А из тарелок ангелы поют

 

Вчера приснилось, что в руке у меня маленькая мама, а взрослые в нашей церкви поют стихи пророка Иезекииля. Вокруг них в сто раз больше детей. У них своя, детская считалочка о конфетках, чтобы все люди узнали, что мать бросила деток.

Отец-Одиночка кормит сирот сладостями, чтобы они не ревели и почаще спускались на Землю искать маму. Когда пророк услышит детскую молитву, он догадается раскрыть ладонь, чтобы мама увидела Небо и захотела к своим чадам. Какие же они глупые, эти взрослые...

 

 

 

 

 

 

Понятное дело, я ненормальный. Я молод, а значит, глуп. Так всегда говорит мне мой отец. Он сейчас сидит за столом справа от меня и предлагает дорогому гостю, настоятелю нашего прихода, «чего-нибудь» покрепче. Мама на том конце стола, ближе к печи, подаёт мужчинам горячие гренки к чаю. Её я не боюсь. Гость рассказывает о Великом посте и древней традиции, а я уже начинаю ёрзать на стуле от нетерпения. Под столом на коленях у меня спрятана раскрытая Библия. Я готовился к своему выступлению не один день и всё же волнуюсь, – за такую выходку рискую получить увесистую отцову оплеуху. А рука у него тяжёлая, железнодорожная.

 

Разве нормальный десятилетний мужчина станет приставать с такими вопросами к самому отцу Варфоломею? Он уселся по ту сторону стола, болтает с моими предками и ни о чём не догадывается. И при этом все они меня не замечают. Меня никогда не замечают. Только если отругать или отшлёпать. На всякий случай сажусь с краю, поближе к выходу. Кто его знает, как дело обернётся.

 

Сегодня удобный случай, чтобы мне самоутвердиться. Я всё рассчитал. Во-первых, кое-кому здесь уже одиннадцатый год пошёл, а это тебе, как говорит мой батя, не хвост моржовый. Во-вторых, я уже индивидуальный мужик, и больше не позволю, чтобы меня кто-то сёк ремнём. А главное – у меня есть что сказать. Батька как-то похвалился мамке, что я в него пошёл. И умом, и смекалкой, и ещё чем-то. А он, между прочим, целый техникум железнодорожный окончил. А это тебе не хвост моржовый. И вообще мужики должны уважать друг друга, а не шпынять один другого каждую минуту из-за всякой мелочи. Я, вот, батьку своего уважаю.

 

Ну, а в-четвёртых, – здесь сидит Варфоломей. Он в обиду не даст, даже если не то скажу. Мы ведь теперь с ним одной крови, одну Библию читаем.

 

Хотите купить Библию? Знайте, что эта книга бывает разной по содержанию и оформлению. Отличающиеся переводы, состав глав и даже переплёт делают её уникальной. В книжном интернет-магазине letopise.com есть разные варианты Библии на выбор.

Я на кра̀юшке, будто меня и нет. А вот начну говорить, все и обернутся. И отец, конечно же, глянет грозно, как на проштрафившегося выскочку. Оттого и мандраж у меня, аж в горле ком, и ноги уже свело. Но я хочу сильнее страха. Я хочу ясности, даже через три тысячи лет, и не отступлюсь. Надо закрыть глаза, чтобы до поры никто ничего не заподозрил, и дождаться удобного случая. Вот Варфоломей левой ручищей гладит бороду свою смоляную, а в правой у него моя любимая серебряная ложечка, и он уже изготовился утопить её в стакане с чаем.  Мою ступню только что свело судорогой, я дёргаю ногой, и борода Варфоломея, как в замедленном кадре, разворачивается в мою сторону. А где-то из тоннеля звенит его иерейский баритон:

 

– Хватит мне, Олег Иванович, сахару и одной ложечки…

 

Не дав священнику договорить, обрываю его на полуслове давно заготовленным вопросом:

 

– Святой отец батюшка! А если в вашей церкви петь не псалмы Давида, а пророка Иезекииля с самой с первой главы, чё тогда будет?

 

Если бы не присутствие Варфоломея, батя бы ни за что не дал мне договорить такую длинную фразу. У него всегда только  – «да!»,  «нет!»,  «понял, папа!».

 

Чайная ложка с сахаром повисла в воздухе. У батьки моего от неожиданности челюсть отвалилась, и сгустились зрачки его зелёные. У мамы в глазах испуг, и так она смотрит, будто сына в последний раз видит. Целую вечность, казалось, мои слова провисели под потолком, готовые рухнуть мне на голову. Но я хватаю с колен Библию и начинаю читать пророчество Иезекииля, подражая псалмопевцу с нашего прихода:

 

– И было в тридцатый год, в четвертый месяц, в пятый день месяца, когда я находился среди переселенцев при реке Ховаре, отверзлись небеса, и я видел видения Божии. В пятый день месяца… было слово Господне к Иезекиилю, сыну Вузия, священнику, в земле Халдейской, при реке Ховаре, и была на нём там рука Господня…

 

Исподлобья гляжу на Варфоломея, перевожу дыхание. Воздуха маловато. Смотреть на батьку своего боюсь,  и так понятно, что он всё ещё с открытым ртом сидит и не может в себя придти. Я продолжил и сам не заметил, что читаю стихи Библии наизусть:

 

– И я видел, и вот, бурный ветер шёл от севера, великое облако и клубящийся огонь, и сияние вокруг него, а из средины его как бы свет пламени из средины огня, и из средины его видно было подобие четырёх животных, – и таков был вид их: облик их был, как у человека, и у каждого четыре лица, и у каждого из них четыре крыла, а ноги их – ноги прямые, и ступни ног их – как ступня ноги у тельца, и сверкали, как блестящая медь.

 

Удивительно, почему все так долго молчат и не обрывают меня? Только со двора слышно опять кудахтанье, – совсем куры распоясались.  Я придал голосу ещё больше серьёзности:

 

– И руки человеческие были под крыльями их, на четырёх сторонах их, и лица у них, и крылья у них – у всех четырёх…   у каждого два крыла соприкасались одно к другому, а два покрывали тела их.

 

В том месте, где говорилось о лицах животных, я зачем-то залыбился. Этого было достаточно, чтобы пресечь дерзкую затею. Но и теперь меня никто не остановил, и я упрямо продолжал читать, понимая, что сегодня Боженька подарил мне минутку своей славы, чтобы я открыл людям правду.

 

Варфоломей окунул мою ложечку в чай и сотворил ей перезвон маленьких церковных колокольчиков. Было похоже на аплодисменты. Вся гостиная наполнилась моим голосом, незнакомым мне, но, как оказалось, таким убедительным, что внимали ему сразу все взрослые. Дрожь унялась:

 

– И вид этих животных был как вид горящих углей, как вид лампад… И смотрел я на животных, и вот, на земле подле этих животных по одному колесу... Вид колёс и устроение их – как вид топаза, и подобие у всех четырёх одно. И по виду их и по устроению их казалось, будто колесо находилось в колесе.

 

Я дошёл до важного места. Про колесо в колесе я прочитал с таким выражением, будто стоял сейчас перед Марьей Ивановной на уроке литературы. В пророчестве Иезекииля, – я был в этом уверен, – говорилось про самую обычную летающую тарелку. В древности их ещё мало было, а сейчас – как кур нерезаных. Друг мой Пашка Мотыжкин, когда в гости к брату в город ездил, рассказывал, что там их целые стаи над Щучьим прудом. Пацаны по ним из рогаток лупят. Евойный брат даже фоткал их в разных позах.  Только плёнка потом засветилась.

 

Подошло время читать о горящих иллюминаторах, вделанных в ободы летающей тарелки:

 

–  …Ободья их – высоки и страшны были они. Ободья их у всех четырёх вокруг полны были глаз! И когда шли животные, шли и колёса подле них, а когда животные поднимались от земли, тогда поднимались и колёса.

 

Дело шло к кульминации. Ничего подобного ещё не было в моей жизни, и чувствовал я себя сейчас настоящим Юрием Гагариным.  Если вездесущему Богу нужны колёса, ободья и прочая летательная дребедень, то я бы с таким Богом не соскучился! Взрослые, конечно, тоже об этом задумались, поняли, куда я веду, и первый из них – отец Варфоломей. А за ним уже, наверняка, и батя. Он Варфоломея слушается.

 

Следующие строки я произносил на одном дыхании. После столь убедительных аргументов не видеть в огненных колёсах летающих тарелок, а в лицах животных – инопланетян, было уже невозможно:

 

– Куда дух хотел идти, туда шли и они. Куда бы ни пошёл дух, и колёса поднимались наравне с ними, ибо дух животных в колёсах. Когда шли те, шли и они. И когда те стояли, стояли и они. И когда те поднимались от земли, тогда наравне с ними поднимались и колёса, ибо дух животных был в колёсах.

 

Понятное дело, необразованный и невежественный Иезекииль так перепугался, что всё свалил на бестелесных ангелов. Я бы и сам, ещё лет пять назад, наверно, испугался тарелок, сядь они нам на крышу. Откуда же было Иезекиилю знать про НЛО? А с перепугу ещё и не то учудишь! Вот современники и объявили ветхого старика пророком. Ха-ха, надо же, ангельские огнедышащие колёса с животным духом внутри! Какие же они после этого бестелесные?

 

Чтобы уже добить и Варфоломея, и своего батьку (мама не в счёт) я прочитал им место, где пророк, не подозревая того, описывает космонавтское снаряжение инопланетян: шлемы, скафандры и портативные пропеллеры:

 

– Над головами животных было подобие свода, как вид изумительного кристалла, простертого сверху над головами их. А под сводом простирались крылья их прямо одно к другому, и у каждого были два крыла, которые покрывали их, у каждого два крыла покрывали тела их. И когда они шли, я слышал шум крыльев их, как бы шум многих вод, как бы глас Всемогущего, сильный шум, как бы шум в воинском стане, а когда они останавливались, опускали крылья свои.

 

Ну да, вот и договорился библейский пророк до Всемогущего! Чего еще ожидать от человека без образования! Тёмный старик, хотя и порядочный.

 

Я был уверен, к этой минуте отец мой уже не сомневался в существовании летающих тарелок. Теперь он увидел, наконец, что сын его давным-давно вырос и всё может сам в этой жизни.  Опускающиеся крылья у Иезекииля это, конечно же, воздушные пропеллеры, установленные по бокам туловищ пришельцев. Такое только дурак не поймёт (мама не в счёт, она меня всегда понимает). Да и в Варфоломее я не ошибся, умный оказался мужик. Молчит, слушает. Стало быть, понял. Не зря на него ставку делал. Надо бы завтра в церковь к нему заглянуть, – что там на литургии  теперь петь будут?

 

Если бы этот Иезекииль сразу допетрил, что перед ним не духи, а конкретные инопланетяне, разве стал бы огород городить со своими пророчествами? А всё из-за своей отсталости. Ни одного даже захудалого компьютера на весь Израиль! У нас в посёлке и то персоналка есть, у Павлухи Мотыжкина! Брат подарил. Пентимус! Представляю впечатление на необразованного старика от небесной огненной колесницы! Хочешь, не хочешь, пророком станешь!

 

Я держал внимание взрослых, отца Варфоломея, родителей, особенно бати, и уже подводил их к развязке, где Иезекииль разглядывал над головами пришельцев и вокруг их бёдер цветные светящиеся голограммы, о которых знает сегодня любой второгодник:

 

– А над сводом, который над головами их, подобие престола по виду как бы из камня сапфира, а над подобием престола было как бы подобие человека вверху на нём. И видел я как бы пылающий металл, как бы вид огня внутри него вокруг. От вида чресл его и выше, и от вида чресл его и ниже я видел как бы некий огонь, и сияние вокруг него. В каком виде бывает радуга на облаках во время дождя, такой вид имело это сияние кругом!

 

Я закончил читать, и чтобы не спугнуть произведенного мною впечатления, неслышно перевел дыхание. То, что произошло дальше, я буду помнить всю свою оставшуюся жизнь, даже если на мою долю выпадет прожить ещё три тысячи лет.

 

Мама неслышно поднялась с места, сложила руки у себя на груди и смотрела на меня, как «мазер» юного Моцарта на своего сына. Отец Варфоломей крякнул и заговорил первым:

 

– Хвала Богу, явившему ангелов своих рабу грешному Иезекиилю! Господь пастырь мой и убоимся гнева Его праведного!

 

Я не совсем понял, что именно сказал Варфоломей. Я только видел, что он поддерживает меня. Но ждал я признания открытого и ясного. Тут подошла мама, обняла меня за голову. Прижавшись к ней мокрой своей щекой, шепнула в самое ухо:

 

– Сы̀ночка, ты сейчас возьми горячих гренок, да сходи в курятник. Там мотыжкина Муська опять на кур наших охотится.

 

Я всё ещё был под впечатлением от успеха, и не мог по достоинству оценить слов матери. И наконец,  послышался голос моего отца. По правде сказать, его мнения я и ждал больше всего. Отец резанул по воздуху изумрудными своими зрачками (в мамину сторону), и его скрещённые железные кисти рук, покоившиеся на столе, начали медленно размыкаться:

 

– Еще раз унюхаю, что ты, сосунок, со своим евангелием поперёк батьки ко взрослым суёшься, так всыплю, что и мать твоя тебя узнать не захочет!

 

Слова родителя вдавили меня в стул и до того напружинили, что я вылетел в сени раньше, чем успел почувствовать, как отец поднимается со своего места. Хлопнув за собой дверью, я тут же приник к ней ухом, чтобы понять, не гонится ли за мной батя.

 

– Что ж Вы, отец Варфоломей, гренок совсем не берёте!  И сахару, сахару больше, – повкуснее будет...  –  донеслось из гостиной.

 

Погони не было, я опять задохнулся, как и прежде, а в ладони у меня вместо мамкиных гренок посапывала пятнастая Божья коровка.