– Нет любви – сказал Казюльский.
– Как же так нет? – спросила Майя Фостерклод.
– Вот так – сказал Казюльский.
– А чем докажешь – сказала Майя Фостерклод.
– А вот чем – сказал Казюльский и рассказал Майе Фостерклод свою грустную историю.
Грустная история Казюльского из которой он сделал правильные злоключения.
У меня жила жаба и я ее любил. Так начинался рассказ Козюльского. Она надувала пузыри и пела по ночам свои странные жабьи песни. Но вскоре такой поворот дел меня начел тяготить и я решил что ни будь поменять. Мне захотелось, что бы жаба стала больше и прекраснее, и пела громче. Для этого я не поленился, сходил на улицу и принес килограмм соломинок. В несколько этапов я решил модернизировать предмет моей страсти до размеров собаки. Но после первого сеанса жаба лопнула и забрызгала все мое лицо своими отвратительными кишками. И вот после всего этого, я спрашиваю тебя – разве так поступают когда любят и сам же тебе и отвечу – нет, она могла бы и не лопать на первом сеансе если любит меня. Так? Так! Вот отсюда и вывод напрашивается сам собой – любви нет.
– Да – многозначительно сказала Майя Фостерклод – свинья эта твоя жаба была – по всему видно.
– Свинья – поддакнул Казюльский – но главное то что любви то нет.
– Должно быть так – сказала Майя Фостерклод.
Они помолчали минут пять.
– А послушай Казюльский – сказала Майя Фостерклод – давай я тебе буду петь по ночам, размером я как собака и пою громко, меня и надувать для этого не надо?
– Ну что ж – сказал Козюльский – давай попробуем, только все равно ты меня не переубедишь в обратном.
– Нет, нет, нет, я и пытаться не буду, просто буду громко петь, а что да любви так это дело десятое, ведь можно и так без…
– Можно – сказал Козюльский – но только позволь мне надуть тебя до размеров лошади.
Хорошо – сказала Майя Фостерклод – и не бойся я не забрызгаю твое лицо своими кишками, я упругая не то что жаба.
