Кролик и мечта

 

 

 

На берегу Реки Джэбз сидел голый кролик Мокрнг и считал деньги:

– Шибшти шешьть, шибшти шемь, шибшти вошемь…

Но ворона Элспсц, стерва, одноглазая летающая дрянь, подкараулила момент, сделала все так аэродинамически точно и безукоризненно, что фраза «деньги не пахнут» перестала иметь смысл. Или шмышл. Что одно и тоже.

 

– Ты! Тварь! – заорал Мокрнг, но Элспсц, выйдя из прицельного пике, лишь каркнула сверху что-то обидное, наглое, без меры и пародирующее его врожденную шепелявость.

Потом она включила форсаж и превратилась в точку.

– Шука! – Только и оставалось прошептать, сузив глаза в надменном прищуре.

 

Кролик опустил взгляд в траву, он не хотел видеть, как точка превратиться в ничто.

Купюра безнадежно испорчена. Честь поругана. Выхода нет…

– Шибшти вошемь… – произнес задумчиво Мокрнг. Купюра – последняя, и как раз ее не хватало для расчета, потому что шибшти вошемь минус одна загаженная останется шибшти шемь!!! А надо ж было – шибшти вошемь!

 

– Тварь! Ишчадие адшкое… Укокошу гадину!

 

Мокрнг помахал за горизонт бумерангом, которым не смог воспользоваться, оттого, что руки были заняты, и, забросив его подальше в кусты, чтобы подобрать на обратной дороге, побрел к Еноту…

 

– О! – сказал Енот Юкнг. – А чего это ты такой голый?

– А!... – махнул рукой кролик и показал купюру.

– Уууу... – посмотрел Енот на бумажку с двух сторон… – Элспсц?

– Она…Тварь…

– Да…брат ты мой… – и Енот пошел смотреть свои шампуни, отбеливатели, отпариватели, различные присыпки, идентичные натуральным, также отшмякиватели, отскребыши и импортные антиутопители.

 

Кролик смотрел со страхом, как Юкнг швыряет в разные растворы, мнет и давит на купюру, Мокрнг то и дело подскакивал, тянулся к ней, будто в последний раз, но Юкнг останавливал его холодным бесцеремонным взором профессионала и только покрякивал довольно, разглядывая заново рождаемую на свет бумажку.

 

– Готово!

Енот подсушил феном поверхность, поглядел на солнце через микроотверстия в хитро устроенной денежке и вернул ее кролику.

– Шибшти вошем! – обрадовался Мокрнг, складывая деньгу поверх остальных.

 

– Ошибаешься, – возразил Юкнг, – взял у кролика пачку, отсчитал оттуда пять купюр и вернул обратно. – Шибшти три! Пять за работу. За химию. Импортная. Андестенд?

 

– Аааа… – только и успел сказать в ответ кролик, как енот уже жал ему лапу у калитки и благодарил за сотрудничество.

– Заходи… – махнул он на прощанье и исчез за забором.

Тут же включилось радио, и сразу – заёрничали, заглумились припевами лесные шансонье.

 

А кролик стоял, охваченный сильным чувством, название которому он еще не знал.

Он все пытался вспомнить – как оно называется, но на ум шли только нехорошие слова, хорошо рифмующиеся с лесным шансоном, так что кролик нескоро отошел от ступора, бредя по тропинке и склоняя одно и то же пакостное словечко в разные падежи.

В конце концов, он добрел до поляны, где жил Медведь Свингл, развернулся в сторону енотова жилища и громко произнес это слово – туда, на юго-восток, в обитель Юкнга.

 

– Чего орешь?

Морда медведя возникла в затуманенном мозгу кролика и затем материализовалась в реальность.

– Ни хрена шебе! – сказал Мокрнг и чуть не свалился в обморок.

– Тихо, гад, не падай, – поймал его косолапый. – А лучше говори как на духу: что ты, гад, тут делаешь, и чем ты так, гад, встревожен?

 

И кролик рассказал все.

Он трясся губой, загибал пальцы и все пришепетывал: – Было шибшти вошем, потом эта шука: штало шибшти шемь, а потом опять, понимаш, шибшти вошемь, а потом шибшти три! Ты понимаш? Шибшти! Три! Почему три?!

 

И Мокрнг набрался храбрости и опять произнес это слово в сторону енотова жилья.

Медведь поморщился от чужой нецензуршины и стал чесаться.

Он долго чесался, то закатывал глаза, то, напротив, опускал их вниз и кряхтел…

Потом сказал задумчиво и с угрозой:

– Короче.

– Что? – не понял кролик.

– Короче, пошли, – сказал Медведь Свингл, взял кролика: как ребенка – за руку и они пошли к еноту.

 

Перед забором медведь остановился. Он вынул из-под мышки скомканную милицейскую фуражку с красным околышем, плюнул на кокарду, потер ее и нахлобучил головной убор себе на макушку.

 

– Ты вот что, ты подожди тут. А я зайду. Понял?

– Ага!

– Ну, стой тут. Никуда не уходи, смотри. – Сказал медведь, аккуратно вынес калитку плечом и зашел к еноту.

 

Тут же включилась очень громко музыка и сквозь нее долетали крики енота, звон битой посуды и то самое слово, которое прокричал кролик, так глубоко запавшее в душу медведю.

– Рраз! – кричал Свингл в ярости, разбивая что-то на глазах енота. И тут же рифмовал свой крик с этим словом. Опять бил и опять рифмовал. Получалась очень звонкая поэма.

 

Наконец, медведь вышел, неся, как официант, на серебряном блюде, пять купюр, а на его лапе болтался, на манер полотенца, полудохлый Юнгл.

– Вот! – произнес медведь с пафосом, скинул с лапы енота и протянул кролику пять денежек на подносе. – Поднос я себе беру, на память, – пояснил он.

Кролик, с благодарностью и воодушевлением, тревожно поглядывая на енота, взял с подноса хрустящие бумажечки, закатил глаза от счастья и охватившей его радости, и произнес с трепетом в душе:

 

– Шибшти вошем!....

 

– Ошибаешься, – Услышал он голос дежавю. – Скрягти четыре!.. Половина мне за труд.

 

Медведь влез к нему в лапку, честно отсчитал своё, и хрустнул деньгами обратно в похудевший кулак.

– Да, кстати… А чего ты такой? Голый какой-то?

– А… – махнул лапой Мокрнг, затрясся весь и пошел – куда глаза глядят, сдерживая в себе снова вернувшееся к нему прилипчивое словечко.

 

И пришел кролик на берег Затухцыцкого озера, сел на бугорок, и стал горько-горько плакать.

И причитал он, и шепелявил свои цифры, называл медведя и енота всякими непотребными словами, проклинал всех зверей и мать их, клял также свою судьбу, происхождение и вид.

Пока не подползла к нему змея Крзэц.

 

– Шшибшшти вошшемь, говоришшш? – прошипела змея.

 

И рассказала – что надо делать. Надо идти ко Льву. Он принципиальный мужик, президент, отец леса, он – поможет.

Змея отговорила своё, а кролик, зажав в лапку деньги, чтобы и она не спросила чего-нибудь материального за совет – побежал в логово Правительства Леса.

 

Там было на удивление пусто.

Бегемот спал в бюро пропусков, охраны и вовсе не было, так что Мокрнг проскользнул прямиком на второй этаж, и зашел на цыпочках в кабинет с надписью «Лев Баццр».

 

За столом огромного кабинета никакого Льва не видно было и в помине, а зато сидел там Хомяк Зюгнз и что-то пересчитывал в выдвинутом ящике стола.

 

– А где лев? – спросил кролик.

– А тебе какое дело? – нагло отвечал хомяк. – Ты по личному?

– Да.

– Прием по пятницам.

– Так сегодня пятница!

Хомяк недовольно поглядел на календарь, на часы, опять на календарь…

– Лев уехал.

– Как уехал…куда? – опешил Мокрнг, теряя последнюю надежду.

– На кладбище уехал.

– Кто-то умер? – обеспокоился кролик, вспоминая енота.

– Умер. Лев сам и умер. И уехал на кладбище. Я за него. Тебе чего?

– Лев?!! Так он же здоровяк был…

– Ага…Много ты знаешь…Здоровяк. Он не в себе ходил последнее время. Бредил идеями реформ, принципиалил некстати, лез во все…Вот и выпал случайно из окна, и его тут же переехал грузовик и еще для верности газонокосильщик на него налетел свой косилкой четыре раза подряд. Посадили его. Пожизненно.

– Кого? – помрачился умом Мокрнг.

– Кого посадили? Ну, ты дурак, кролик. Газонокосильщика, конечно! А льва – положили. И закопали. Я теперь за льва. Тебе чего?

– Мне…

Кролик задумался, находя в себе нехорошие предчувствия.

Хомяк ведь теперь был исполняющим обязанности Президента.

А словечко-то опять начало крутиться в голове, да еще во множественном числе, и рвалось на свободу…Не ровен час…Можно ведь и отправиться в гости к газонокосильщику.

 

– Чё молчишь, заяц облезлый? – наглел тем временим хомяк, но как-то еще робко наглел, не профессионально…И тогда Мокрнг все же решился рассказать как есть всю правду и требовать справедливости от Правительства, власти и самого И.О. Президента – хомяка Зюнгза.

 

– Ах, подлец! – обнадеживающе сказал, прищурившись, Зюнгз, когда кролик отшепелявил ему все свои шибшти. – Мы его паскуду, после всех приколов отправили на экологию, реноме свое восстанавливать – а он, опять за старое… Ну, тварь!...

И хомяк набрал номер.

 

И через пятнадцать минут привезли медведя.

 

Из-под стола выползла сонная черепаха-адвокат, напялила парик и мантию. Хомяк тоже искал мантию, но нашел только полотенце и парик Льва, очень ему большой и все время съезжающий на бок.

 

– Ты, козел, отдай кролику деньги! – произнес приговор Хомяк.

– Воистину отдай! – согласилась черепаха-адвокат.

 

Медведь, пожал плечами, выразительно поглядел на кролика и сунул ему в лапку все его бумажки.

– Пересчитай, заяц! – Потребовал судья-хомяк.

Кролик, тряся руками, пересчитал купюры: – Шибшти вошемь, – сказал он, на всякий случай больше не радуясь.

– Пошел вон, медвежья харя! – скомандовал хомяк и медведя увели.

 

Черепаха Здрябдц и И.О. сняли мантии, парики, похохотали над медведем и уставились на Мокрнга.

– Ну, детка, – сказала черепаха-адвокат, – что надо сказать Высокому Суду?

– Ээээ…Спасибо…

– Так. Еще?

– Еще?

– Да.

– Пожелать… мира… процветания?

– Ну… и?

– А что еще?

– А еще надо оплатить услуги адвоката. Скрягти четыре денежки.

Черепаха взяла бумажки у мертво стоящего Мокрнга, отсчитала свой гонорар и ушла не спеша.

 

– А госпошлину оплатишь в казну в банке, завтра, знаешь, где банк? У сороки Стрингл. Столько же. Скрягти четыре.

 

Слова хомяка доходили до кролика как через вату.

Тогда хомяк подошел к нему, вынул все деньги из его лапки и положил их себе в стол.

– Сделаем проще. Казна-то вот она, в столе у меня. Так что радуйся, заяц, я тебе сэкономил два процента за перевод. Кстати, чего ты голый-то ходишь? Неэтично.

 

Мокрнг уже уходил, подавленный, убитый, и вдруг, услышав последнюю фразу, развернулся на хомяка и спросил, скривившись: – Что?

 

– Голый чего ходишь?

– Голый? – переспросил кролик и медленно двинулся в сторону стола. – Я тебе расскажу – почему я голый. Это у вас, ворюг, по двадцать шкурок запасных, а у меня одна, понял? И я ее постирал сегодня. Сушится, понял?

– Понял, понял! – забеспокоился хомяк, ошарашенный решимостью кролика и тем, что тот, сам не понимая, вдруг совершенно перестал шепелявить… – Иди! Иди, любезный…

 

Мокрнг остановился, глянул на перепуганного хомяка, плюнул себе под ноги и вышел.

 

Подходя к дому, он обнаружил, что является полным и окончательным дураком.

Ведь он ушел и не убрал с веревки во дворе свою единственную шкурку.

А ведь ее могли украсть и что тогда?... Как тогда жить? А зима?...

 

…Но она висела… чистая… сухая… ее никто не украл. Не успели…

 

Кролик был так рад этому, что даже не огорчался уже потерянным деньгам и потерянной мечте, на которую он откладывал деньги половину своей жизни, ведь кролики не слоны, они живут очень мало, не успеешь отложить – как уже умирать надо.

 

Он даже не огорчался торчащей из ящика бумажке – это пришел счет… за перевод госпошлины…Быстро пришел.

 

Кролик нацепил свою шкурку, стал перед зеркалом и глядел на себя – как он красив в ней, своей единственной, но такой белой, пушистой шкурочке, напевая в очень, очень множественном числе, то самое новое слово, которое за сегодняшний день стало его самым востребованным, самым главным и самым заветным…