька, ты жив?!!

Тут я вообще чуть не описался, потому что перед глазами у меня оказалась ОГРОМНАЯ ЖАБИЩА!!! Чуть ли не с меня ростом!!

Она разгребала лапами тряпки, в которых я кувыркался, и выглядела очень напуганной.

– Жив, вроде… – пробормотал я. – Что это с тобой?

– Если бы – со мной… – вздохнула она. – Господи… И нитроглицерина нет под рукой… Говорила же я тебе!!!

– То есть… – начал я догадываться о страшной истине…

– Да, уж лучше сразу… – вздохнула она. – Посмотри на свои ла… руки, то есть…

Я вытянул руки.

Нет, этого не может быть.

Потому что не может быть никогда.

Но это было.

Я стал жабой.

…или жабом?

Какая разница…

Сердце, действительно, готово было остановиться. Или разорваться.

Надя, тревожно глядя на меня, сидела рядом и гладила своими лапками то плечо, то голову…

Так нежно…

Сердце передумало взрываться и занялось делами более насущными.

А именно, стало приводить в равновесие все чувства и ощущения.

Рядом пролетал комар и я, как-то не раздумывая, выбросил за ним длинный язык.

И сначала испугался – подумал, что вырвет…

Но комар оказался на редкость вкусным… жирненьким таким… аппетитным.

Я посмаковал его от души и опять посмотрел на Наденьку. Она улыбнулась:

– Ну, как?

– Здорово, оказывается… – и сам удивился я.

– Метаболизм, – всё улыбаясь, сказала Наденька. – Подожди, попривыкнешь немного, поймёшь.

– Я уже, кажется, понял, – слизнул я дуру-улитку, проползающую рядом, и зажмурился. – Супер! Просто деликатес!

Наденька улыбалась рядом… и вдруг!

Боже, какой же я был идиот!!!

…Эта волшебного цвета, шёлково переливающаяся в свете заходящего солнца кожа… Эти нежные, идеальной формы пупырышки… И потрясающий красоты рисунок их расположения… Ласковые, точёные лапки… изящная головка… весёлый, чувственный, и такой правильной формы рот!

И глаза!!!

Огромные, глубокие, умные и чудесные!!

– Наденька… – пробормотал я. – Почему я раньше?… Но ты… Ты – совершенна!!!

– Тоже метаболизм! – засмеялась она. Но потом вздохнула: – Да… Теперь, конечно, дело упростилось – нам бы хоть одного человека на двоих найти… для превращения, то есть! Но ведь это же опять перед кем-то раскрываться! А это – проблема…

– Наденька… – начал я осторожно. – Но ты ведь, вроде, говорила, что и жабой… очень даже ничего… Ну, жить, то есть…

– Конечно! – подтвердила она и мечтательно вздохнула: – Еды полно… Дом везде, где хочешь… О шмотках думать не надо… Нет, правда здорово! – но тут же спохватилась: – Но я ведь из-за тебя!

– А давай чуть-чуть… – я подсел к ней ближе и приобнял, чувствуя, что скоро сдерживаться будет трудно… – Ну, немного… И вот так, жабами… А?..

– Ты думаешь?… – пробормотала она, доверчиво прижимаясь ко мне.

– Я уверен… – голос мой охрип, и я потерся своей щекой о её…

– Но… – она тоже говорила с придыханием… – Ведь всё по-настоящему, Коленька… Абсолютно всё…

– Я понял, – улыбнулся я. – И так рад… Я всегда хотел иметь много детей… Ведь они у нас будут, да?

– Да… – прошептала она, и глаза ее заискрились. – И я буду узнавать в них тебя…

– А я – тебя! – поцеловал я её.

– Но ты не переживай… когда нам надоест… – чувствуется, она собирала последние остатки разума… – Мы и сами… Что уж, мы дураки такие? И без всяких, влюбленных в жаб людей… Мы что-то придумаем… Да?..

– Да… – всё жарче целовал я её. – И, тем более… я теперь не потерплю никаких влюбленных в тебя!! Я ревнив!

– Коленька…

– Надюша…

И не в силах более управлять чувствами, мы дружно и громко грянули:

– КВААААААААААААА!!!!!!!

                                                                                                                                                                Май, 2004