Стихи

На чтение потребуется 8 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

В просторном кабинете главного редактора районной газеты Ирины Матвеевны Садовиной было в тот день удивительно солнечно и тихо, как, наверное, бывает всегда в русской провинции где-то в середине апреля, когда белые оконные косяки начинают привлекать первых мух и мохнатых невесомых бабочек.

Ирина Матвеевна в блаженной сонливости сидела за красивым столом из морёного дуба и мечтательно смотрела вдаль, за прозрачное оконное стекло. Там на самом краю горизонта золотыми подсолнухами горели маковки Троицкого собора, а дальше по крутым берегам Уржумки густо синел сосновый лес. На душе у неё было спокойно и чуточку грустно.

Но в это время по широкому полумрачному коридору редакции прозвучали чьи-то шаги. Раздался неуверенный стук в высокую дверь, и тихий голос спросил:

– Можно к вам?

– Да, да, заходите, – вынуждена была отозваться Ирина Матвеевна, таким образом нарушая привычное состояние спокойствия и сонливости.

 

Дверь с лёгким скрипом отошла в сторону, и на пороге возник юноша лет двадцати пяти – высокий, слегка сутулый, с загорелым и немного смущённым лицом. В правой руке у него была серая авоська с кипой рукописей. Причем, если хорошенько приглядеться, то среди этих рукописей можно было заметить недопитую бутылку портвейна с пробкой из газеты и несколько пряников, похожих на деревянные подрозетники.

– Я из Пентюхино, – объяснил юноша. – Стихи вот прислал вам дня три назад. А вы позвонили к нам в котельную вчера… ну, чтобы я приехал… Меня, правда, на смене не было, я за дровами ездил в лес, но мой сменщик Василий мне всё передал.

– Да, да. Я припоминаю. Присаживайтесь, пожалуйста, вот сюда. Проходите.

Втянув голову в плечи, он прошёл в дальний конец кабинета. Сел там на краешек стула, отпустил авоську меж колен, но горлышко недопитой бутылки предательски выглянуло из неё.

– Вас Андреем звать?

– Да, – отозвался он хрипловатым от смущения голосом и тут же поправился: – Андрей Иванович Голенищин.

– А я Ирина Матвеевна, – представилась она с улыбкой.

Он быстро стащил с большой головы лохматую кроличью шапку и вытер свободной рукой пот с высокого лба, гладкого, как восковая свеча. Ирина Матвеевна в это время с интересом наблюдала за ним.

«Типичный провинциал, – вскоре решила она, – возможно, талантливый, но стеснительный не в меру и, кажется, слегка под хмельком для смелости». Потом они оба молча смотрели друг на друга несколько секунд. Причём смотрели так, как могут смотреть только поэты и художники – две родственные души. При этом редакторша показалась Андрею достаточно молодой и даже симпатичной, но уж очень высокой и слишком тонкой. Какой-то немого несуразной.

 

Между тем Ирина Матвеевна откинулась на спинку стула, потрогала бумаги у себя на столе и весьма непринуждённо закурила, взяв сигарету как-то особенно элегантно в свои длинные тонкие пальцы.

– Я прочитала ваши стихи, – наконец начала она, испустив тонкую струйку дыма, – и скажу честно – они мне понравились. Кое-что даже можно печатать прямо сейчас... Кое-что можно печатать, но, понимаете, у вас там много такого, что трудно назвать настоящей поэзией. Конечно, я понимаю, – не все стихи пишутся для печати. Часть, наверное, для души. Ведь так?

Он кивнул, потому что язык во рту совершенно онемел от плохих предчувствий.

– И вы удивительно много пишите, судя по рукописи.

Она подняла его объемную папку в своей тонкой руке, как бы взвешивая её. И потому, как она это сделала, Андрей понял, что рукопись весит килограмма два, не меньше.

– Очень много пишите, – повторила она, – и, наверное, каждый день?

Он снова отрешённо кивнул. Действительно пишет очень много, что тут поделаешь.

 

Она улыбнулась ему и продолжила:

– Я, знаете, тоже стихи пишу. В этом смысле мы с вами коллеги, но не каждый день… Я долго вынашиваю каждую строчку своего стихотворения, долго обдумываю каждое слово. А сам стих рождается потом, почти случайно, когда придет пора. Понимаете?

Она снова улыбнулась ему.

Он кивнул. Растерялся и кивнул ещё раз.

– Мне, чтобы столько написать, понадобилось бы несколько лет, честное слово.

Он кивнул для убедительности сразу два раза. Ну конечно слишком много пишет. Но, что поделаешь, если пишется. Когда-то он пробовал не писать, но жизнь без стихов становится такой постной, как уха без соли.

– Я хочу сказать вот что, – уточнила редакторша. – У вас, Андрей Иванович, хотя бы иногда не появляется желания что-либо переделать? Слова переставить местами, уточнить некоторые детали?

Он отрицательно и недоуменно покачал головой, видимо, ожидая от неё чего-то ещё более скверного.

 

– Ну, знаете ли! – деланно сердито удивилась редакторша. – Это трудно понять. Очень трудно. Ведь есть стихи, которые станут настоящими, если в них всего одно слово заменить или просто переставить местами. Вот, например, вы пишете: «Маки, маки, вы красные знаки весны». А если написать так. Ну, вот так допустим: «Флаги с маками одного цвета – это весны первомайской примета». И конкретно получится, и глубоко, и по теме.

Ирина Матвеевна победно посмотрела на своего слушателя. Андрей Иванович удручённо опустил голову. Плечи у него тоже опустились и из переполненной авоськи как-то боком, очень некстати, вывалилась бутылка с портвейном и, предательски погромыхивая, оставляя на полу красноватый след, покатилась по атласно-чистому паркету. Он неловко поднял её, сунул обратно в авоську, потом испуганно посмотрел на Ирину Матвеевну и сразу почувствовал себя очень маленьким в этом через меру светлом и просторном кабинете. Таким маленьким, что душа его сейчас, пожалуй, поместилась бы в оттопыренном кармане пиджака. Чувствуя полную безвыходность положения, он сдавленно вздохнул, потом сообразил, что от него, кажется, чего-то ждут, поднял глаза на Ирину Матвеевну и забормотал невнятно:

– Стихи-то переделывать свои как-то рука не поднимается, знаете ли.

– А вы не руками старайтесь – головой, – перебила его Ирина Матвеевна. – Или для вас это не подходит? Как говорится: «Что написано пером – не вырубишь топором».

– Вот-вот, – заторопился с ответом сбитый с толку и раздосадованный Андрей. – Плотники мы. Отец у нас был по этой части большой мастер, ну и мы, естественно, по его стопам пошли... А относительно того, что я тут написал, вы не беспокойтесь. Я переделаю, если нужно. Честное слово.

– Наверное, вам угол легче срубить, чем новую рифму для готового четверостишия придумать, – примирительно улыбаясь, произнесла Ирина Матвеевна.

– Угол-то? – оживился Андрей. – Как не легче. Там мы вдругорядь не переделываем. Стараемся сразу не прошляпить. Там ведь каждая лесина у хозяина на счету. Как можно! А тут, в стихах-то, я переделаю, если нужно. Вот в следующий раз на смену пойду и переделаю обязательно. Вы не беспокойтесь. И про красные знаки вы правильно напомнили. К месту, можно сказать. Ну, и прочее – тоже. Относительно веса… Я много пишу. Много. Да ещё бумага в этот раз попала для ксероксов – белая, но тяжёлая… Если я к вам ещё когда-нибудь приеду, то кила на два меньше рукопись привезу. У меня есть такая одна, в чулане лежит. Правда, с одного боку её мыши подточили, но читать ещё можно. Там всего четыре стихотворения, но длинные.

Ирина Матвеевна в это время прикрыла рот рукой, чтобы не рассмеяться и не смутить молодого поэта.

 

А он между тем после недолгой паузы продолжил:

– Я, пожалуй, пойду... Вы уж извините меня. А то, как бы на автобус не опоздать… Мне вечером на смену.

Но Ирина Матвеевна почему-то ничего не ответила ему, только загадочно улыбнулась. Андрей же с тоской посмотрел на дверь… И зачем пришёл, для чего? Вот сиди теперь и выслушивай разные нотации, как школьник какой. А на улице-то весна, небо синее, облака с розоватыми боками.

– Чтобы писать хорошие стихи, – назидательным тоном продолжила Ирина Матвеевна, – надо, прежде всего, русскую классику изучить как следует... Ахматову, к примеру, вы читали? Или Беллу Ахмадулину? Или Бродского на худой конец?

Андрей отрицательно покачал головой. Чего ещё захотела, долговязая мымра. Да ни один из этих поэтов в подмётки Есенину не годится.

– Вот видите, – почему-то обрадовалась редакторша, – не читали, а ещё хотите хорошие стихи писать. Да вы азов поэзии не знаете. Элементарных азов. В этом всё дело! Надо больше читать и…

И в это время на столе у неё зазвонил телефон. Ирина Матвеевна привычным движением сняла трубку и поднесла её к маленькому розоватому уху.

– Да, я слушаю. Так, так. Сейчас зайду, только вы все документы заранее подготовьте… Да, да…

Она деловито поднялась из-за стола, посмотрела на Андрея своими серыми большими глазами и деликатно попросила:

– Подождите меня минуточку, пожалуйста. Мне срочно нужно в бухгалтерию зайти… Я вернусь, и мы с вами договорим...

 

И она ушла, такая высокая и такая строгая, что Андрей на секунду засомневался: а вдруг передумает и вернётся с полдороги.

Но она действительно ушла, и её шаги постепенно смолкли в конце коридора. Где-то там скрипнула дверь и наступила желанная тишина.

Воспользовавшись этим, Андрей стремительно соскочил со своего места, схватил со стола свою объёмную рукопись, сунул её в переполненную авоську поверх бутылки и, не надевая шапки, запинаясь за что-то в полумраке длинного редакторского коридора, боясь, что спутает в этой спешке двери, бросился на улицу… Если бы сейчас (не дай бог), он столкнулся в коридоре с Ириной Матвеевной, он, вероятно, сшиб бы её с ног, испугавшись до полусмерти одного её вида.

Но бог миловал его. Он благополучно выбрался на улицу. А там сразу же испытал такое желанное и такое приятное облегчение, что захотел тут же его утвердить. Зашёл за угол какого-то дома, достал из сетки злополучную бутылку и в несколько глотков выпил её всю.

Апрельская улица после этого показалась ему восхитительной. На весенней улице каркали грачи, шуршали шинами машины, а с крыши редакции мерно капала талая вода. Капли долбили и без того ноздреватый снег, и звук этих падающих капель был похож на звон серебряного колокольчика. Андрей поднял глаза к небу. Небо было удивительно высокое, слегка зеленоватое и какое-то совсем летнее. И воздух был такой свежий и влажный, что снова хотелось жить, снова хотелось любить и, как это ни странно, – писать стихи.