К звёздам

Суфи Абубакар Иман впервые видел русскую зиму и дрожал на ветру, продуваемый насквозь на парковке вблизи московского хостела. Хасан Мохаммед Хамуд и Нур Хуссейн Али, записанные на одну перевозку с ним, теребили воротники непривычных для них зимних курток и сверлили взглядами серую даль. Из подъехавшей серебристой «Гранты» вышел молодой человек в очках, оглядел площадку и двинулся к ним. Он поправил очки и, щуря глаза в экран телефона, не без труда прочитал имена своих клиентов. Те послушно закивали.

В салоне машины Суфи медленно согревался, не в силах сдержать дрожь. Все трое, усевшись на задние сиденья, пересчитывали заранее подготовленные доллары, которые парень в очках резким движением бросил в бардачок, а обратно просунул чёрный пакетик с карточками; рассматривая их, Хасан важно поджал губы, а потом скорчил гримасу, и пассажиры, расслабленные теплом, загалдели, пока водитель не прошипел им:

– Би квай-эт. Тш-ш-ш. Трай ту слип.

Суфи слипавшимися глазами рассматривал своё фото под надписью «ВИЗА» и улыбался, пока его не окутал сбивчивый сон, перепутанный с мыслями и голосами родных, которые теперь были так далеко. Русская стужа за окном убаюкивала. Хасан качал головой под музыку, негромко игравшую в салоне, а Нур Али чихал без остановки и из-за этого не мог уснуть. Но Суфи уже был в другом мире.

Сперва ему отчего-то пригрезилось, как друзья из родного района убили камнем козу, принадлежавшую его бабушке, а вина легла на него, и худая коза вдруг задёргала ногой, застонала по-человечески. Суфи вздрогнул, уловив свой оборвавшийся храп. Нур Али уснул, а Хасан вопросительно взглянул на друга. Тут же Суфи вновь прикорнул, в полусне слыша вечные причитания матери о том, как кожа её рук портится от работы с рыбой на местном рынке, где весь пол залит кровавой жижей, потроха швыряют прямо под ноги, и сильно повезёт, если урвёшь домой шмат акульего мяса, такого вонючего, но такого вкусного, тогда можно будет пригласить на ужин дедушку, который учился в соседней стране у европейских учителей и читал умные книги, заучивая стихи наизусть. Дедушка научил Суфи чтению и некоторым английским словам, поведал ему о Шекспире и Гёте, рассказал, как хорошо попасть в Европу, в царствие божие на земле, где есть все удобства, которых так недостаёт в Африке, и завещал внуку осуществить свою мечту, умирая с дыркой в животе, из которой кал просачивался в целлофановый пакетик, а Суфи потом завязывал его в узелок и бежал выкидывать, мечтая о великом.

Отец Суфи был водителем «тук-тука» и зарабатывал неплохие деньги, которых семье хватало, чтобы питаться, по крайней мере, дважды в день, но одним вечером, радостный и потный, он принёс в дом крупную сумму, которую мама Суфи тут же припрятала в щель треснувшей стены; отец хорошо отужинал, пообещал вскоре принести больше денег, а затем без вести пропал.

Суфи хорошо запомнил дедушкино «per aspera ad astra», которое тот любил повторять, мудро улыбаясь глазами, и шептал это себе под нос, когда мать вынуждала его пить до дна разбавленные тёплой водой таблетки от кашля – бесконечные глотки серой мути, – но на дне чашки были звёзды. Семья предоставила Суфи деньги, собранные ими за два десятка лет, чтобы сын зажил в Европе, такой щедрой к темнокожим беженцам из бедных стран; и чтобы затем он мог оттуда отослать нищей матери часть заработанных средств. Вот только попасть туда не так просто, льготы в земле обетованной предоставляют за прохождение испытания. Зато можно легко прилететь в Россию в качестве дешёвой рабочей силы.

Суфи проснулся, когда ровная дорога шоссе сменилась кочками и рытвинами просёлочного захолустья. Стемнело, из окна виднелись высокие сугробы. Через десять минут машина остановилась, и водитель скомандовал вылезать, а сам открыл багажник и выдал беженцам их чемоданы. У Нур Али была спортивная сумка, и он посмеивался над чемоданами, которые катили его друзья. Их зубы стучали от страшного холода. Задувал лихой ветер.

– Нау, – остановился водитель, показывая рукой в темноту, – Ю гоу зе-а. Ё-селф. Сами, сами, гоу. Фифтин минитс, прямо. Зыс вэй. – Объяснял он, поправляя трепетавший капюшон.

Хасан ткнул в бок Суфи, который худо-бедно говорил по-английски.

– Бат э-э-э. Вай? Э-э, – соображал Суфи.

– Мит ё френдз, – крикнул водитель, отходя к машине. – Ай кант гоу. Прямо, прямо п***уйте. Бубуины, бл**ь.

Ветер оборвал его последнюю фразу и больно врезался в удивлённые лица темнокожих.

– Бу-бу-йы… – удивлённо повторил Нур Али.

Суфи пожал плечами. Им ничего не оставалось, как пойти вперёд.

Ветер страшно пронизывал их неподготовленные к подобному климату тела. Суфи периодически оглядывал бескрайнюю снежную даль, и голова его кружилась от ужаса, похожего на испытанный им в детстве ужас, когда он, ловя рыбу для семьи, чуть не утонул в запруженном мусором заливе. Тогда впервые для него обозначились границы жизни. Враждебная тьма. И что за ней? Он шагал, стиснув зубы.

Спустя несколько минут дорога вывела их к железнодорожному переезду. Они осторожно переступали пути, когда раздался ужасающий рык мотора, а потом всех троих залил жёлтый свет. Нур Али запаниковал, но Хасан успокоил его, сказав, что это, скорее всего, их транспорт. Хотя и у него в груди ёкнуло. «Нива» чуть не наехала на темнокожих и резко остановилась. Из неё вышли четверо.

– Вэ-вэ-э-эй, – отреагировал Хасан.

– Да ну нах**, йы-ха-ха-ха-ха! – крикнул один из вышедших, держа руки в карманах спортивной куртки.

– Черножопые, – гыкнул другой, в ушанке.

– Хе, хе.

Первым подошёл пузатый невысокий мужичок в камуфляже.

– Ну хэло-у, бл**ь.

У Суфи в рту скопилась металлическая слюна, он оглянулся на своих товарищей и, такой же перепуганный, шагнул навстречу незнакомцу.

– Хэй, уи а-ээ. Ту-рист.

Толпа незнакомцев прыснула смехом. Особенно громко, по-шакальи, смеялся тот, что был в спортивной куртке.

– Зыс из Раша! – сказал пузатый. – Х*ли вы тут это самое. – Протянул он тенором, оттопырив мизинец, и сбился на смех.

– Ай лав Раша, – говорил Суфи заученные фразы.

– А не сп***ел очкастый, в натуре.

– Ну, я ж говорил.

– Ирка не поверит.

– Может сфоткать их нах**, хых, гых.

– Не надо фоткать, – сказал пузатый.

Суфи тяжело дышал, боясь шевельнуться.

– Ю это, на**й, – пузатый кашлянул. – Мани.

Темнокожие переглянулись.

– МАНИ!

– О-кэй, о-кэй, – машинально ответил Нур Али, скинув с плеча сумку.

Хасан вздохнул, покачал головой и начал спорить с Нур Али на своём языке.

– Э, бл**ь. Обезьяна, сука.

– Тш-ш-ш, – сказал Суфи друзьям.

– Завалили нах**!

Пузатый подошёл к Суфи, положил ему руку на плечо.

– Ю френд. Ай Раша, френд, – сказал он улыбнувшись. – Африка?

– А?

– Африка? Египт? А? Конго?

– Со-мали, э.

– Со-мали. Значит, со-мали, – задумчиво прошептал он и погрузил каменный кулак в живот Суфи.

Суфи согнулся и издал стон. Его друзья встрепенулись.

– Тише, тише, не рыпайся них** мне, – говорил один из обходящих их сзади.

Пузатый ещё три раза стукнул Суфи, и тот, мокро дыша, полез в чемодан. Он долго рылся в нём одеревеневшими пальцами, чувствуя, как нервирует дышащего у него над ухом мужика. Послышался всхлип Нур Али. Двое завалили его на землю и стали беспорядочно колотить ногами, вырывая из рук спортивную сумку. Хасана ударили по голове чем-то продолговатым и тяжёлым, он сразу рухнул, а рядом на снег брызнула кровь.

– Кип, э-э. Уэ-ит, уэ-ит, – рылся в своих вещах Суфи.

– Сука, не зли меня.

Наконец он достал несколько смятых долларов и протянул их пузатому. Тот недовольно выпучил губы и посмотрел исподлобья.

– П**дишь, чёрный.

– Мани, мани, – совал ему бумажки Суфи.

– У него эту х**ню проверь, – показал обломком трубы тот, что вырубил Хасана. – Чумаданы евоные.

– Так а х**и.

– Смотри, – сказал он и лёгким движением открутил верхнюю часть ручки.

Из полого отверстия выпала туго скрученная пачка денег. Суфи горько скривился, словно стараясь запрятать голову в грудь.

– А-ах ты пидорюга черножопая! А-а-ах ты хитрюга бл**ь! – заорал пузатый.

– Ну, хе-хе-хе, я ж не первый раз, – ухмыльнулся доставший деньги.

– Е**т их мать гориллу! – сказал пузатый и со всего размаха врезал Суфи ногой под дых. Суфи ёкнул, и звездочки закружили в его тёмных глазах.

– Ум-ба, юм-ба! Сома-ли! – крикнули им уходящие мужики, изображая непристойные жесты.

Нур Али хрипел кровью.

– Ирка не поверит нах**. Йы-ха-ха-ха-ха!

«Нива» завелась и, резво развернувшись, унеслась в даль, дребезжа кузовом. Суфи сидел на снегу, держась обеими руками за голову. Нур Али неразборчиво и жалобно шептал, а Хасан не двигался.

Суфи на четвереньках подполз к Хасану, качнул его тело. Из головы обильно шла кровь. Он поднял Хасана и прикрикнул на Нур Али, а тот спросил по-сомалийски:

– Как мы теперь, брат? Мои вещи, твои деньги, мы пропали!

– Мы умрём, если не пойдём, – ответил Суфи дрожащим голосом и приказал Нур Али захватить чемоданы.

Они двинулись дальше; Суфи волок Хасана. Кровь текла Хасану за шиворот, вся куртка уже насквозь вымокла. У Суфи всё кружилось перед глазами, ноги подгибались. Нур Али едва плёлся сзади. Он уже хотел всё бросить и упасть в снег, когда беженцы вышли к своим.

На прогалине у чадящей «буханки» толпилось не меньше трёх десятков таких же темнокожих скитальцев, забредших в эти странные и опасные земли. Курящий у машины молодой крепкий паренёк в кепке приметил подошедших, а те двинулись в общую кучу, где к их счастью нашли Османа – важного дядьку, который был при деньгах и тоже бежал через границу. Ехать с ним было большой удачей. Дядя Осман ещё в хостеле дал Нур Али неплохую сумму, когда тому не хватало на визу.

Паренёк в кепке подошёл и спросил что-то по-русски у Османа, тот молча кивнул.

– Осман, на нас напали! Они обманули нас, воры, ограбили! Хасана сильно приложили! – зашёлся Суфи по-сомалийски.

Осман шикнул, чтобы тот замолчал. Водитель, выбросив бычок, пристально вгляделся в Хасана, тронул его лицо, шею.

– Да он жмур. Кидайте его.

Суфи и Нур Али переглянулись.

– Дэд мэн. Хи дэд! – громче сказал водитель, а потом заговорил с Османом. – Боди, дэд.

Суфи медленно поднял глаза на Хасана, шепнул ему в окровавленное ухо. Тот не реагировал. Осман бросил на Суфи суровый взгляд и попросил оставить тело. Суфи запротестовал, но Осман пригрозил, что не возьмёт их с собой.

Суфи стоял как вкопанный, потом позвал Нур Али. Тот и вовсе был еле жив. Вместе они тихонько опустили тело товарища в сугроб, выбрав место помягче. Тело издало урчащий звук, но Хасан всё же был мёртв. У Суфи из глаз брызнули слёзы.

– Залезаем! – открыл салон «буханки» водитель. – Гоу, гоу, гоу!

Пустое ржавое пространство с грохотом набивалось телами.

– Плотнее, плотнее! Чтоб все влезли! Плотнее, сказал, бл**ь! Не садись них**! Стэнд ап!

Суфи плакал и гладил лилово-багровую голову Хасана, с которым учился в школе и вместе провёл всё детство, а в уме его крутилось холодное и чужое «боди, дэд» Глаза Хасана выражали странное спокойствие. Нур Али, согбенный, стоял рядом и пищал грудью, сжимая омертвевшие руки.

– Суфи! – позвал по-сомалийски Осман из глубины мрачного кузова. – Суфи, Нур Али! Бегом сюда.

Нур Али дёрнулся первым, и уже через секунду исчез, затянутый десятком тёмных рук внутрь, а Суфи подбежал, зашипел, схватившись за голову, вернулся, подобрал свой чемодан и тоже нырнул в этот чёрный борщ. Двери за ним с трудом закрылись. Пассажиры сидели друг на друге, как фигурки в тетрисе. Сельдь в бочке. Смердело из ртов. Суфи всё ещё ощущал на своих руках кровь Хасана. Возле водителя загорелась слабая оранжевая лампочка. «Буханка» завелась, дёрнулась, забуксовала. Несколько раз повернулся ключ зажигания, машина реготала, как нагруженная лошадь, прогнувшись до земли.

– Е**на мать бл**ь! – крикнул водитель, и «буханка» с рёвом завелась.

Дорога была ухабистой, всех сильно трясло, многие бились головой о потолок, но Суфи ничего не замечал. Холодок поселился внутри него; всё казалось нереальным. Беженцы гудели, переговаривались, даже смеялись. Осман ехал молча, мрачно глядя в одну точку. Нур Али не было видно.

Когда дорога пошла ровнее, водитель обернулся к десяткам белёсых глаз, выпученных на него из тьмы, ощерил рот с отколотым передним зубом и задорно прокричал:

– Ну что, парни, гы-гы-гы. К новой жизни, а?

Ему никто не ответил.

– Европа? Ха?

Некоторые закивали.

– Европа! Ха-ха-ха-ха!

В сознании Суфи отпечатывались только оранжевые фонари, бесконечно пролетавшие перед глазами, на которые он смотрел из маленького окошка задней двери и считал их, чувствуя, что умрёт, если собьётся. Он насчитал 57, когда машина вновь свернула во мрак. Тогда только Суфи заметил странное движение позади. Сперва это было похоже на муху, ползущую по стеклу, потом на следующего за ними по пятам крупного зверя, а через минуту загорелись синие мигалки «Патриота» пограничников.

Внутри забурлил переполох.

– Тихо! – закричал водитель. – Тихо, бл**ь! Факин! Шад ап!!! – орал он, вдавливая педаль и виляя на поворотах.

Осман лез по стонущим телам, чтобы что-то сказать ему.

– Хэй! Хэ-э-эй! – звал он.

Суфи качало вместе с толпой, прижимало к дверям, которые надувались, и казалось, что «буханка» вот-вот лопнет, разродившись сотней негритят. Скорость была бешеной. Наконец, после особенно опасного поворота, пограничники немного отстали. Водитель выглядел невозмутимым. Он не реагировал на нескончаемые расспросы Османа, но потом вдруг резко затормозил, отчего машину едва ли не развернуло поперёк дороги, и бешено завопил:

– Гоу нах**! Съ**ались!!!

Затем водитель вылез из машины, подошёл к задним дверям, растворил их. Изнутри едва не хлынула человеческая масса. Из темноты на него смотрели три десятка темнокожих.

– Пошли, пошли! Гоу, – показывал он на лес, запыхавшись. – ПОБЕЖАЛИ БЛ**Ь!!!

Позади усилились гудки сирены, беженцы высыпали наружу, как крысы из помойки, спотыкаясь друг о друга, перепрыгивая, скользя, падая зубами о ледяной асфальт. Все вмиг исчезли в окрестном лесу.

Проваливаясь в снег по пояс, не думая о своём чемодане, Суфи бежал вперёд, забыв себя. Он цеплялся одеждой и лицом о деревья, чувствуя, что рядом кто-то так же свирепо несётся в неизвестность, в метель, пока, распоров ногу о торчащую корягу, не рухнул с разбегу в небольшой овраг, сотрясаясь биением собственного сердца. Оно готово было лопнуть. А сверху падал пушистый снежок, медленно и гостеприимно покрывая перепуганного до смерти чужеземца.

Конец, думал Суфи, конец, почему он никак не наступит. Он чувствовал тепло, не в своих членах, но где-то внутри, и остался лежать там, ловя ресницами снежинки. Ему вспомнился тот мультик, который показывали однажды у друзей, где озорной мальчик в франтоватой одежде бегал по улицам какого-то европейского города, и его повсюду ждали приключения. И та прелестная девочка, в которую он был влюблён. И такая красота кругом. Зад Суфи окаменел от холода и стал болеть; ему пришлось встать. Он брёл, шатаясь, наугад, через долину смертной тени. Ронял капли крови в снег. Его дважды вырвало. Он искал свой конец.

Выйдя из небольшой рощи, он увидел долгое поле, а вдали – что-то похожее на небольшие постройки. По полю шёл маленький человек. Суфи узнал куртку. Это был Нур Али.

Суфи помчался к нему, проваливаясь в снег, а потом остановился, когда один из его ботинок слетел с ноги и застрял.

– Хэй! Хэ-э-эй! – крикнул ему Нур Али.

– Брат! Брат, я так, а! Я так рад, брат, – отвечал Суфи по-сомалийски, не в силах сдержать эмоций.

– Нам надо идти туда, брат! – сказал ему Нур Али, указывая в сторону домиков. – Я немного отстал от Османа и ещё нескольких с ним. Я видел в лесу нашего, он замёрз, так скукожился! Как будто несколько дней как замёрз! Просто под деревом лежал!

– Погоди, погоди брат, погоди, – торопился ему навстречу Суфи, поправляя ботинок. – Кто э-э. Там Осман? Они знают, куда идти?

– У них есть навигатор, они сказали, что знают. Только холод такой! Ужас, брат!

– Ужас.

– Надо к ним, где-то укрыться.

Не без труда они, насквозь промёрзшие, преодолели поле. Несколько деревенских домов, на вид заброшенных, располагались вдоль расчищенной тропы. В одном из домов горел свет. Они шли на цыпочках, зовя своих. Скрипнула трухлявая дверь, их поманили рукой.

В покосившейся пристройке вместе с ними было восемь беженцев; один ковырял замок, охраняющий вход в основное помещение, другой жёг костёр из старой книги, третий стоял на стрёме, глядя в форточку. Осман с крупным темнокожим по имени Абдишакур рылись в сумках, другие просто грели руки у быстро тлевшей бумаги, от которой не хотели загораться сырые доски.

У Суфи таяли заиндевевшие ресницы. Нур Али сел на корточки и потянулся к огню. Всё равно было до жути холодно.

Вскоре Осман и Абдишакур стали разливать по пластиковым стаканам плохой виски. Все, кроме этих двоих, морщились от непривычного жгучего вкуса, сглатывали рвоту и немного согревались. Абдишакур открыл две банки тушёнки, и они с Османом жадно ели её пальцами, ни с кем не делясь, а остальные боялись поднять глаза. Потом Осман, вытерев рот, бросил им пачку галет, и те вмиг разорвали её. Суфи сгрыз четыре штуки. «Мамочка, что я тут делаю?» – подумал он. Книга закончилась, в ход пошёл корешок. Абдишакур пытался подпалить одежду из чьей-то сумки.

Суфи ощущал в воздухе что-то хищное. Теперь делай или умри, чувствовал он. «Лучше бы я умер», – проскочила в его голове мысль, и он залил её едкой выпивкой. Рот свело. В этой тьме существовал только едва греющий огонь, больше ничего.

Он боялся.

Ноздри заложило, звуки из обложенной носоглотки выходили исковерканные. Ноги вымокли насквозь. Абдишакур периодически пристально оглядывал всех сидящих вокруг и шептал что-то Осману.

Нур Али сказал, что ему нужно в туалет, и Осман строго попросил его быть как можно тише, а затем снова заспорил о чём-то с Абдишакуром. Суфи безжизненно глядел на последнюю затухающую картонку, которая освещала обуглившееся толстое полено, оказавшееся ей не по зубам, когда дверь со скрипом отворилась, а глаза сидевших расширились, надулись, узрев просунутое внутрь дуло двуствольного ружья.

– Ну них** себе, бл**ь… – послышался тихий старческий голос.

Ружьё держал старик в полушубке и валенках, совсем трухлявый на вид. Осман вздохнул, поднял руки.

– Стёй, – сказал он по-русски.

– Ты стой, – ответил старик. – По-русски фирштейн, что ли?

– Я говорить, – ответил Осман.

– Вы что тут… Вы что тут делаете? Грабить удумали? – сказал старик и быстро обвёл взглядом сидящих – полуживых темнокожих. Кто без ботинок, кто и вовсе босой.

– Мы не граби-ти, мы нэ будым. Мы терял-эсь. Теря-лэсь, лэс.

– Мамочка родная.

– Мы ночь переж-дать и ухо-дыть.

Старик медленно отошёл на полшага назад. У Абдишакура все вены на лбу вздулись. Суфи ничего не испытывал, просто рассматривал странного человека.

– Я не… – начал старик, но его оборвал скрип снега позади.

Он резко обернулся, Нур Али вскрикнул, и патрон раздробил ему бедро.

– Б-л**ь…

– О-вэ-вэй-вэ-э-э-й! – раздалось в пропитанной порохом тишине.

Нур Али валялся и выл в залитом кровью снегу. Осман кричал что-то. Абдишакур не думая схватил полено, в один прыжок сиганул через пристройку и ударил старика сверху по голове. Тот пошатнулся, повел головой и ружьём. Второй удар размозжил ему висок. Охнув, старик повалился в снег, и Суфи показалось, что его губы бормочут что-то хозяйское.

Выстрел словно вернул Суфи не чувства, но энергию; он выскочил, оглушённый, открыл рот, поймав им колебания воздуха от нутряного воя Нур Али, который обеими руками держался за отклеившийся от бедра лоскут кожи.

– Стоять! Стоять! – кричал Осман, но ошалелые темнокожие высыпали кто куда. Абдишакур пальнул в воздух. Старик хрюкнул, уткнувшись лицом в политый его кровью снег. Суфи бежал, бежал как никогда раньше, он пересёк всю улицу, потом чуть не налетел на выпрыгнувшую в одной шали круглую бабку, окатив её своим безумием.

– Госпа-ди, что, что же это! Мамочки, ах! – вопила она.

Бешеный бег темнокожих в русском лесу. Суфи поднял глаза и увидел звёзды. Потянулся к ним рукой. Тянулся на бегу к ним, таким далёким, пока, уже готовый схватить, не налетел на крутой берег Днепра. Катился вперемешку со звёздами, тряся головой со звуком: «дыг, дыг, дыг», а потом распластался у самого льда. Там был хороший вид. Он слышал вдали мигалки, когда умирал. И вспоминал дедушку. «Per aspera ad astra… Per aspera ad astra!»

Его вмёрзшее в грунт тело нашли только через неделю.