Другая сторона

Погибшие цветы ожили снова –
От одного живого слова.

Посвящается всем влюбленным…

Накануне предстоящей операции Саэль и Гриша во сне посетили меня. Они сказали, что я должна пройти путь испытаний, уготованный мне задолго до рождения. И это будет последнее, что от меня требуется и от меня зависит. Остальное – предопределено небесами.

Они считают, что мужества мне не занимать, а потому заранее уверены в успехе. Когда они это говорили мне, их лица были невероятно печальными, но я все равно им улыбнулась.

Я сказала, что раз уж суждено мне было появиться на этот свет, то, стало быть, надо понимать, что обречена на смерть и одиночество, как и любой другой человек…. Другого просто не может быть…

– И жизнь! – утвердительно в один голос сказали мужчины.

– Что есть Я? – начала я рассуждать вслух. Я – это всегда прошлое. Потому что только о прошедшем я могу говорить с уверенностью. Об очень небольшом отрезке времени. Когда говорю «я родилась», я говорю неправду. Просто на свет много лет назад появился маленький ребенок, он же не знал, что станет мной…. И это не была я.

Я – это тот человек, который начал осознавать себя в окружающем мире. В потоке слов, находить слова, адресованные именно ему, то есть мне.

И вся история для меня началась в этот период…

Но потом, спустя время, когда мое Я сотрется из событий жизни, а затем из человеческой памяти, оно полностью перестанет существовать. А история со всеми открытиями будет происходить у других, таких же Я.

Мы же не знаем, например, сколько людей жили в местах, где мы сейчас живем, за сто, двести, пятьсот лет назад. Что они чувствовали, когда открывали этот мир. Мы не знаем причин их страданий и боли. Может быть, мой дом находится на том отрезке Земли, за который кто-то положил свою жизнь, а до этого лет пятьсот назад кто-то выиграл его в лотерею. И тот, кто будет жить через двести лет на месте, где, например, находится моя квартира, вряд ли будет знать, какой ценой она мне досталась. Зачем ему это знать? У него будет своя история.

Он, скорее всего, не будет знать ничего о кредите, который я выплачивала утомительно долго, как стояла в банковских очередях жаркими летними днями. Тот человек не будет иметь представления, что я много сил потратила на ремонт, а потом все равно страдала от отсутствия воды и электричества. И как однажды в ванной комнате, частично отштукатуренной, мне пришел в голову такой стих:

Свет и тень.
Тень и тьма.
Что ни день.
То тюрьма.

В тот момент я остро почувствовала одиночество и зависимость от многих людей…

Тот, кто будет жить на этом месте после меня, не будет обо всем этом знать. А мне почему-то жаль. Не знаю, почему, но жаль. Хочется, чтобы он понял цену вот этого клочка Земли и ощутил себя владельцем чего-то большого и важного. А я? Ну, кто такая Я?..

Потом меня ждет другая жизнь.

Новая.

Я за раздумьями не заметила, как наступило последнее утро. Все. Пора в больницу. На комоде у маленького зеркальца лежали заранее приготовленные ножницы. Осталось сделать последнее, всего-то ничего. Я распустила волосы и стала их расчесывать. «Прощайте, косы» – шепчу и почему-то плачу. О, что это, у самого виска сор, откуда белые нитки? Внимательно вглядываюсь и вижу, что не сор это, а седая прядь. Седина – это хорошо, значит, не жалко будет косы отрезать, вот с нее-то, с седины, я и начну сейчас. Раз – и готово! Когда-то я сочинила такой стишок:

В меня влюбился сам Мороз
И в дар мне иней он принес,
Осыпал густо косы им,
Чтоб сократить лета до зим…

Тогда я еще подумала, к чему это такой стих, ведь я молодая и до инея на косах мне далековато будет. Годы и годы пройдут прежде…. Это было, кажется, прошлой весной. А такое чувство, будто пятьдесят лет назад. Казалось, что всегда у меня будут каштановые косы и все будет хорошо. Да что там косы! Это не косы! Эта густая копна, словно причудливая шапка, была не только моим украшением, но и чем-то большим, гораздо, большим. Густые и длинные волосы всегда были моей «визитной карточкой». Но, зачем об этом теперь, когда они лежат в ладонях. Сжечь бы их, но уже нет времени. Я оставляю их на комоде у зеркала.

– Прощай, дом!

– Прощай, мой уютный мир! Низко вам кланяюсь.

На столе оставляю стишок, знаю, что тот, кому он предназначен, его обязательно прочитает, ведь он знает меня с самого рождения, всю. А, может, и до рождения знал. Скорее всего, так и есть. Сейчас или потом прочитает. Обязательно. А потому уверенно вывожу:

Мне карты лгали на столе –
Они не знали, что Ты не на Земле…

Вот и больница. Боже, как страшно! Душа, пожалуйста, не покидай меня, особенно сейчас, в эту минуту. Я замираю от страха. Я уже перестаю быть собой. Здесь, в процедурной сидит и боится другой человек, наверное, так. Почему бреют голову? Задело? Значит, это все-таки я. Ну, да. Я, точно я. Вот в таком виде и отправлюсь в другие миры.

У дверей терпеливо выжидает священник. Это я просила. Да-да, сейчас будет соборование.

Мне нужно пройти это здесь, чтобы ничто не мешало жизни Там.

Скажу честно, я не верю, что вернусь в этот мир после операции. И врачи тоже не верят, это заметно по их виду, они стараются не смотреть мне в глаза, прощаются со мной украдкой, по-другому, наверное, не умеют. Стараются думать о своем. Здесь все знают, что мне двадцать пять и у меня есть сын, а значит надо сделать все возможное… и …невозможное. Использовать каждый пусть даже самый небольшой шанс.

Господи, как хорошо, что я позвонила ребенку накануне. Думала, не хватит сил. Боялась.

– Жизнь моя, ты слышишь, я тебя люблю…. Знаешь, милый Лука, когда ты просыпаешься и ложишься спать, я думаю о тебе. Когда ты получаешь пятерки или двойки, гуляешь или проказничаешь,… я все равно тебя люблю. Чтобы не случилось, где бы ты не был, я всегда с тобой. Я всегда буду с тобой! Пожалуйста, помни это. Мы – это одно.

Слава Богу, у меня хватило сил это сказать, а остальное не важно. Уже далеко.

Мне разрешили до операционной дойти самостоятельно. И правильно. В эти минуты я ощущаю себя вполне здоровой. Точнее, ничего не ощущаю, просто иду и все. Иду, значит, могу ходить. Сама. Всем бы так. Какое счастье, например, испытали бы на моем месте безногие, если бы могли уверенно ходить. Этого не передать словами. Это нужно прочувствовать, пройти.

А как неприлично счастлива была бы я, если бы меня навсегда отпустила страшная боль. Это какой же подарок неба – быть молодым и здоровым. Можно много-много ходить, узнавать, открывать этот мир. Можно много работать и веселиться, смеяться, любить, по выходным навещать друзей и родственников. Теперь я точно знаю законы счастья.

Все!

Для незрячего – это возможность видеть. Для глухого – это прекрасный тонкий слух. Для парализованного – движение. Для бездетного – ребенок. Для нелюбимых – очарование взаимной нежности…. Если бы, хотя бы год назад мне этот закон был известен, я, возможно, не заболела бы. Никогда. Ну, почему, спрашивается, почему я такая дура? Еще бабушка говорила мне, что я счастливая, что могу бесконечно открывать мир, удивляться и любить, а я этого не понимала.

– Однажды, ты даже не заметишь, как придет день, – говорила мне бабуля – в котором ты будешь ценить каждую травинку и при этом радоваться как маленький ребенок. Вот, посмотри на меня. Уже много лет я не выхожу за пределы нашего двора. Просто не могу. Сил не хватает. Но, каждую весну, когда вокруг двора зацветают фруктовые деревья, я невероятно счастлива. Это такое блаженство – видеть рай на земле…

А, когда цвет облетает, у меня появляется мечта – увидеть их цветущими на следующий год снова. И так всегда. Вся моя жизнь теперь состоит из крон цветущих деревьев, прекрасно, правда?

Я размышляла над этим какое-то время. По дороге мне встретился чужой врач, увидев меня, он быстро отпрянул в сторону. Как все изменилось. Еще, каких-то два часа назад, я была вполне привлекательной девушкой с толстой косой. А теперь…

Единственное, что хочу сейчас, чтобы в том мире у меня была такая же коса. Об этом я уже не успеваю сказать грустному анестезиологу. Шепчу только:

– До свидания.

И закрываю глаза.

…Я на морском берегу создаю чей-то портрет.

Это самый необычный портрет, какой только может быть. Глаза я сделала из двух маленьких зеркал, и в них сразу стало отражаться высокое небо, брови и ресницы из подснежников, а щеки из молодых листьев, круглых и покрытых маленькими капельками утренней росы. Получилось что-то вроде веснушек. Волосы, конечно же, сделала из янтаря, которого на этом берегу очень много, причем, самых разных оттенков, а тело из наполовину перламутровой морской гальки и перьев чаек. И, когда мой портрет уже был готов, оставалось чуть-чуть доделать, начался прилив.

Огромная морская волна вот-вот всю работу должна смыть.

– Чего-чего здесь не хватает? – Я, как сумасшедшая, начинаю метаться со стороны в сторону в поисках чего-то необычного, но очень нужного. Удивительно! Перед самим носом стихии хочу создать совершенство. Спрашивается, зачем? И вдруг меня молниеносно осеняет…

– Ну, конечно же, челки! Не хватает как раз челки! Это же элементарно!

Я тоненьким перышком быстро ткнула в янтарную россыпь на лбу, и, неожиданно, из-под земли ударил огромный прозрачный фонтан. Мгновенье. И вода уже достала Солнце.

Фонтан отразил всю силу прилива, и портрет остался на месте – на берегу. Как и задумано мной – ярким и полностью целым. С глазами, в которых отражается все небо сразу.

– Вот это челка! – Воскликнула радостно я. – Да-да, я именно такую хотела. Ну, как же без челки-то? Без челки никак! В каждом портрете, непременно, должна быть челка…

Открываю глаза. Я в освещенной со всех сторон больничной палате. На столе нежно-белые цветы. Начинаю почему-то разочарованно плакать.

В дверь стук.

Это сын, это мой маленький Лучик. «Мама, дорогая, пожалуйста, не пугайся, я в карнавальном костюме, я сам его сделал. Ты не смотри, что сейчас лето. Ну и что, правда? Ты, знаешь, я долго-предолго молился за тебя у бабушки перед образами. Чтобы злое чудовище выпустило из лап мою прекрасную принцессу, которая пришла из далекой Вселенной, бывшей соседке месяца... Угадала, кого я имею в виду? Не угадала? Сдаешься? Мою маму. И оно хоть и чудовище испугалось меня, вот видишь, какой я страшный, когда весь в краске. Даже ты меня не узнаешь и пугаешься. У-у».

– Какое чудовище? Лука, о чем ты говоришь?

– Ну, как называется это больничное отделение окнологическое, наверное, олнокогическое… ну, ты сама знаешь. Вряд ли я когда-нибудь его правильно напишу. Ты мне подскажешь, как правильно писать, ну, чтобы без ошибок, да? Я тогда сам напишу тебе сказку, потому что я уже взрослый. Мама, скажи, а все взрослые пишут без ошибок?

В дверь снова стук. Входит молодой мужчина, как две капли воды похожий на Саэля.

– О, я знаю, кто тебя послал! Моя радость, моя любовь, но ведь так не бывает…

Сердце вот-вот выпорхнет из груди…

– Понимаешь, Арина – обращается ко мне – я ждал, ждал, ждал целую вечность, а может и две, неважно, а потом взял полевую ромашку и пришел к тебе. Я так решил: сегодня или никогда. Третьего не дано. Если нам суждено в любви и счастье прожить здесь сорок лет вместе, душа в душу, рука об руку, а потом сорок жизней Там, то этого очень мало, согласись? В радости время летит быстро, ты и не заметишь.

Бедная-бедная моя, сколько же тебе пришлось пережить за все это время.

А если вдруг нам не будет где жить, запомни, мы всегда можем рассчитывать на четвертый барак у южной стороны первой городской несанкционированной свалки. Плюшевый мишка, будь уверена, нас пропустит.

Ну, а если не хочешь жить в бараке, рядом с ромашковым полем, мы можем уехать из города, на север или на юг, или в центр – в самое сердце России и поселиться рядом с каким-нибудь древним храмом или монастырем, чтобы постоянно слышать колокольный звон, который ты так любишь.

…Иногда, позволь мне, тебя ревновать, ведь такой как ты, нет больше нигде в мире,… но ты, пожалуйста, этим не гордись, тогда ты потеряешь свое очарование, ну пусть не все, а только часть его, но и этого жалко... Я очень тебя прошу, оставайся такой же скромной и робкой, если можно, пожалуйста…

– О, ура! Ура! Ура! Мы уедем в другой город! В другой город, большой и красивый – закричал Лука, прыгая на одной ноге, – мама, мамочка, а на каком этаже мы там будем жить? Там, в нашем новом доме, будет место для велосипеда? А Саэль (Лука тут же незнакомца стал называть Саэль) нам будет также строить город из тумана?

– Знаете, что я решил – сказал вдруг до боли родной незнакомец – я построю для нас настоящий дом.