Прохожие

Приближался Новый год, длящийся, как водится, неделю до и две после. Но подарки дед Мороз должен разнести вовремя, и зарплата очень кстати. Хоть и не первая, а уже четвертая, но все равно – неслыханное богатство, заключающее несчитанные возможности.

Куча приятных вещей, конечно, себе – пакет наполняется. Ничего, есть еще второй. Друзья все разные: кому-то надо выбирать подарок в книжном магазине, кому-то – боже упаси. Пуделю – лучше в продовольственном. А в гостях у подруги детства может быть самый неожиданный народ, поэтому несколько беспроигрышных кроликов, олицетворяющих будущий год – на всякий случай. Разные, чтобы могли понравиться разным гостям, а один нравится мне самой, и если подарить его будет некому, я его оставлю себе. Получится новогодний сюрприз.

Я иду по улице. Это самый емкий сюжет: человек идет по улице, и с ним ничего не происходит. Сюда можно запихнуть что угодно, хоть всю жизнь. На эту его ходьбу накручиваются любые мечты и воспоминания, и любые встречи. Поглядываю на витрины: не купить ли еще чего-нибудь? Витрины уже разрисованы, как новогодние открытки. Точно, еще нужны открытки.

В гостях мне рады, подруга поет: «Лучший мой подарочек – это ты!» А знакомые мальчишки: «Выходила на берег Катюша!» Но большинство незнакомых.

– Тебе, наверное, будет никак, – наклонялась и извинялась время от времени подруга детства – Светка, хотя я еще не успела никого разглядеть. Ну, ей виднее: она меня знает с горшкового периода.

С этих же пор, общаясь в основном с братом и его товарищами, которые, конечно же, не смели меня обижать, я и привыкла праздно и рассеянно считать, что все лица мужеского пола – братья. Или, по меньшей мере, друзья: друзьями становились поклонники сестры, для которых ее младшая сестренка не представляла угрозы, с которой можно было быть самими собой и спокойно болтать, не опасаясь последствий.

И просто потрясало, как эти обаятельные, остроумные молодые люди в телефонном разговоре превращались в кретинов. По телефону они часто принимали меня за сестру, и – начиналась сцена, ужасно безвкусная. Они считали, что это сестра притворяется мной и подшучивает над ними, объяснениям не верили, говорили ненатуральными, деланными голосами, вся речь состояла из двусмысленностей и намеков – и всё это с жеманством, способным довести до бешенства. Не верилось, что ведь это с ними мы и хохочем, и разговариваем, как с нормальными людьми.

А хуже всего – и остальные, и без телефона ведут себя точно так же. Дурдом на колесах.

– Чего же ты хочешь? – спрашивала Светик. – Это мужчины. Они всегда так.

И я наконец прозрела: мужчинам не надо, чтобы с ними обращались, как с людьми. Им надо, чтобы с ними обращались, как с мужчинами.

И сегодняшние гости такие же. «Девушка, я вас где-то видел». Ну и ладно, не смертельно же здесь часик посидеть, даже если начнет казаться, что не просто даром тратишь время, а кощунственно убиваешь его. Новый год – для всех, а все просто радуются по-своему. Вот ушел Светкин старший брат – буря эмоций, мы без взрослых! Из этого все извлекут максимум удовольствия, и я могу: утонуть в кресле, смотреть на желтые и розовые фонарики, мигающие на елке, слушать бардовские песни, которые поет – неплохо – один из гостей. Несколько человек присели вокруг него на диван и на корточки. Их и мое внимание его вдохновляет, и он старается еще больше, сопровождая исполнение довольно интересными репликами.

Но зрители начали расползаться, не привыкнув, видимо, задерживать внимание дольше пяти минут. А этот пытался их удержать. Беспокойный, дерганный, он напрасно тратил силы. Публика была не та. Театр одного зрителя. Мне даже досадно делалось: чего же он так переигрывает – «хлопочет мордой».

Светка притащила кучу кассет и братов магнитофон. Его включили – смычки выводили золотом, не прерываясь, чудесную нескончаемую фразу с вензелями и завитушками, и мы с Актером одновременно сказали: «Вивальди». Но это дело тут же вырубили, потому что все хотели танцевать. И стали искать что-нибудь подходящее.

Мой Актер переключился на танцы, но и здесь лез из кожи вон. Такая манера преподносить себя вызывала отвращение, пока я вдруг не поняла: да он не играет. Играть бы он стал как раз с чувством меры. Это он ж и в е т с таким отчаяньем: пробует существовать среди тех, с кем оказался – совсем как я. Только пытается не мириться и наблюдать, а слиться и раствориться. Не замечая в экстазе, что ими все равно не становится.

А всмотревшись как следует, я поняла, что мы из одного теста. Хотя дело не в тесте. Оно вообще непонятно в чем. Можно быть из одного теста, а общего языка не найти. А он так нужен.

Снова выброшенный из центра внимания, Актер, на минуту беспомощный, обвел взглядом комнату. Увидел своего зрителя, безошибочно определил: здесь его примут! и будут слушать! – и кинулся к моему креслу. Он был явно не из мужчин – он входил в категорию «люди».

Мы едва дождались момента, когда стало удобно уйти. Спасибо этому дому, но он больше не нужен. С нами пошла одна девочка, которая, как и я, весь вечер просидела под елкой.

Целую улицу и целый парк пришлось идти молча. Ветер заметал снег в рукава. Гроздья ворон, висевшие на тополях, сорвались с оглушительным карканьем и полетели. Вечерние улицы похожи на дворы, а дома казались бы некрасивыми, если бы были чужими. Свернули на безлюдный Молодежный бульвар.

Нет, ей, по-видимому, не приходит в голову, что она лишняя – настолько она погружена в себя. И идет так, словно ей все равно, куда идти. Может, у нее горе? Или просто далеко живет и боится идти одна?

– Где ты живешь? Давай мы тебя проводим.

– А вы не торопитесь?

– Я нет.

– А мне на вокзал через час.

Наконец мы остались вдвоем. До отхода его поезда времени оставалось все меньше, а мы продолжали пропускать автобусы, идущие на вокзал, и, чтобы не замерзнуть, ходили от остановки к остановке. Но каждый с радостью согласился бы мерзнуть и дальше, если бы силы, управляющие маршрутами поездов и людей, позволили нам так ходить всю ночь – да мы не заикнулись бы ни о романтическом уединении с шампанским, ни о чае и кухонном тепле.

Торопясь и сбиваясь, мы говорили о том, что нам казалось важнейшими сторонами жизни, вперемежку с какой-то ерундой. Он серьезно заявлял, что о Вивальди узнал из песни Бичевской «Под музыку Вивальди», а о Франсуа Вийоне – из песни Окуджавы «Молитва Франсуа Вийона»…

Одновременное удивление: неужели эти полтора часа в гостях и на улице – это всё? И продолжения можно не ждать, потому что продолжения бывают только в книжках. Закон сюжета требует от сюжета разворачиваться. А на настоящей улице возможно сколько угодно отличных начал, а потом человек будет всё идти, идти, и больше ничего интересного.

Как же так: понимание с полуслова, полузнака, вообще без слов, в то время как полжизни перетирается на бесконечный словесный поток, и всё равно тебя не понимают – и этот человек мелькнет мимо, как снежинка, как тень прохожего на коротеньких ножках!

Только все эти осознания – в свернутом виде и тут же изгоняются, чтобы не мешать действию происходить, раз уж оно в кои-то веки происходит. И постепенно пройдет три стадии забывания: это было давно – это было не со мной – этого не было.