Крыша плывёт не спеша

 

 

 

«Время летит вскачь, день ото дня…», – как поётся в одной современной песне. Иногда я думаю: а что бы было, если бы дни шли в обратную сторону? Да ничего особенного и не было бы. Просто мир был бы чуть иначе устроен. Разве важно, почему сутки начинаются с утра? Вот для меня, например, нет ничего важнее жёлтой лампы, той, что горит у меня над головой. Её жёлтый свет для меня – самое постоянное время суток. Окон в моём доме нет, потому что я живу в маленькой каморке на крыше девятиэтажного дома. Посетить такой домик – мечта каждого ребёнка, читавшего «Карлсона». Вот только я уверен – не стоит детям видеть такое, совсем не это представляла старушка Астрид.

Мы веками готовим светлое будущее для следующих поколений, а оно всё как-то не приходит и не приходит. Моя настоящая жизнь – далеко не сказка. К маленькой дверце я прибил железку и выцарапал на ней своё имя, на всякий случай, чтобы не забыть. Только оно давно уже стёрлось под дождями и снегом... Во дворе все звали меня просто – Крышевой. Я так к этому привык, что стал забывать настоящее имя. Относились ко мне по-разному, но по-настоящему своим видом я не пугал только детей, не вызывал у них брезгливости или отвращения. Не слышал от них вслед: «Развелось тут бомжей!». Многие жители дома называли меня стариком, но это не так. Я был ещё молод. Точно и не скажу, сколько мне лет (день рожденья ведь не праздную), но точно знаю: не старше сорока. Люди смотрели на меня поверхностно, мол, борода у него – значит дед. Вот только я одиннадцать лет назад правило взял – в зеркало не смотреться. Потому в моём шалаше его нет. Кто и для чего возвёл на крыше обычной девятиэтажки закуток из четырёх стен, я не знаю, но очень ему благодарен. У меня тут умещался даже старый диванчик. Из рваного поролона кое-где проглядывали металлические пружины. Рядом стоял потёртый стол (вернее, старая школьная парта, выброшенная за ненужностью). Затащить её на девятый этаж мне помогли дети. Но на крышу я их не пустил. Говорю же – нечего там делать малышам.

Самой неотъемлемой частью моего дома, продуваемого всеми ветрами, является круглая лампа. Уже давно она для меня и солнце, и луна, и звёзды. Лампа излучала слабый жёлтый свет, до тех пор намозоливший глаза, что мне стало казаться, будто сама она жёлтая. Конечно, бывало, тёплыми летними ночами я ложился спать под открытым небом, расстелив измятый матрас прямо на крыше. Но то были редкие выходные дни, когда я не работал. «Кем же работает безработный?» – усмехнулись бы вы, только раз меня увидев. «Просто я работаю волшебником», – ответил бы я, шутя, словами старой песенки. Вся моя нехитрая жизнь была на бумаге. Сутками напролёт я писал рассказы. Одни рассказы о жизни, другие являли собой короткие философские размышления, а иногда выливались в масштабные фантастические романы. Порой я писал ночью, при свете родной жёлтой лампы, а днём отсыпался. А когда в каморке становилось слишком душно, настежь открывал дверь, и жёлтый свет изливался в сумерки.

Спасибо добрым детям, снабжавшим меня бумагой. Они часто, тайком от родителей, приносили мне чистые тетрадки и клали их возле лестницы на крышу. Дай Бог им здоровья. Рассказики мои им тоже нравились. Иногда мою писанину читали взрослые. Были даже те, кто платил мне гроши за какой-нибудь сценарий для свадьбы или другого праздника, и я исправно писал, вкладывая в труд душу. Этих грошей, да ещё тех, что иногда приносили жалостливые дети, мне на жизнь и хватало. Да и много ли надо одному человеку для жизни? Не для роскошного прожигания, а для обыкновенного существования в самом его неприхотливом виде. Кусок хлеба, стакан воды – вот и всё, что надо. А остальное – уж как повезет. Теперь, по прошествии стольких лет, меня никто не убедит в обратном.

 

Порой лежу на своём продавленном диване, смотрю на косые потрескавшиеся стены и слышу, как буйствует ветер за кирпичной стеной. Как представишь себя там, на улице, так и радуешься своим стенам. Зимой, конечно, в каморке холодно, но у меня есть старый обогреватель. Во время морозов я старался без надобности не покидать жильё. Боялся, что обогреватель упадёт, и моё пристанище сгорит вместе со всеми многолетними трудами. Законченные рассказы я бережно складывал в полиэтиленовые пакеты или заворачивал в целлофан. Все произведения собственной фантазии я писал от руки и складывал их стопкой в угол. Больше всего на свете боялся, что бумага отсыреет и рассыплется.

Сидя на пороге каморки, я размышлял, пытался понять, откуда люди берут своё вдохновение? Что толкало великих авторов на написание своих книг? Конечно, из окружающего мира можно черпать столько эмоций и впечатлений, что и за всю жизнь не опишешь всех душевных порывов. Ведь каждая вещь может стать источником вдохновения! Мне и идти далеко не надо. Я подхожу к краю крыши и смотрю на провода. Если мне виделось, что они оплетают дома, как инопланетные щупальца, то сразу возникало желание писать фантастику. Когда я видел, как на них сверкают капли дождя или зимой на них медленно опускаются тяжёлые снежинки, я начинал писать что-то романтичное, светлое. Удивительно, как много можно увидеть в обычных проводах! Зимой они похожи на длиннющих змей, но присмотришься… Да это же заиндевевшие на холоде новогодние украшения – гирлянды, развешанные между домами! Чудно изгибаясь, они соединяют одни многоэтажки с другими и, перепрыгнув на столбы, убегают куда-то вдаль. Я смотрю на них не снизу вверх, я смотрю на них с их высоты. Высота… «Брызги ветра висят на промокших карнизах» – вспоминаю я слова песни.

Иногда, в дождь, я бегал по крыше, совсем как ребенок. Радовался каждой упавшей на меня капле, что-то кричал. А потом лежал на своём диване больной, простудившийся. Но что такое неделя болезни по сравнению с минутой ребячьего счастья? Счастья мальчишки, обросшего бородой? Кашляя, я смотрел в открытую дверь. А там, на мокрых проводах, сидели птицы, некоторые взмывали ещё выше – в небо. Они собирались в стаи и отправлялись в далёкое путешествие в поисках новой жизни.

 

Недавно я пересматривал свои рассказы и наткнулся на дневник многолетней давности. Писать дневники – занятия для юнцов. Сейчас я понимаю это как никогда хорошо. Наверное, пройдет ещё лет двадцать, и я, постарев, буду думать, что был неправ. Захочется вспомнить молодость. Ну, а пока… я с презрением рассматривал наивные записи и фотографию светловолосой красавицы, аккуратно вложенную на заднюю страницу. Я не помнил, кто она такая. Со скукой в глазах проглядывал все, что писал тогда в порывах чувств. «Да, юность – проходящая иллюзия, – думал я, – тебе кажется, что в мире нет ничего сильнее любви». А вот теперь – кого я люблю? Люблю свою кошку – костлявую и такую же выброшенную на произвол судьбы. А ещё люблю жёлтую лампу, к которой провода вдохновения несут свет жизни… И, конечно же, я люблю крышу. Крыша – мой дом, вся целиком, с каждой ее антенной, с каждым отслоившимся куском рубероида, с каждой застоявшейся лужицей. Покидал я её редко. Выходил во двор из подъезда и чувствовал себя на земле неуютно, скованно, как обезьяна, впервые спустившаяся с дерева, или русалка, получившая вместо хвоста ноги. Спускался я лишь для того, чтобы на свои копейки купить немного еды и поискать вдохновение в чём-нибудь ещё, кроме проводов.

Однажды зимой, вернувшись с такой прогулки по дворам, я обнаружил, что забыл закрыть люк на замок. Замок был маленький, но крепкий, мне его подарил один дворник во дворе. Проникся моей историей и попросил следить, чтоб никто чужой на крышу не залезал. Красть у меня совсем нечего, а я испугался – вдруг воры или наркоманы какие? Смешно, правда? Я верил, что у меня полноценный дом, какой бы он ни был. Не стоило его покидать так надолго. Я высунул голову, щурясь от январского солнца, и тут же получил удар по макушке. Тут бы вроде и поверить, что забрались бандиты. Да только удар был слабый, ни оглушать, ни делать мне больно захватчики не хотели. Я завертел головой и от неожиданности чуть не свалился с лестницы. Мне накинули что-то шерстяное на глаза и затянули на затылке. Я замер. Кто знал, чего ещё можно было ожидать от появившихся гостей. Меня попытались втянуть наверх. Над ухом послышалось кряхтение, но ни то я был слишком тяжёлым (в чём я честно сомневался), ни то нападавшие были слабоваты. Я осторожно вылез на крышу, теперь уже просто легонько подталкиваемый со всех сторон. Те, кто вёл меня, хранили молчание. Скрипнула дверь. «Завели в каморку», – понял я и почувствовал, что мой обогреватель работает. Там, где стоял рабочий стол, послышалось какое-то шушуканье. Затем ко мне подошли сзади и сняли повязку. Я ожидал увидеть сотрудников милиции в форме или каких-нибудь охотников за металлами в чёрных шапочках, с кусачками, даже инопланетян, выбравших мою крышу местом парковки своей тарелки, но только не это. Я даже протёр глаза, чтобы убедиться: не кажется ли мне? Передо мной стояли трое мальчишек лет девяти-десяти с раскрасневшимися от холода лицами. Я их не знал. Наверное, они были с другого двора. А может, я их просто придумал? Повязка, которой мне закрывали глаза, оказалась вязаным шарфиком зелёного цвета.

– Приветствую тебя, Земляк! – сказал мальчик в блестящем серебристом пуховике. – Почему ты пробрался сюда тайно?

– Тайно? – возмутился я. – Это моя крыша! Я живу на ней уже одиннадцать лет!

– Да будет тебе известно, что ты на борту Небесного корабля! – сказал он, многозначительно подняв палец.

Ребята утвердительно закивали.

– Его нашли в трюме, Серый, – подтвердил стоявший слева мальчуган в жёлтой куртке и высокой полосатой шапке-«петушке».

– Это в том, который выходит на Землю? – уточнил названый Серым.

Третий мальчишка, одетый в клетчатое пальто, припорошённое снегом, усиленно закивал, так, что шапка-ушанка съехала на глаза.

– Может, ты шпион? – прищурился Серый. Из-за серебристого цвета его одежда смахивала на футуристический скафандр.

– Какой ещё шпион? – разгневался я. – Да поймите же, моя это крыша, живу я здесь! Живу! Потому что больше негде! Может, вы пойдёте играть в какое-нибудь другое место?

Серый пропустил последнюю фразу мимо ушей, зато с интересом спросил:

– Так на Земле, – он выделил это слово с неким презрением. – У тебя нет дома?

Я пожал плечами.

– Есть хочешь? – неожиданно спросил он.

Ох, зачем он это спросил, ведь пока не помнил – не хотел. Врать детям под аккомпанемент собственного желудка я не стал.

– Сгущёнка, притащи чего-нибудь, – повелительно обратился Серый к «Петушку».

 

Я сначала подумал, что нырнувший в дверь мальчишка пошёл за сгущёнкой, но, припомнив собственное далёкое детство, понял, что Сгущёнка – это прозвище. Наверняка, у мальчика фамилия вроде Гущина.

– Я капитан корабля «Возвышенный». И зовут меня Серый. А кто ты, незнакомец? Как зовут тебя?

– Крышевой меня зовут! – ответил я, понимая, что заигравшегося капитана, скорее всего, дома зовут Серёжей. – И я – хозяин этой вот каморки!

Серёжа распахнул глаза в каком-то суеверном ужасе. Пока он шептался с мальчиком в клетчатом пальто, я огляделся и облегчённо выдохнул. Все мои рассказы по-прежнему лежали стопкой в углу. Правда, некоторые изменения, всё же, появились. На столе была расстелена большая карта, рисованная цветными карандашами и фломастерами.

– Вы – капитан Крышевой? – наконец, обратился ко мне мальчик, на этот раз с большим уважением. – Тот самый, что первым поднялся в небесное море? Мы слышали о вас от других небесных моряков.

От ответа меня спас появившийся Сгущёнка. Он принёс в руках две шоколадки и протянул мне. Я неуверенно посмотрел на мальчишек. Те дружно закивали. Развернув один батончик, я присел на край старого дивана.

– Так, расскажите, во что вы играе… что здесь происходит? – спросил я, откусывая шоколадку.

– Нам надоело жить на Земле, – нехотя призналось клетчатое пальто.

– То есть, как это надоело? – не понял я и даже испугался: вдруг здесь намечается какой-нибудь массовый детский суицид?! Сейчас всё возможно...

– Паня, не пугай гостя. Лучше иди, оповести команду о том, что мы нашли капитана Крышевого! – буркнул Серый, и мальчик в ушанке исчез за дверью.

Капитан «Возвышенного» обратился ко мне:

– Поэтому мы решили отправиться в путешествие по небесному морю. Я собрал отважную команду, обожающую риск и приключения! Легенды гласят, будто первым человеком, поднявшимся над землёй, был капитан по прозвищу Крышевой! Но он бесследно пропал много лет назад.

 

«Что же, пусть будет по-вашему», – подумал я. Не часто на мою долю выпадали такие истории. Хотят видеть пропавшего капитана – буду пропавшим капитаном. Не знаю, что конкретно заставило меня подыграть, а не погнать их прочь. Может, серьёзность, с которой они верили в свой воздушный корабль, может, собственный излишний романтизм и наивность. Ну, не мог я ругаться на детей! На секунду я даже представил, как плывёт в огромных кучевых облаках одинокая крыша, как подтягивают её паруса из простыней, стянутых проводами, смелые дети. А под вечер она входит в алый порт Заката, и мальчишки отправляются по каютам, ужинают с родителями и ложатся спать, чтобы с утра со свежими силами вывести необычное судно из тумана. Для тех, кто на земле, крыша остаётся на месте. Но на самом деле, это не небо движется, не облака гонимые ветром, это она движется, когда на ней есть команда.

– Я не пропал. Я… я искал лучшую жизнь. И пока не нашёл. Но вернуться я не мог, ведь так и не достиг цели, – ответил я так просто, что мальчишки опешили.

Серый шмыгнул носом, он явно не ожидал такого поворота событий. Всё-таки редко взрослые действительно играют. Ну, то есть, по-настоящему. Многие теряют это свойство уже лет в тринадцать. Они перестают видеть цельную воображаемую картину, доступную детям. Они играют потому, что это надо, чтобы проявить о ребенке заботу, а не потому, что хотят. И игра не получается. А во мне, наверное, осталось что-то от такого же десятилетнего мальчишки, и дети почувствовали меня. Я стал для них такой же частью приключенческой игры, как крыша-корабль. Теперь им не нужно было представлять меня исчезнувшим капитаном, я ведь и был этим капитаном! И раз уж приняли меня…

 

– Что-то не очень он похож на Крышевого… – заметил Сгущёнка, переборов удивление.

– А ты, что, его видел, что ли? – недоверчиво покосился на него Серый. – Забыл? Его никто не видел. Вон, гляди, какая у него борода! Он же столько лет бродил в неизвестных облаках! Мы уважаем ваш подвиг! – обратился он ко мне. – Но на нашем корабле вы должны будете занять полезную должность. Зима сейчас, команде холодно. Иглу строить умеете?

– Это дом эскимосов из ледяных глыб? Никогда не пробовал, – признался я честно.

– Плохо, – констатировал капитан.

– Может, сделаем его смотрящим? – предложил Сгущёнка.

– Не надо, – попросил я. – Я высоты боюсь.

На самом деле я боялся не этого. Наверняка забираться надо было на какую-нибудь антенну под током. Хорошо бы проследить, чтобы дети сами туда не полезли.

– Что же вы тогда умеете? – серьёзно спросил Серый. – Расскажите, а не то придётся бросить вас за борт! На съедение хищным птицам!

– Я не очень хорошо умею плавать в облаках, но я умею писать!

– Без ошибок? – уточнил он.

Я кивнул, и Серый расцвёл в улыбке.

– Назначаю вас ответственным за бортовой журнал. Когда мы вернёмся из путешествия, мы отдадим журнал нашей классной учительнице.

– Зачем? – не понял я.

– Ну, как же! Она у нас такая строгая! Всё ей объясняй. Почему урок прогулял, где был!

– Так вы школу прогуливать хотите? – Я понял, что во мне проснулся занудный «взрослый», но ничего поделать не мог.

– Сейчас зимние каникулы, – спокойно объяснил мне Серый. – Но вдруг мы вернёмся позже? Это будет почётная должность, – уверенно сказал он.

 

Дверь распахнулась, впустив Паню, вместе с порывом ледяного ветра. Шапка его была сбита набок, глаза встревоженные.

– Серый, команда требует, чтоб ты объяснил им, куда мы плывём. Нам нужна ЦЕЛЬ!

Игра, конечно, не требует целей, а вот опасное далёкое путешествие – это другое дело! Серый растерялся, и я его понимал. Для детей игра не развлечение, а образ жизни.

– Я ещё не дорисовал небесную карту, – насупился капитан. – Пусть подождут.

– Не будут они ждать! – Паня стянул шапку и взъерошил мокрые спутанные волосы. Снег на его пальто стал таять от тепла обогревателя, и я понял – нетерпеливая команда поваляла незадачливого посланника в сугробах; не выйдешь к ним, они бунт устроят и нового капитана изберут!

Серый вздохнул.

– Легенду придумать надо. Такую, чтоб заинтересовать, – подал я идею поникшим мальчишкам. – Вот, например, будто за истоком небесного моря есть Лучшая Земля.

– А это как? – чуть ли не хором спросили они, ухватившись за идею.

– Ну, – загадочно протянул я и увидел, что глаза мальчишек заблестели. – По легенде, у каждого она своя. Вот, например, для вас на ней не будет… школ! Да, школ! – подтвердил я, глядя, как Сгущёнка приоткрыл рот.

– И учителей нет? – сухо сглотнул Паня.

– О, да! – воскликнул я вдохновенно. – И дневников, и тяжёлых ранцев! Это же Лучшая Земля!

– А что же тогда там есть? – задал свой вопрос Серый: всё-таки, он был капитаном.

– Там есть бесконечные просторы фантазии! – заверил я. – Когда стало понятно, что там, внизу, – я демонстративно посмотрел себе под ноги, – для меня жизни нет, я, как и вы, собрал команду. Но в моём нелёгком пути друзья постепенно покидали меня. В конце концов, я остался один, брошенный всеми. И всё бы ничего, но начался шторм. Он разбил мой корабль, и я на щепке вот уже одиннадцать лет скитаюсь по волнам проводов, что рассекают Небесное море. Я так и не добрался до Лучшей Земли! – Как хорошо, что дети не могли понять, что отчасти я говорю правду. А может, могли? Хотя, конечно, для них это тоже была правда, только другая. – Смельчаки, я верю, вам повезёт больше! – крикнул я в порыве чувств.

– Капитан Крышевой, – тихо позвал Серый. Было в его тоне что-то такое недетское, и я насторожился. – А что вы увидите на Лучшей Земле? Чего вы ищите на ней?

Три пары ясных глаз обратились ко мне. Я натянуто улыбнулся, но дети чувствовали фальшь. Я открыл и закрыл рот, как рыба, но сказать ничего не мог. И тогда я умоляюще попросил:

– А это пусть останется моей тайной. Тайной капитана Крышевого. Когда-нибудь вы её узнаете. Когда-нибудь, но не сейчас.

– Куда нам надо будет держать курс? Вы знаете? – с надеждой спросил Сгущёнка, поправляя «Петушок».

– Начнём с того, что вряд ли Лучшая Жизнь будет на таком морозе. Вы бы дверь закрыли, не выстужали мою ка… каюту капитана Серого. А то у него тут много всяких карт важных, – я покосился на свои рассказы и добавил, обращаясь к Серому: – Скажи членам команды, держим курс на Весну!

 

Как там, в песне-то поётся? «Мы обязательно встретимся, слышишь меня? Там, куда я ухожу, весна». Ребята выбежали на улицу. А я сел на диван, поближе к обогревателю, достал из кармана клочок бумаги и карандаш (ручки на холоде не писали). Уверяя себя в том, что это всё от «нечего делать», я аккуратно написал наверху: «Судовой журнал Возвышенного. День первый». Далее, на листе я коротко изложил только что придуманную легенду капитана Крышевого, приукрасив её парой фактов собственной печальной биографии. Минут через пятнадцать вернулся Серый и сообщил, что команда готова следовать маршруту, но многие воочию хотят убедиться в существовании героя. Завтра он представит им меня – живое доказательство. Я беззаботно согласился и показал свои записи о первом дне. Серый покачал головой, сказал, что журнал должен писаться ручкой на хорошей бумаге, и тут же пообещал с утра принести и то, и другое. На улице уже стемнело, а мальчишка всё не уходил – топтался на пороге.

– Пора бы и тебе тоже в свой кубрик, капитан, – заметил я, глядя на его круглое лицо в свете жёлтой лампы.

Серый посмотрел на меня внимательно, и в его глазах вновь сверкнуло что-то совсем недетское, как будто ему было уже лет пятнадцать.

– Мы её найдём! – уверенно сказал он и вышел во тьму зимнего вечера.

– Кого? – озадаченно крикнул я вслед.

– Новую, Лучшую Землю! – донёс поднимающийся ветер.

 

Ночью бесновался ураган. Хлестал, завывал, захлёбывался. А я, скорчившись рядом с обогревателем, царапал в наполовину исписанной тетради какой-то страшный рассказ о том, как девушка брела одна, по снегу, замерзала, а рядом в окнах домов счастливые семьи справляли Новый год. Нет, всё не то! Вышло из меня вдохновение, как воздух из шарика, а вместе с ним исчезла и последняя радость из жизни. С этими мрачными мыслями я уснул. Будильника у меня нет, поэтому, когда меня стали легонько трясти за плечо, я испытал давно забытые чувства. Меня будили!

– Капитан Крышевой, вставайте! Команда хочет вас видеть!

Я разлепил глаза. Сверху на меня смотрело нетерпеливое лицо Серого. Уши торчали из-под «адидасовской» шапочки. На нём был всё тот же отливающий металлическим блеском серебристый пуховик. Серые глаза выжидающе смотрели на меня. А может, прозвище ему дали за однотонную одежду и цвет глаз? Я попробовал поверить, что могу быть отважным капитаном, которому не страшны шторма и одиночество. Не вышло. Но я поднялся с дивана и твёрдо сказал:

– Я готов. Веди меня к команде!

Серый распахнул дверь каморки. Я надеялся, что в неё заглянет холодный солнечный луч, но небеса были затянуты тучами, шёл снег. На пороге сгрудилась пёстрая толпа ребят. Их было человек десять – в разных одеждах, разного роста. Девчонок среди них не было. Я окинул их строгим взглядом и хохотнул:

– Ну что, салаги, готовы ли вы отправиться в трудное и опасное путешествие?

Мальчишки выглядели растеряно. И правда, где это видано, чтобы взрослый дядька вот так вот! А я уже окончательно вошёл в ту роль, которую совсем недавно не мог на себя примерить. Моя фантазия, прошлой ночью ставшая узкой, как каморка, вдруг обрела свободу. Я на одном дыхании призывал их всех отправиться на поиски Лучшей Земли. И вот уже дети отозвались восторженными криками согласия. Только высокий мальчуган из первого ряда сверлил меня подозрительным взглядом. У него было грубое лицо, большой нос, глубоко посаженные глаза, да и голос твёрже.

– Почему мы должны вам верить? – спросил он, хмуро глядя на меня. – Вдруг этой Лучшей Земли не существует?

– Существует, Мася! – уверенно сказал Серый. – Мы не верили, что капитан Крышевой существует, но нашли его!

Мася пожал плечами и отвернулся. Глубоко внутри меня шевельнулась совесть. Я ведь вру им всем. Или не вру?

– Вчера был шторм! – громко сообщил я. – Наш корабль выстоял, но получил некоторые повреждения. Поэтому надо бы заняться ремонтом и укреплениями.

Дети снова согласно закивали. Мася фыркнул:

– Это что же получается? У нас теперь два капитана? Кого же нам слушать?

– Ваш капитан – Серый, – объявил я, отступая на шаг. – Я – летописец вашего путешествия.

Кто-то из детей залепил Максимке в затылок снежным комом.

– Приказывай, капитан, – кивнул я Серому.

– Команда! Все на строительство укреплений! – звонко крикнул он.

 

Ребята побежали на середину крыши, туда, где шапка сугробов была выше их роста. Ох, знали бы матушки, где их детки гуляют, да с кем якшаются! За ними глаз да глаз нужен. Опасно ведь на крыше. Крепкие ручонки обхватили меня ниже пояса. Я потрепал его по шапке и строго сказал:

– Ну-ну, капитан, не время для благодарностей! Беги к команде, да следи, чтоб ближе, чем на три метра, к краю никто не подходил. А если случится чего – сразу ко мне.

И он, проваливаясь валенками по щиколотку, побежал туда, где дети уже рыли окопы, строили башенки и проходы. Я крикнул убегающему мальчику:

– Звать-то тебя как, Серый?

И он крикнул в ответ:

– Серёжей дома зовут!

Я присел у порога. Холодный ветер щипал лицо. Детей у меня не было. Но предаваться пустой грусти не хотелось. Как и надеяться на что-то. Пустые надежды выжигают душу. Нащупал ещё один мятый листок в кармане. Поднялся и пошёл писать «день второй», не забывая поглядывать на то, где бегают члены команды. Дважды я оттаскивал Масю от края, снял Сгущёнку, забравшегося высоко, на вентиляционную шахту. Дети были очень увлечены созданием снежного городка. Ведь это был не просто городок! Это были снежные каюты на крыше! Двое близнецов в жёлтых куртках и чёрных перчатках, похожие на трудолюбивых пчёлок, сновали туда-сюда, таская снежные комья. Паня разгребал маленькой деревянной лопаткой всё, что вьюга наметала в туннели. Серёжа помогал то одним, то другим, не забывая отдавать распоряжения.

За три дня они возвели целый снежный замок со своей системой ходов и окошек. Дети были счастливы, чего нельзя было сказать обо мне. Мне мучительно хотелось писать, но я не знал, о чём. Провода уже не вызывали во мне прежнюю бурю эмоций. Похоже, я переживал творческий кризис. Одно радовало – дети приходили почти каждый день. Приносили печенье, шоколадки, спрашивали о моём неудавшемся путешествии. И я, видимо, из остатков своего вдохновения, выдумывал захватывающие истории. Чаще всего забегала троица: Серый, Паня и Сгущёнка. А один раз пришёл Мася. Посидел, насупившись, так ничего не сказал и вышел.

 

Месяца через три, утром, в покосившуюся дверь постучали. Я решил, что это Серёжа. Вчера вечером он зашёл, попросил почитать «Судовой журнал» и забыл у меня очки. Но вместе с утренним солнцем в каморку заглянул взбудораженный Мася.

– Чем обязан вашему визиту, Максим? – спросил я, улыбнувшись, но всё-таки испытывая лёгкое недоумение. Такого гостя да с утра пораньше я не ожидал.

– Ка… капитан Крышевой, – обратился он и вдруг вытянулся по стойке смирно. Теперь я совсем растерялся. – Простите за недоверие, – выдохнул он. – Мы нашли!

– Что нашли? – Озадачился я.

– О-р-и-е-н-т-и-р! – Выговорил он, явно довольный. – Посмотрите – кругом весна!

– Что же… – наконец сказал я, вдохнув полной грудью потеплевший воздух. – Теперь осталось отдаться на волю течению. Глядишь – оно нас к лету вынесет! А за ним… – улыбка сошла с моего лица, и я с трудом договорил: – а за ним должна быть Лучшая Земля.

«Неправда, – горько вздохнул внутренний голос, – за ним будет осень и зима. Снова бессмысленные поиски весны и лета». Как поётся в песне? «Что такое осень – это небо. Плачущее небо под ногами…»

– Значит, если найдём лето, то найдём и Лучшую Землю?

Я покачал головой.

– Нет, не найдём. Не хочет она, чтобы люди её находили.

– Как это – не найдём?! – закричал Мася, вскакивая с места. – Три месяца плыли, а теперь не найдём? Еще чуть-чуть, и она покажется. Вот увидите!

Я пожал плечами и отвернулся, как тогда сделал он, в первый день нашего знакомства. Жизнь вообще потеряла для меня всякий смысл: лучшая – не лучшая… Какая разница? Я до сих пор ничего не мог написать! Ничего, кроме судового журнала для десятилетних мальчишек! Вот уже месяц я писал его в большой тетради с твёрдой обложкой – Сережа принёс. Они забегали теперь нечасто, всё-таки путешествие – одно, а школа – другое. И тогда, скучая по их радостным лицам, я доставал подаренную Серым ручку и придумывал наше путешествие дальше.

Чем больше я писал, тем больше понимал, что вновь могу заниматься любимым делом. Нет, это уже не был судовой журнал для игры. Это стало настоящим приключенческим рассказом, только не о роботах и пришельцах, не о драконах и магах, а о детях…

 

Я заканчивал работу над повестью «Хроники облакопроходцев» в тот день, когда Мася сообщил, что мы достигли второго ориентира. Герои моей повести стояли в последнем дне лета, понимая, что всё было напрасно, никакой Лучшей Земли у истоков Небесного моря не существует.

– Есть, есть она! – Серёжа и Мася заглядывали в тетрадь с двух сторон. Я так увлёкся написанием, что не заметил, как они пришли.

– Увы, – вздохнул я. – Вы ведь и сами видите – нет её! Ошибался я.

– Наверное, вы сбились с курса, – предположил Мася с хитрой улыбкой.

– Нет, не сбились, – тихо сказал Серёжа. – Просто для капитана Крышевого она чуть дальше, чем мы думали. Да и крыша плывёт слишком медленно! Капитан, помните, вы обещали нам рассказать, что увидите на Лучшей Земле?

– Да... пришло время открыть тайну! Там для меня есть новый стол, – грустно ответил я. – Листы сухой бумаги, ручки! Я всегда мечтал стать настоящим писателем, да всё как-то не получается…

Серёжа задумался и вдруг сказал:

– Вы почти у цели. У меня папа в издательстве работает. Я возьму наш судовой журнал и отдам ему. А он напечатает книжки! Только пусть конец у неё будет другой! – С этими словами он схватил мою писанину и выбежал.

– Вот, видите! Вы её почти нашли! – торжественно воскликнул Мася.

 

Ох, если бы они понимали, как всё непросто… Ведь никто не возьмётся печатать рассказы бездомного, живущего на крыше. Сколько «но» есть на этой Лучшей Земле, которую побежал искать ему капитан. Как бы только Серёжке не влетело от отца, когда тот узнает, кто дал его сыну такой журнал. А то ещё и совсем запретят ему из дома выходить – так и в гости забегать перестанет. Или хуже всего – родители в милицию позвонят. Тут и конец моему крышевому дозору. Но раз уж взялся играть, раз поверил в мечту, надо было идти до конца.

– Но как же вы? – спросил я у Маси. – Путешествие подходит к концу, а вы так и не видите Лучшей Земли!

– Как это – не видим? – возмутился мальчик все с той же задорной улыбкой. – Сгущёнка говорил: там не будет школы, учителей, дневников – ведь так? Это вы нам обещали!

Я печально кивнул, понимая, что обманул ребят.

– Так и есть! Мы её нашли! Сегодня первый день летних каникул!

Вот оно что!

– Доплыли, – радостно прошептал я.

Мася распахнул дверь и во всё горло уже ломающимся голосом закричал: «Приплыли!» Оказалось, на крыше собралась вся команда. Они ликовали! Прыгали, кричали! Кто-то взялся бросить якорь. Ребята затащили на крышу тяжёлую ржавую железяку, к которой был привязан грязный лохматый канат. Один его конец обвязали вокруг трубы, а сам якорь спустили вниз вдоль стены. Кругом была беготня, и, как маленькие солнечные зайчики, скакали улыбки. Только капитана не было видно среди довольных лиц. Он где-то там внизу изо всех своих десятилетних сил искал Лучшую Жизнь, не для себя…

– Причалили! – крикнул я, перекрывая вопли. – А теперь все с корабля на землю, где нет школ и учителей! Вперёд! Гулять, бегать, и быть счастливыми!

Крыша опустела. «Всё-таки, нашли!» – подумал я, поглаживая худую серую кошку. Я был всё тем же, но что-то дрогнуло, что-то изменилось внутри. Что-то поменялось и в самом мире. Я закрыл глаза и прислушивался, вдруг раздадутся Серёжкины шаги? Тогда я открою глаза и, может быть, увижу на горизонте заветную сушу.

 

 

 

Август 2008 – март 2011 Колесников П.
Август 2011 Вейс.Т
Кемерово