Я боюсь...

– Ты начал пить?..

Доктор Филип Эллиот, скрестив руки на груди, сидел на краешке стола и сверху вниз смотрел, как Джонни Харлоу, сидящий на стуле, дрожащими пальцами перебирает пуговицы своей куртки. Харлоу невесело усмехнулся.

– До того, как началась эта чертовщина, я не пил совсем. А потом...

Он крепко сжал руками сиденье стула и, отвернувшись, посмотрел в окно. Солнце увязало в облаках, и высокие серебристые тополя раскачивались под ветром. Он снова взглянул на Эллиота и смутно почувствовал, как тот его раздражает; возможно, все дело было в манере Эллиота сидеть на столе, хотя рядом стояло кресло. Харлоу постарался отогнать эти мысли и сосредоточиться на причине своего появления здесь.

– Я и раньше видел сны, – сказал он. – Они меня не беспокоили – это были нормальные сны нормального человека. А потом мне стали сниться кошмары... Несколько месяцев назад один из них стал повторяться. Теперь я вижу этот сон каждую ночь.

Харлоу вздохнул и, закрыв глаза, откинулся на спинку стула. Сейчас он говорил медленно и тихо; казалось, он заново переживал все происшедшее с ним во сне.

– Мне снится, что я нахожусь на крыше двенадцатиэтажного здания. Я стою на самом краю крыши, но мне совсем не страшно, потому что я тут один и никто не сможет столкнуть меня вниз. Я стою совершенно неподвижно, ведь малейшее движение может вывести меня из равновесия, и я упаду...

Внезапно меня охватывает какой-то дикий, неописуемый страх. Теперь я знаю, что я здесь не один, на крыше кто-то есть! Я не слышу шагов, но чувствую за спиной, почти вижу, как чья-то тень ползет ко мне, переламываясь на стыках бетонных плит, и я, сорвавшись, падаю вниз.

Я вижу, как земля стремительно несется мне навстречу, и я уже различаю на ней каждый камешек, каждую травинку; и тут, когда до земли остается каких-то два метра, я просыпаюсь, – в холодном поту.

Харлоу открыл глаза и увидел перед собой лицо Эллиота. Тот сидел, облокотившись на колено и подставив под подбородок кулак. "Почти как роденовский Мыслитель", – подумал Харлоу, и ему показалось, что недавнее раздражение бесследно исчезает, растворяясь в воздухе подобно сигаретному дыму. Он облизнул пересохшие губы и попросил Эллиота:

– Ты не принесешь мне воды?

– Сейчас, – ответил Эллиот и, взяв со стола стакан, ушел на кухню. Послышался шум воды, текущей из крана, и через минуту Эллиот снова появился в комнате со стаканом в руке.

– Конечно, то, что тебе часто снится один и тот же сон, не совсем... обычно (Эллиот едва не сказал: не совсем нормально), но все это не так ужасно, как тебе, может быть, представляется. Возможно, ты просто переутомился. Но, скорее всего, есть что-то, что тревожит тебя, не дает покоя. И нам с тобой надо это выяснить.

Эллиот вышагивал по комнате взад и вперед, и у Харлоу, который неотрывно следил за ним, слегка закружилась голова. Эллиот продолжал:

– Скажи сначала, тебе по работе приходилось бывать на стройке, или что-то в этом роде, связанное с высотой, с высокими этажами? Скажи, ты боишься высоты?

– Нет, – ответил Харлоу. Он осушил стакан, но жажда только усилилась. – Нет, я только боюсь, что однажды не успею проснуться и разобьюсь вдребезги.

Эллиот вздрогнул, побледнел, но сразу взял себя в руки. Он кивнул Харлоу и сделал жест рукой, чтобы тот продолжал.

– Есть две вещи, которые заставляют меня всерьез опасаться за свою жизнь. Помнишь, когда мы еще учились в школе, в наш город приехал гипнотизер со своей труппой. В начале своего выступления он показывал разные заумные фокусы, а потом вызвал на сцену пятерых добровольцев, желающих участвовать в его шоу. В числе других, поднявшихся на сцену, был и я. Этот человек загипнотизировал нас, и мы показывали по его заданию разные сценки. Хотя я был под действием гипноза, я вполне ясно сознавал, что нахожусь на сцене в переполненном публикой зале и, несмотря на мою природную застенчивость, прыгал, кувыркался, кривлялся, вообще веселился вовсю. В конце, когда мы, уже в нормальном состоянии, сходили со сцены, этот человек на ходу бросил мне фразу, запечатлевшуюся в моей детской головке и запомнившуюся до конца жизни. "Ты очень внушаемый" – это все, что он сказал, но видно я воспринял это слишком серьезно.

Эллиот хотел что-то сказать, но Харлоу остановил его, показывая, что еще не закончил свой рассказ.

– Второе – это то, что я прочел однажды в газете. Какой-то гипнотизер усыпил одного парня и внушил ему, что держит в руке зажженную сигарету, а это был обыкновенный карандаш. И вот когда этот чертов чародей дотронулся до руки парня своим карандашом, тот завопил от боли: на его коже появился сильный ожог... Что ты можешь сказать мне обо всем этом, Фил?

Эллиот подошел к Харлоу. Встал за спиной и положил руку ему на плечо.

– Помнишь, в годы нашей с тобой юности ты любил повторять: "Давайте рассуждать логически!" Это было твое излюбленное выражение. Так вот, Джонни, давай рассуждать логически.

Ты лежишь в своей кровати, и независимо от того. какой тебе снится сон – даже самый ужасный, самое большее, что тебе грозит, – это проснуться перепуганным. А то, что ты мне рассказал, – ведь это же не имеет никакого отношения к твоим снам, поверь мне...

Продолжая говорить, Эллиот подошел к окну и, встав спиной к Джонни, все говорил, говорил... И вдруг, вздрогнув от шума, словно очнувшись, он оглянулся и увидел Харлоу, стоящего на пороге.

– Ты уже уходишь? – удивленно спросил Эллиот.

Харлоу окинул его усталым взглядом и сказал:

– Знаешь, Фил, ты, конечно, самый лучший врач, но... ты так ничего и не понял.

Дверь закрылась, и Эллиот остался один. Снова повернувшись к окну, он смотрел, как тонкая, сутулая фигура Джонни Харлоу удаляется от него, превращаясь в маленькую точку, и ему захотелось надавать себе пощечин. Но вместо этого он открыл дверцу бара и, достав початую бутылку виски, провел остаток вечера в ее обществе.

Несколько дней спустя доктор Эллиот осматривал в своем кабинете больного, когда в дверь постучались и вошла медсестра.

– В чем дело? – нахмурился Эллиот.

– Вас к телефону, сэр. Звонит мистер Бернс, помощник окружного прокурора.

Доктор извинился перед пациентом и вышел, бормоча под нос слова, касающиеся непосредственно окружных прокуроров и их помощников.

– Доктор Эллиот слушает.

– Здравствуйте, доктор. Простите, что побеспокоил вас в клинике, но мне нужно с вами поговорить.

– Надеюсь, ничего серьезного, мистер Бернс? – сказал Эллиот. – У меня сегодня много пациентов, напряженный день и...

Помощник прокурора перебил его:

– Боюсь, вам придется ненадолго отложить свои дела, мистер Эллиот. Я звоню по поводу некоего Джонни Харлоу. Вы, кажется, учились когда-то вместе, не так ли?

– Харлоу? Да, верно. А что он натворил? – встревожился Эллиот.

– Натворил? – голос Бернса зазвучал как-то странно. – Харлоу умер, мистер Эллиот, вот что он натворил. Короче, минут через пятнадцать я буду у вас.

Помощник прокурора повесил трубку, а Эллиот стоял, прислонившись к стене, какой-то сгорбленный, не в состоянии поверить услышанному. "Джонни Харлоу умер? Черт, этого не может быть, ведь всего несколько дней назад..."

Когда Бернс подъехал к клинике, Эллиот нетерпеливо расхаживал во дворе, и увидев выходящего из машины Бернса, он торопливо подошел к нему. Взглянув на Эллиота, Бернс отметил про себя озабоченность и какую-то удрученность, сквозившую в его взгляде.

– Вы были с ним близки?- спросил Бернс, пожимая руку доктору.

– В общем-то нет, не очень... Просто это случилось слишком неожиданно.

Рядом со зданием клиники размещался небольшой аккуратный скверик. Двое мужчин сели на скамейку.

– Мистер Бернс, расскажите, как, черт возьми, все произошло?

Бернс достал из кармана пачку сигарет и закурил. Задув спичку, он небрежным движением бросил ее в траву рядом со скамейкой.

– Сегодня утром молочник, который по утрам развозит молоко на своем грузовичке, подъехал к дому Харлоу и увидел перед дверью бутылки молока, которые он сам привозил два дня назад. Сначала он подумал, что Харлоу куда-то уехал, но машина стояла во дворе; к тому же Харлоу не оставил бы собаку без еды, – ее миска была пуста и опрокинута, а бедный пес то ли от голода, то ли чувствуя что-то страшное, выл почти непереставая. Молочник пытался расспросить о Харлоу соседей, но никто не видел его уже несколько дней. Тогда он решил на всякий случай позвонить в полицию.

Два помощника шерифа, Хардвик и Лоусон, приехавшие через пятнадцать минут, осмотрели дом и обнаружили, что в замочную скважину изнутри вставлен ключ. Тогда они внимательно проверили все окна, которые тоже оказались запертыми изнутри. И тут Хардвик, всмотревшись в окно спальни через тонкую щель между шторами, увидел Харлоу, лежащего в кровати.

Через полчаса дом кишел полицейскими. Когда я приехал, первое, что мне бросилось в глаза, была простыня, коричневая от пропитавшей ее и высохшей крови. Хотя эксперты абсолютно точно установили, что Харлоу умер в своей постели, а не был убит в другом месте и перенесен туда, все же я опасаюсь за рассудок коронера. Все дело в заключении патологоанатома.

Бернс достал из папки несколько сшитых вместе листов, исписанных мелким почерком, и протянул их Эллиоту.

– Вот копия этого заключения, – сказал он, нахмурившись. – И оно сводит меня с ума.

И, смотря, как Эллиот пробегает глазами строчки, Бернс продолжал:

– Я, конечно, не врач, но, чтобы представить себе то, что здесь описано, не надо быть специалистом. Проломлен череп, разбит позвоночник, переломаны конечности, ребра, в общем, сломано все, что может быть сломано. Такое впечатление, что этот человек упал с десятого этажа...

– С двенадцатого, – сказал Эллиот. Помощник прокурора удивленно уставился на него. Через секунду он вернул своему лицу обычное выражение и, устремив взгляд к макушкам деревьев, стал с интересом их рассматривать.

– Чем же я могу быть вам полезен? – спросил Эллиот. Он медленно сложил бумаги и протянул их Бернсу; тот также медленно стал укладывать их в папку, переворачивая, перекладывая и снова переворачивая. Наконец он закрыл папку и, стараясь не смотреть на своего собеседника, сказал:

– Вы, доктор, единственный человек в нашем городе, который более или менее хорошо знал Харлоу.

Немного помолчав, он добавил:

– Он... лечился у вас?

– Да нет, не то чтобы лечился, – ответил Эллиот, – просто зашел однажды. Так, проконсультироваться...

– Понятно. – Хлопнув себя ладонью по колену, Бернс поднялся со скамейки и, повернувшись к Эллиоту, посмотрел на него. – Просто мне подумалось, что вам, доктор, может быть известно нечто такое, что неизвестно нам.

В течение трех секунд Эллиот выдерживал его взгляд, а потом спокойно ответил:

– Даже если бы я знал что-то, чего не знаете вы, сэр, не думаю, что это смогло бы помочь в вашем расследовании. Нет, не думаю... – повторил он с легким нажимом.

Бернс вздохнул и протянул доктору руку.

– Что ж, во всяком случае, благодарю вас, доктор. И простите, что пришлось оторвать от работы.

Эллиот молча смотрел, как помощник прокурора идет к своей машине и садится. Сделав небольшой круг во дворе клиники, автомобиль выехал на дорогу и скоро исчез из виду. Внезапно какая-то всепоглощающая пустота нахлынула на Эллиота, и будто мысли кончились в его голове. С минуту он стоял неподвижно, уставившись в землю. Заметив обгоревшую спичку, брошенную Бернсом, он машинально нагнувшись, поднял ее. Пройдя несколько шагов, он бросил спичку в yрну и торопливо вернулся в клинику.