Чистая Любовь

Сейчас уже поздно, время ужинать. Ужинают здесь в... Впрочем, это неважно. Я всё равно не ужинаю – блюду фигуру. А то ведь могут что-нибудь и подсыпать на ночь. Они это любят – поиздеваться над ними, поэкспериментировать, провернуть свои грязные делишки. Или прихлопнуть втихаря. Легко, без напряга. Люди в белых халатах – словно в насмешку. Чтоб все думали, будто они врачи. А на деле они вовсе не врачи, а убийцы. Это их надо было изолировать от общества, а не нас, несчастных. Мы здесь, конечно, тоже не подарок, но всё-таки за своё заплатили сполна. Хватит, сколько же можно? Тех, мёртвых, всё равно ведь не вернёшь, а мы-то ещё живы. Пока живы. Ну, пожалейте нас, люди!

На самом деле больше всего жалко мать. Ирку, правда, тоже жалко, да и отца, и Макса, словом, всех их, тех, кто остался ТАМ, по ту сторону, в реальном мире. Но мать – особенно: она ведь единственная, кто меня не бросил. И правильно – что же поделаешь, если твоя любимая дочка оказывается дрянью? Не руки же на себя наложить! Отец, например, после всей этой истории просто забыл о моём существовании. Его, конечно, можно понять – он ведь у нас старой закалки, у него при слове «наркотики» происходит автоматическая закупорка ушей. Ничего, что все его убеждения оказались втоптанными в грязь... А сам он – в полном дерьме. Работает в своём убогом НИИ, раньше вроде был ящик какой-то. А приходит домой – и начинает гундеть про новые порядки и про то, как клёво было при коммунистах. Короче, ужас. Просто спятить можно от него.

Мать, между прочим, ничуть не лучше. Тоже угробила свою жизнь на государство, а государство ей – хрен с маслом. Ладно, это нормально. Чувствую, скоро ей инвалидность дадут с таким букетом – сердце, зрение, вены на ногах. Будет пенсию получать.

С другой стороны – они хоть не пьют у меня. Вон у Козловой – и отец, и мать – оба алкаши. Потомственные. А дочка – шлюха. Зато не колется. А вот у Бежиных дочка – наркоманка. Да, Лидия Михайловна, ваша Настенька активно вмазывается героином.

Вмазывалась. ТАМ. А здесь его фиг достанешь. Только за очень большие бабки, которых у меня нет. К тому же они как просекли, что я на игле, и у меня ломки, стали колоть мне какую-то дрянь. То ли нарфин, то ли метадон – не помню, как называется. Мне Ирка давно ещё говорила, она же медик, должна была через два года институт закончить. Да, блин, как всё вышло-то...

Короче, отучили меня от героина, но ничего взамен не дали, ни черта. Представляешь, как обломно? Отняли у тебя ТЕБЯ, а взамен – хрен. С маслом. У меня был целый мир, мой собственный, где только я – и больше никого, где всё так здорово. Как я всегда этого хотела. Жаль, что оно кончилось. Теперь – пустота. Белый потолок, белые стены, белые лица... Словно замороженные. Того и гляди, снег пойдёт, и всё развалится как труха.

Интересно, здесь есть хоть один настоящий псих? Ну, такие как в кино – с безумным лицом, с дёргающимися конечностями, с пеной изо рта, по подбородку стекает слюна... И его держат под руки два санитара. Бред, конечно. Такого быть не может. То есть, может, и может, но не здесь, не в этом месте. Скорее уж ТАМ. А здесь... Не люди, а – тени, так, пародия на людей.

Вообще по большому счёту мне всё пофигу. Я устала. Каждое утро надеюсь, что умру, и каждую ночь эта надежда тает. Последняя надежда. А днём приходит мать и начинает рассказывать, как идут дела. Я сижу молча, не реагирую – я вообще ни на что больше не реагирую. Свинья я, конечно – мать ведь ради меня ушла с работы, нашла надомную, кое-чего получает, но главное – это даёт ей возможность навещать меня. А мне плевать. Я сижу и смотрю сквозь неё и вижу, как она злится, что её любимая Настенька её не узнаёт. Видимо, со временем она станет приходить сюда всё реже и реже и, в конце концов, забудет меня. Но я в это не верю, хотя это и было бы хорошо. Слишком она меня любит. И так все матери.

Тем более, кое-чем я ей всё-таки обязана. Я многое рассказывала, в том числе – и про нас с Максом. Конечно, про героин я не упоминала. Но мне почему-то кажется, что она всегда знала. Или, по-крайней мере, догадывалась...

Макс, Макс, бедный Максик, любименький мой котёнок... Ты помнишь, как всё начиналось? Как ты подошёл ко мне на школьной дискотеке, а я, естественно, растаяла – ну ещё бы, ты ведь был звездой всей школы. У тебя были богатые родители, машина, но самое главное – ты казался мне тем самым принцем из сказки, который пришёл и унёс свою Золушку в волшебный замок, где сны становятся реальностью, и воплощаются самые заветные мечты. Да ты, наверное, и был этим принцем, иначе, почему я вдруг в тебя так влюбилась? Что у нас было общего? Я – скромная девочка из бедной семьи, заканчивающая школу и собирающаяся поступать в Педагогический, неприметная среди подруг – да и подруг-то у меня, по большому счёту, не было – мечтающая о счастье, и ты... О, Макс! Когда ты подошёл ко мне тогда на дискотеке, мне показалось, что я схожу с ума от счастья. Ещё бы – ведь меня пригласил на танец сам Макс Фролов! По тебе сохли все девчонки из нашего класса, а ты почему-то выбрал именно меня. Почему? Если б я тогда знала... Но я ни о чём не жалею, нет. Всё было здорово. Или почти всё. Тогда я многого не понимала. Знала только, что ты на год старше меня, и что я тебе, кажется, нравлюсь. А больше мне ничего и не надо было. Мне хотелось любви, простой и чистой, такой, какой нет ни у кого на свете, а только у меня одной. Тогда я ещё не знала, что тебе-то нужно совсем другое. А что именно, я и не догадывалась. Мне вполне хватало наших прогулок по заснеженным улицам под огромным чёрным небом. Ты рассказывал мне какие-то героические истории о своих похождениях, а я слушала, раскрыв рот, ловя каждое твоё слово... Господи, как я тебе верила! Как можно в семнадцать лет быть такой наивной дурочкой?! Или только в семнадцать и можно? Ведь тебе и надо было, чтоб я поверила, чтоб слушала, затаив дыхание. Ты упорно шёл к намеченной цели. Но я не хотела этого, и кроме робких поцелуев у нас ничего не было. Тебе такой расклад вскоре надоел, и ты решил действовать хитростью. Ты пригласил меня к себе встречать Новый Год. Сказал, что родителей не будет, зато будут твои друзья и море веселья.

Помню, как я обрадовалась, как отпросилась у родителей, соврав, что иду к подруге, а сама надела своё лучшее платье, которое берегла до выпускного бала, и пошла к тебе. Было десять вечера, и улицы уже опустели – ни машин, ни людей. Тихо падал снег, и внутри у меня всё пело. Ведь я люблю и любима, и мы будем счастливы. Обязательно. Тогда я это твёрдо знала.

Ты открыл мне дверь, явно обрадованный моим приходом, сказал, что друзей не будет, но так даже лучше, поскольку нам никто не помешает. Я была абсолютно счастлива. Потом мы сели за стол, и ты говорил мне о том, как ты меня любишь, и всё время наполнял мой бокал. Когда я окончательно захмелела от выпитого и услышанного, ты, наконец, решился. Залез в нижний ящик, достал оттуда шприц, перетяжку, насыпал в ложечку белый порошок, короче, сделал всё как надо. Потом закатал мне рукав на левой руке, перетянул руку повыше локтя, а затем я почувствовала укол шприца. Конечно, умом я понимала, что, наверное, ты делаешь что-то нехорошее, неправильное, но сопротивляться я была не в состоянии. Просто лежала и тупо смотрела, как ты, уколов меня, колешься сам и аккуратно кладёшь шприц на место. А потом всё и случилось...

Ты набросился на меня как дикий зверь, стал рвать на мне одежду, а потом грубо взял меня, как последнюю подзаборную шлюху, а я лишь безвольно стонала и мотала головой из стороны в сторону. К тому же ты вколол мне неслабую для новичка дозу, и потому я просто не осознавала, что происходит. Ощущенья были совершенно новыми – дикими и необузданными. То, что я чувствовала, на самом деле не опишешь словами. За несколько минут я словно прожила целую жизнь, в которой были лишь мы двое – я и ты, Макс.

Наверное, после этого я должна была тебя возненавидеть. Но всё оказалось намного хуже – на следующий день я пришла к тебе снова. И всё повторилось. Только я уже не сопротивлялась, не стонала и не отворачивалась. Может быть, мне просто понравилось то, что ты со мной делаешь, а, Максик? Так, наверное, ты и думал. А я... Я и сама не знаю, зачем я тогда к тебе пришла. Мне всё хотелось попасть в сказку, и вот, наконец, я в неё попала. В ту самую «сказку с несчастливым концом».

Потом я ушла из дома и стала жить с тобой. Очень скоро ты подсадил меня на героин так плотно, что я уже не представляла своего существования без этого белого порошка, в котором, казалось, пульсирует жизнь. Иногда я смотрела, как ты разравниваешь бритвой на кусочке бумаги узкие «дороги», и думала: неужели это и есть та самая чистая любовь, о которой я мечтала? Но любовь давно уже превратилась в чистый героин. Правда, я ещё этого не понимала. А ты, Макс? Ты понимал? Когда ты вкалывал мне очередную дозу, а потом трахал меня, чувствовал ли ты себя убийцей, который убивает свою жертву не мгновенно, а очень медленно, растягивая смертельный кошмар на долгие месяцы? Периодически, когда кончались деньги, и не на что было брать героин, ты подкладывал меня под своих друзей за дозу. И я это терпела – почему? Может быть, в глубине души всё ещё надеялась, что ты меня любишь? Или же просто ради очередного укола готова была пойти на всё...

Из-за героина ты постепенно потерял всех своих друзей; они отвернулись от тебя как от чумного. Зато появились новые, только друзьями их назвать было нельзя. Друзья – это пока у тебя что-то есть. А в принципе – нормально тебе же и впарить разбодяженное фуфло вроде муки с клеем. Только Сергей, твой закадычный приятель, не оставлял надежд спасти тебя. Во многом из-за Ирки Беловой, своей подружки. Она училась в Медицинском и как раз занималась проблемой наркотиков. Она надеялась, что нам с Максом удастся выбраться. Но Макс плевал на это, да и я, в общем, тоже. А потом Макс посадил на иглу своего младшего брата Колю, причём вышло всё как-то случайно: Коля сам хотел попробовать. Ну, Макс ему и дал...

После этого даже Сергей махнул на друга рукой и забыл о его существовании. Но Ирка периодически заходила к нам, мы с ней даже вроде как подружились. Она была уже такая взрослая, серьёзная. Всё говорила нам, что мы ведём себя как глупые дети и если не завяжем с героином, он нас погубит. Постоянно предлагала свою помощь. Я была ей очень признательна, но Макс, наоборот, всегда был с ней нарочито груб, а один раз даже выгнал, сказав, чтоб больше не приходила. Я тогда ещё наорала на него за это и чуть ли не драться полезла. Но потом он уколол меня, мы начали трахаться, и всё опять стало классно.

А потом с Максом случился передоз. Я знаю, рано или поздно это случается с каждым наркоманом, но мне казалось, что с нами этого никогда не произойдёт. Макса тогда едва откачали, и он несколько дней пролежал в реанимации, а потом ещё долго – в обычной палате. А я не могла его навестить, потому что у меня были ломки – Макс ведь ничего мне не оставил. Мне было так плохо, что я порой целыми сутками лежала, скрючившись, на грязном полу и тряслась как в лихорадке. Но вечно так продолжаться не могло. И я стала звонить по знакомым, но все они стремались, что Макс их по запарке сдал ментам, и не хотели ничего мне давать. А у меня и денег-то тогда не было. Выручил как раз Коля. Я звякнула ему, уже через час он намутил пару кубов, и мы треснулись с ним прямо на улице, в каком-то сквере. Я была ему ужасно благодарна. И пока Макс лежал в больнице, Коля снабжал меня героином. А чтобы хоть как-то расплатиться за товар, я стала спать с ним. Мы поселились у каких-то его друзей, тоже наркоманов, которые занимались тем, что бодяжили проходивший через них товар, а неразбодяженным трескались сами. Потом их повязали, и мы вписались на другой флэт. Так прошло два месяца, и всё это время я не переставала думать о Максе. Я ведь так любила его! А Колю не любила; мне просто было его жалко.

Время шло, Макса всё не выпускали из больницы. Наконец, его выписали, мы встретились, и он сказал мне потрясающую, по его словам, новость: он завязал. Раз и навсегда. Правда, все завязавшие всегда так говорят, но на лице Макса была написана такая решимость, что я подумала: да, это, кажется, серьёзно. Я предложила ему: «Хочешь уколоться? У меня всё с собой». Он ответил: «Спасибо, нет». Он раньше никогда не говорил «спасибо», никогда и никому, понимаешь? Даже когда я ему минет делала. И мне показалось, что я разговариваю не с Максом, а каким-то другим человеком, а того, прежнего Макса, больше нет, его просто не смогли откачать, и в его оболочку запихнули кого-то ещё. Мы поболтали несколько минут, после чего он сказал: «Ну, всё, мне пора». Повернулся и пошёл к автобусной остановке. А на остановке его ждала Ирка. Я как увидела её, аж дар речи потеряла. Потом мне рассказали, что она всё время навещала его в больнице. Наверное, только благодаря ей он и вылечился. И теперь его ждала семья, работа, словом, нормальное человеческое существование. А меня – грязный притон и безрадостные героиновые сны. Я посмотрела им вслед, развернулась и пошла в другую сторону – в другую жизнь.

Я уже знала, что он меня больше не любит, но я-то всё ещё любила его и желала ему только добра, а вовсе не хотела его убить, как утверждала потом его мать на суде. А на Ирку тем более не держала зла. Она же не отбивала у меня парня, он сам ушёл. Да и вообще мне всё было настолько пофигу, что я ширнулась и забылась, а когда пришла в себя – жизнь покатилась дальше своим чередом. Дозы мои всё повышались, Коля уже был не в состоянии даже двигаться и просто лежал целыми днями пластом и смотрел в потолок. Пришлось теперь мне с риском для жизни самой добывать товар для нас обоих. Пару раз меня чуть не замели мусора, но вроде как пронесло. О Максе я иногда что-то узнавала от наших общих знакомых, например, что он окончательно вылечился, устроился на приличную работу и т.д. и т.п. И я тихо так про себя радовалась за него, думала: ну вот, хоть у кого-то в жизни всё хорошо. А потом в углу начинал хрипеть Коля, и я шла его вмазывать. И так я жила, и до того ужасного вечера ни о чём не догадывалась...

Ты позвонил мне, сказал, что нам необходимо встретиться. Я удивилась, но пришла к тебе. Ты был только что воткнутый, это сразу бросалось в глаза. Руки у тебя дрожали. Должно быть, от волнения. Я спросила, всё ли у тебя в порядке. Ты ответил, что нет, не всё в порядке. И рассказал, что влюблён в эту дуру Ирку, а она не отвечает тебе взаимностью. И что вчера ты признался ей в своих чувствах, а она сказала, что по-прежнему любит Сергея, а к тебе относится просто как к другу и не более того. Всё это он сказал скороговоркой, чуть ли не сквозь слёзы. Я внимательно посмотрела на него и поняла, что, наверное, я тоже его уже больше не люблю, что мне просто его жалко, но я ещё могу кое-что для него сделать. Я сказала ему, чтоб он позвонил Ирке и назначил ей встречу. Он пошёл в другую комнату звонить, а я достала «баян» и ширнулась. Наверное, зря я так сделала. Он вернулся и сказал, что Ира будет через час. Она приехала даже раньше. Пока Макс открывал ей дверь, я прошла на кухню, взяла из ящика большой нож и положила его к себе в сумку. Потом я встретила Иру и пошла с ней на улицу говорить. Была зима, падали снежинки. Я спросила Иру, любит ли она Макса. Она сказала, что это не имеет значения. Тогда я достала нож. Она испугалась, попятилась от меня, но споткнулась и упала. Я навалилась на неё и, ничего не соображая, воткнула в неё нож. Снова и снова. Потом, шатаясь, встала и пошла обратно. Дойдя до квартиры Макса, я позвонила. Он открыл мне дверь, весь бледный, испуганный. Наверное, сразу заметил кровь на ноже и на руках. Я, кажется, протянула ему нож и сказала что-то вроде «смотри, это её кровь». А потом потеряла сознание...

Дальше рассказывать неинтересно, и так все всё знают. Глупо, конечно, но когда мне тут становится совсем хреново, и к горлу подступает плотный комок, я опять начинаю думать о Максе. Может, зря я тогда решила, что больше не люблю его? Ведь так не бывает. Нельзя разлюбить того, кого любишь всем сердцем. Но тогда я этого не понимала. Я тогда много чего не понимала. Маленькая была, глупенькая. А, может, до сих пор так и не выросла. И не поумнела.

...Сейчас уже поздно, время ужинать. Ужинают здесь в... Впрочем, я всё равно не ужинаю, так что это совершенно неважно. Да и часов-то у меня нет.