В Никитском ботаническом саду

 

 

 

Когда в Крыму выдаётся плохая погода – становится очень скучно. Чтобы развлечь сына, я повезла его в Никитский ботанический сад. Мы сидели на корме катера и смотрели то на хмурое небо, с которого вот-вот закапает дождик, то на серые волны моря, то на побережье Ялты, ставшее вдруг таким тусклым без солнца. Через полчаса мы уже поднимались в гору, направляясь в сад. Там свернули на боковую аллею и стали удаляться от экскурсии, чтобы она нам не мешала. Хотелось просто погулять. Вокруг были незнакомые деревья и кустарники, цветы, названий которых я не знала, и это мне нравилось, как будто я – неизвестно где, неизвестно зачем и почему. Мы увлечённо разговаривали с сыном, и вдруг я услышала скрип гравия за спиной. Испуганно обернувшись, я увидела метрах в десяти от нас женщину, которая остановилась и выжидательно смотрела на меня. Я почувствовала какую-то смутную тревогу, сердито отвернулась, и мы пошли дальше. На всякий случай, взяла сына за руку: мало ли что, ведь ему было всего семь лет. Мы снова свернули с дорожки и пошли в сторону причала. Обернувшись, я увидела, что женщина по-прежнему идёт следом. На вид она была лет тридцати трёх, темноволосая, черноглазая, полноватая. Одета очень просто. На согнутой в локте руке у неё болталась дешёвая сумочка. «Наверное, провинциалка, – подумала я, – приехала на море провести отпуск и заодно кутнуть с мужиками, а теперь денег на обратный билет нет, будет просить». Такие истории на морском побережье были вовсе не редкость. Видимо, у меня был совсем недружелюбный вид, во всяком случае, я не улыбалась, и женщина, оробев, стояла и не могла тронуться с места.

– Извините, – начала она говорить издалека, – вы гуляете?

– Что случилось? – спросила я нетерпеливо.

– Я смотрю, вы гуляете, такая красивая мама, с таким замечательным мальчиком. Я просто залюбовалась вами.

«Цыганка, что ли?» – мелькнуло у меня в голове.

– Вы знаете, – она уже подошла совсем близко к нам, – вы, действительно, очень хорошо вместе смотритесь.

Такую глупость обычно говорили мне мужчины, когда хотели познакомиться. Я каждый год отдыхала с сыном на юге и, благодаря бывшему свёкру, – всегда в хорошем пансионате, в номере на двоих с видом на море, и в чьей-то компании мы с сыном совершенно не нуждались. Так было и сейчас, поэтому я всё ещё не понимала, что ей от меня нужно.

– Вы, наверное, москвичка, – продолжала тем временем вкрадчиво говорить женщина, – ну конечно, москвичка, вон как модно одеты. (На мне был брючный костюм «сафари» и чёрные замшевые босоножки). Вы даже не представляете, какая вы счастливая. Вас, наверное, муж любит без памяти?

– Мужа нет! – отрезала я. – Вам что-нибудь нужно?

– Можно мне с вами погулять? Я вам совсем не помешаю, я даже разговаривать не стану, просто хочу с вами пройтись. От вас, знаете, веет таким благополучием, я вас ещё на катере заметила.

Хорошо, что я не суеверна, а то бы не поздоровилось этой незнакомке, но всё равно её вмешательство в нашу прогулку было мне не по душе. Я пошла дальше, в надежде, что она всё-таки отстанет. Но она засеменила следом, а затем и поравнялась со мной.

 

Звали её Рая. Как-то внезапно и быстро я стала поверенной всей её судьбы. Рая окончила институт с отличием. Училась она в Ленинграде. Распределение на работу получила в Академгородок под Новосибирск. Это была очень престижная, по тем временам, работа, интересная и перспективная. Рая собиралась стать учёным, писала кандидатскую диссертацию. Вскоре ей дали однокомнатную квартиру. В общем, вполне благополучная молодая аспирантка. Не хватало ей лишь одного – настоящего человека рядом, и большая любовь пришла к Рае в лице её научного руководителя, профессора, доктора физических наук Юрия Семёновича. Он был благородным и сдержанным, почти суровым на вид. И – женатым. Роман их развивался по классической схеме: когда они сошлись, Юрий Семёнович посвятил Раю в тайны своей души, и она узнала, что он несчастлив в браке, но жена у него такая порядочная и тихая женщина – заведующей детским садом работает – что у него язык не повернётся сказать ей правду. И Рая терпеливо ждала, молча обожая Юрия Семёновича. Во-первых, у него был вес в научно-исследовательском институте и репутация, во-вторых, он помог ей с квартирой, в-третьих, Рая почему-то была уверена, что без поддержки Юрия Семёновича ей не защититься ни за что. Их роман держался в строжайшей тайне, знала обо всём только близкая Раина подруга. Ни репутация Юрия Семеновича, ни Раина карьера не должны были подвергаться риску. Но близкая подруга Раю и предала…

Однажды утром 1 Мая в дверь Раиной квартиры тихо позвонили. Рая ждала Юрия Семёновича после праздничной демонстрации, он обещал заскочить к ней «на рюмочку чая», но это оказалась Таисия Николаевна, его жена, женщина сорока восьми лет, очень некрасивая, большого роста (выше мужа) и толстая. С проворностью разъярённой супруги она бросилась на Раю с кулаками, и той пришлось бы расстаться с половиной свих кудрей, если б не подружка, влетевшая следом за Таисией Николаевной, потому что сама же и привела её по Раиному адресу. Она кое-как успокоила Таисию Николаевну, объяснив ей, что это – всего-навсего сплетни, которые ходят по институту про её мужа и Раю, и что поэтому-то она и решила женщин познакомить друг с другом, чтобы они назло сплетникам подружились.

Конец был тривиальным. Все всё узнали. Над Юрием Семёновичем нависла угроза партийного взыскания, над Раей – всеобщее осуждение. Юрий Семёнович взял очередной отпуск и не выходил из дома. Раина научная работа застопорилась, но она уже и не хотела, не могла работать, смысл жизни пропал. Настоящий мужчина, герой её романа оказался трусом в самом пошлом смысле этого слова, а люди оказались не коллегами и учёными, а просто любопытными обывателями. Рая решила облить всех презрением. И облила. Выписалась из квартиры, уволилась из института и уехала к родителям в глубокую провинцию, на юг России.

 

Мысленно роман дорисовывался ей таким образом: Юрий Семёнович бросается следом (ведь не могла же она полюбить законченного подлеца), приезжает, разыскивает её (тут и искать-то нечего – их городок не больше заводского посёлка) и умоляет простить. Она его прощает, они женятся, он остаётся в Раином доме (мама и папа, конечно, оценят Раин выбор), и они тихо-мирно живут до старости и трудятся в местной школе, всеми уважаемые и любимые. Но наступила осень, потом зима – никто Раю не искал. От аспиранта, тайно влюблённого в Раю, поздравившего её открыткой с Новым годом, она узнала, что подружка защитилась по её теме у Юрия Семёновича, что он развёлся с Таисией, и та вышла за него замуж.

Через два года от инфаркта умерла Раина мама, ещё через полгода слёг с инсультом отец. Рая, на остывшую голову, хотела было взять реванш: поехать в Москву к знакомым и с их помощью найти работу и прописку в ближнем Подмосковье или вступить в фиктивный брак с москвичом. Узнав истинную цену людям, она поняла, что надо иметь когти и зубы. Но папа был парализован, и об отъезде нечего было и думать. Вот только в отпуск вырвалась, потому что уже пять лет не отдыхала, а соседка согласилась за деньги присмотреть за отцом.

– Вы ведь москвичка, – грустно говорила мне Рая, – вы не знаете, не понимаете, что такое – жить в глуши. Боже мой, там дни тянутся, как годы! Представьте себе, у нас в городе всего один рейс автобуса, всего один, и тот редко ходит, а так целый день посреди дороги куры в пыли валяются, и вокруг – никого!

– Мама, катер! – вдруг встрепенулся мой сын.

Я заслушалась Раиным рассказом и забыла, что нам пора уже на причал, что сын проголодался, а обед в пансионате через час.

– Бежим скорей! – скомандовала я, и мы бросились бежать с крутой горы к морю.

Успели, прыгнув с трапа на палубу в последнюю минуту, и катер плавно рванул вдоль берега.

И только тут я заметила, что Раи рядом нет. Она осталась стоять на высокой горе, и её фигурка стремительно удалялась от нас. «Фу ты, чёрт, как неловко получилось. Человек мне всю свою жизнь рассказал, а я даже не попрощалась», – смутилась я про себя. А фигурка Раина всё ещё была видна. Мне стало как-то тоскливо, не по себе. «Действительно, – думала я по дороге в пансионат, – мы, москвичи, какие-то немилосердные. Живём, как у Христа за пазухой, а до других нам дела нет. Даже на простое сочувствие нас не хватает. Надо будет вечером разыскать эту Раю и пригласить её к нам чай пить».

 

Но ни вечером, ни на следующий день, ни потом нигде я Раю не увидела. Мы с сыном много раз прочесали всю набережную Ялты, по которой вечерами фланировали отдыхающие – тщетно. Через неделю мы уезжали в Москву, и когда наше такси вырулило с курортной зоны к автовокзалу, я вдруг увидела Раю. Она стояла в очереди за помидорами, в том же сером в пёстрый цветочек платье, с той же сумочкой через локоть. Я остановила машину и, вырвав страницу из записной книжки, быстро написала Рае свой адрес и телефон. Она взяла этот листок, но как-то не очень обрадовалась, и у меня промелькнуло в голове, что я опять перегнула палку, только теперь уже в другую сторону.

Первое письмо от неё пришло через полгода. В нём она сообщала, что папа умер, что теперь она одна во всём доме, что очень тоскливо, а по ночам скрипят половицы, будто кто-то ходит по комнатам. Я ответила ей немедленно очень длинным, эмоциональным посланием, в котором подробно рассказала о себе, что у меня, мол, тоже не так всё великолепно, что сын пошёл в первый класс – с ним теперь много мороки, что работой недовольна, а на личном фронте – ничего интересного. Ответа я не получила. Потом стали приходить от неё поздравительные открытки то с Новым Годом, то с Днём Победы, но очень нерегулярно, и в них Рая ничего о себе не писала. Поскольку я вообще не любила состоять в переписке, а уж тем более, рассылать открытки к праздникам, я ей и вовсе ни разу не ответила. Постепенно я забыла Раю.

 

Прошло десять лет. Однажды вечером раздался телефонный звонок. «Лариса! – позвал меня женский голос. – Это я, Рая!» Я вспомнила нашу давнюю встречу, и у меня опять возникло смутное беспокойство, смешанное с непонятным чувством то ли вины, то ли неловкости, но голос Раи звучал энергично и весело, она расспрашивала меня, а я автоматически отвечала: «Да, сын вырос, в армии служит. Да, я одна, то есть, нет, не совсем. Работа всё та же». Оказалось, Рая давно в Москве, занимается мелким бизнесом, снимает квартиру в Чертанове. У меня перед глазами встала забытая картина: мы на катере стремительно мчимся вдоль берега, а одинокая женская фигурка с опущенными вдоль тела руками, удаляется… Да что это я, в самом деле! Какие-то дурацкие комплексы! Надо её в гости позвать, вот и всё.

Рая не заставила себя уговаривать, приехала через час. Она изменилась. Несмотря на то, что теперь ей было уже за сорок, выглядела моложе. Похудела, остриглась и на тон осветлилась. Одета она была в обтягивающие её широкие бёдра джинсы (ей очень это шло) и шёлковую цветную блузку, а на плечах у неё стильно болтался белый, связанный в английскую резинку, свитер. Какое-то время я рассматривала её. Поскольку Рая уже ничего общего не имела с прежним обликом, я вновь почувствовала, что в третий раз перегнула палку. Мне было уже не интересно коротать с ней вечер, ведь это был совсем не знакомый мне человек. И чего ради я так рванулась звать её в гости? Рая, между тем, рассказала, что семь лет была замужем за своим одноклассником, но три года назад, когда началась перестройка, развелась, продала родительский дом и уехала в Москву. Хочет, наконец, устроить свою жизнь, наверстать упущенное в молодости. «Что ж, очень хорошо», – думала я, слушая её совершенно отстранённо. Планы у Раи были определённые: пока она торгует импортной косметикой, но хотела бы преподавать в московском вузе, а всё упирается в прописку и квартиру. И в деньги, конечно. Рае очень понравилась моя квартира, но она удивилась, что я живу так скромно. «А что ты евроремонт не сделаешь?» – спросила она. Я пожала плечами, подумав про себя: «Надо же, откуда что взялось! То улица с пыльными курами, то сразу – евроремонт». Надо сказать, я была совершенно не приспособленной к жизни. Первую её половину прожила таким образом: сначала обо мне заботились родители, потом обо мне и сыне пёкся свёкор. Мы с мужем разошлись очень быстро из-за его мамы, которая была очень амбициозной и сильно давила на сына, а меня всё учила жить. А свёкор, наоборот, хоть и был министром, был добрым и мягким, он как бы старался загладить своим отношением вину за свою супругу и за наш с мужем разрыв. Свёкор умер, когда его сняли с поста министра, а министерство его ликвидировали в начале перестройки, и все материальные блага, которые были у меня на тот момент, приобрёл для меня он: и кооперативную квартиру, и мебель. Я работала переводчиком в одном издательстве, которое тоже почти перестало существовать, и после смерти свёкра у меня была просто катастрофа с деньгами, я не умела зарабатывать, зашибать деньгу. Привыкла просто иметь работу и жить спокойно. Конечно, рассказывать Рае обо всём этом я не стала, не хотела говорить и о личном. Всего полгода длился мой роман с Игорем, но мысленно я была уже его женой. Бывает так, когда буквально с первого взгляда тебя пронзает: вот он! И больше уже ни о чём думать не можешь, для тебя уже всё решено, и мысль выйти замуж за этого человека превращается в идею фикс. У меня даже дрожь пробегала по спине, когда я представляла нас в загсе. Мне безумно нравилось в нём всё, начиная с фамилии – Залесский – до его манер, голоса, характера, хотя… В характере его, может быть, следовало бы разобраться глубже, но это я теперь знаю, когда прошло уже столько времени, а тогда я боялась задумываться, боялась анализировать, просто видела перед собой конечную цель: я – Лариса Залесская, а он – мой муж. А каким образом это должно было произойти – Бог его знает! То, что мы были парой – это несомненно. В свои тридцать девять я оставалась по-прежнему тонкой в талии, одевалась с большим вкусом, создавая наряды при помощи своей фантазии, и не всегда они были дорогими, но зато всегда производили впечатление недешёвых. Я даже дома выглядела так, чтобы меня невозможно было застать врасплох. Игорь мог появиться в любую минуту. С самого начала у нас установились такие отношения, что он появлялся неожиданно, не запланировано. Это держало меня в тонусе, щекотало нервы, от каждого телефонного звонка сладко замирало сердце. Правда, когда мне уже захотелось всерьёз за него замуж, я стала думать, что неплохо было бы как-то упорядочить наши с ним встречи, чтобы я могла реально на что-то рассчитывать, но перехватить у Игоря инициативу боялась, вернее, не знала, как сделать это незаметно. Вот и сейчас он мог явиться в любую минуту. Я дважды набрала его мобильный телефон, чтобы прояснить ситуацию, но всякий раз равнодушный компьютерный голос отвечал, что «абонент временно недоступен».

Ну и конечно, вдруг мой Дон залаял и дружелюбно замотал хвостом. Я рванулась с места, а Игорь уже входил, открыв замок своим ключом. Дон бесился от радости, а я увидела, как у Раи от удивления глаза разъехались в разные стороны.

Дальше всё было как в кошмаре. Игорь прошёл в комнату, представился Рае и приложился к её руке, которую та смело ему подала. И при этом так глупо выглядел, Боже мой! Я метнулась в кухню, стала резать салат из помидоров и огурцов и уронила нож. Потом никак не могла попасть в розетку вилкой от кофемолки. А из комнаты доносился Раин смех и негромкий баритон Игоря. Смех у неё был красивый, какой-то голубиный, с переливами. Чёрт возьми, ведь раньше я никогда не слышала её смеха! Дон притащился на кухню и лёг под столом. «Иди отсюда!» – злобно зашипела я на него, пытаясь выгнать обратно в комнату: Рая овчарок боится, может, смеяться бы перестала. Но, похоже, в этот вечер даже моя собака меня предала. Потом плохо помню, как накрывала на стол. Игорь даже не спросил, как обычно: «Помочь?». Час был уже поздний, и Рая, пригубив кофе, резко встала: «Побегу, а то опоздаю на метро». «Я подвезу», – легко и охотно отозвался Игорь. Мой вопрос – «Разве ты не останешься?» – застрял у меня где-то внутри. В дверях Игорь очень-очень нежно обнял меня. Так обнимают на вокзальном перроне у поезда дальнего следования. Я поняла, что все кончено…

Конечно, целый месяц я ждала его звонка. У меня было ощущение, что я не живу больше, что меня застрелили в тот вечер. Потом я решила позвонить ему домой. Трубку сняла Рая. Второй раз я позвонила ровно через год. Трубку опять сняла Рая, но очень быстро положила обратно, потому что в комнате надрывался от крика младенец.