День второй. Меланхолия

 

Фрагмент романа "It's mу life". Автор ищет издателя.

 

 

 

 

Первый раз я посмотрел «Сталкера» Тарковского в Харькове. Если не ошибаюсь, это было в демонстрационном зале городского лектория. А может быть в кинотеатре, что на Данилевского. Сейчас уже точно не помню. Нет, на Данилевского я смотрел «Полет над гнездом кукушки» Формана. Впрочем, все это не важно. А важно то, что я вдруг понял: кино может быть искусством, в собственном смысле этого слова – как алхимия и превращение, а не только как развлекательное зрелище для членов стада, утомленных ежедневным исполнением своих обязанностей. Здесь дело даже не в эстетике Тарковского, а в уровне морали. В уровне морального выбора. Понимаете, о чем я? Абсолютный моральный выбор – это не альтернатива «хорошо или плохо», «правильно или ложно». Важны другие категории.

Если помните, в фильме присутствует Некоторая комната, в которой исполняются самые заветные желания человека. Не те именно, которые человек легализует в своем сознании, то есть определяет как истинные, но только те желания, которые составляют всю сущность человека, сокрытую в недрах подсознания животным страхом потери собственного Я.

И вот так случилось, что у одного из персонажей фильма заболела жена, которой врачи уже не могли помочь. И дни жены были сочтены. Только что-то невероятное, на уровне волшебства, могло спасти жизнь супруги. Прознавши о чудесах Некоторой комнаты, муж отправился на ее поиски, в надежде помочь жене. И нашел ее, эту Некоторую комнату. И зашел в нее. И загадал желание об исцелении супруги. И вернулся домой. Но жена умерла, а сам он разбогател.

Именно в этом все дело. Комната исполняет самые заветные желания человека, в которых он даже сам себе боится признаться – из-за страха или из-за стыда. Но Комната – видит и знает эти желания и исполняет только их, а не то, о чем Ее просят.

Понимаете, о чем я? Это и есть ситуация абсолютного морального выбора. Я бы в такую комнату зайти не смог. И вот это – уже не страх. Это ужас. Увидеть самого себя в зеркале собственного сердца. А муж погибшей супруги повесился. Точно так же, как Иуда, после смерти Христа.

 

Уже пятый день нет денег. И пообедать нечем. Хлеб закончился три дня назад, а гречка позавчера. Сигареты закончатся сегодня к вечеру. Осталось десять штук. Но все это не важно. Я уже привык голодать. Хотя без сигарет будет трудновато. Но особенно печально, что вчера и сегодня мне не удалось ничего выпить. Все попытки раздобыть немного денег на выпивку закончились неудачей. Я обычно покупаю дешевую и плохую водку. Она стоит 5 гривен. А хорошая – от 15 до 25 гривен. А вы знаете, чем плохая водка отличается от хорошей? Скажу так: после 200 грамм – ничем. Вы уж мне поверьте. Знаю, о чем говорю.

 

          Водка после двухсот грамм – это уже не водка. Это проблемы, ваши собственные проблемы, которые вы будете стараться решить даже не по принципу «не все ли равно», а в соответствии с принципом «да пошло оно все…».

          И здесь – я себе удивляюсь. Вам – советую такие полезные и здравые вещи, а сам меньше бутылки водки в день не выпиваю. Конечно, когда есть деньги. А то и две бутылки. После двух бутылок водки русский характер раскрывается в полную силу: или я кого-нибудь убью, или меня. Прости, Господи, и помилуй!

 

Но если водкой вы хотите не напиться, а прочувствовать вкус и прелесть продукта, тогда нужно так: сто грамм водки и сразу же – солененький помидор, желательно небольшой по размеру, у которого шкурка заранее проколота вилкой. Вам понравится.

 

Может, уже пришло время слазить в петлю? Хотя, конечно, самоубийство ничего не меняет, если говорить о сути страха и ужаса. Что было здесь и сейчас – то будет продолжаться и после потери тела. Конечно. Но не это для меня сейчас важно, а то, что я никак не могу понять, чего же боюсь больше – то ли смерти, то ли бессилия своего и отчаяния.

Но в любом случае – я не буду вешаться. Это слишком болезненная процедура. Уж если случится изображать из себя покойника, то поступлю по примеру Спинозы – вскрою вены под коленями и на запястьях. В теплой воде ванны. Предварительно накачавшись алкоголем. Думаю, двух бутылок будет достаточно.

 

Ничего нельзя изменить. Даже если сон отделить от яви. И если звук заполняет пространство – это значит, что вчерашние сказки вбивают гвозди в крышку гроба, лишая последней надежды Иуду. И если не восхищение, то милосердие – где? Звук заполняет пространство. И кажется: мир – это только звук, хотя бы и собственных шагов – в одной из комнат Ада.

 

Я ищу самого себя, но нахожу только тень. Я думаю о будущем, но не могу выбраться из прошлого. Я говорю «здравствуйте», но слышится «смерть». Но главное – ничего нельзя изменить. Ни чувство вины, ни страх свой, ни свои надежды. И это – везде, а может быть, только Здесь, хотя, определение всякой точки, как Рая, так и Ада, находящейся в пространстве, видимом нашему глазу, чревато возникновением инфаркта. Ведь ориентирами служат вещи, не имеющие возможности расстаться с тенью, или хотя бы слиться с нею, что было бы более справедливо, учитывая неопределённость линии горизонта по отношению к линии смерти. Вы понимаете – о чем я? Выше пространства – только пепел, играющий со смертью. А в итоге – зачем я живу? И главное – для кого?