Утопист

 

Трагифарс в двух действиях

 

 

 

 

Из глубины затемнённой сцены слышен далёкий собачий лай. Он не особенно злобный, но долгий и захлёбистый. Добавляется свет, лай усиливается, и мы видим Михаила Талманова: высоко задрав голову, он облаивает притихшего на ветке соболя. Чуть в стороне, зажав уши, сидит на поваленной сосне Катя – жена Талманова.

 

Михаил. Катюха, а соболишко-то, вроде, уже и притих. Вот как я его залаял. (Соболю.) Ну чего ты глазёнки на меня так выставил? Не узнаёшь? Талман я… Талман. Не похож, да? Хвостом перед тобой не кручу? Так и Талман не очень-то с тобой заигрывал. Бывало, в пять минут так залает, что ты уже и готов пульку в глаз принять. (Лает.) Катюха, а ты помнишь, как мужики надо мной потешались, когда я Талману кусок своей фамилии в прозвище отдал? И не жалею… Я – Талманов, он – Талман: сразу было видно, что родня. (Соболю.) Только нету больше дружка моего… Нету-у! Теперь я за него, понял? И я тебя так залаю, что ты прямо в сумку ко мне и свалишься. (Лает.) Во, упрямый попался... Кончай жить, золотце ты наше пушистое… Кончай жить, Валюта ты наша, Скуратов! (Долго лает.) Вот теперь ты, вроде, совсем затих… Ты посмотри, Катюха, как у него мех волнами пошёл. Это по нему последний нерв гуляет. Теперь его и руками взять можно. Прыгай, соболишко, прыгай… Ну, богом тебя прошу: прыгай. Всё равно мне в тебя стрелять нечем. Нету у меня ружья. Нету-у! Один я такой охотник на всю страну – без ружья и собаки! (Лает.) Ну что же ты не валишься? Ну, просто совести в тебе никакой… Да ты сравни свои заботы и мои. Тебе сколько ни прыгай – всё равно на чьей-нибудь шее да повиснешь. Прямая у тебя дорога в развитые капстраны! Только сначала в сумку ко мне, а? Во так ты мне нужен. Вот так! Связного в Москву мне отправить надо. Связного! А дорога, хоть и поездом, а сотни две с едой выложи. Так что всё равно я тебя сдам Родине. Слышишь? Лучше сам сдавайся!

 

Михаил залаял с таким усердием и с такой болью, что соболь не выдержал и с разорванным сердцем свалился к ногам охотника. Подняв зверька, Михаил приложил ухо к его сердцу, да так и застыл, уткнувшись лицом в пушистое соболиное тельце.

 

Катя. О, господи… Мишенька, да сколько ещё нам так жить на одной звериной жалости? (Плачет.)

Михаил. Не плачь, Катюха… Пробьёмся… Давай-ка мы с тобой для смены настроения чирканём в Москву ещё письмецо. Давай!

Катя. Замёрзла я, Миша. Дома чирканём.

Михаил. Дома, Катюха, у меня мысли по углам разбегаются. (Достаёт тетрадку из-за пазухи.) Этой тетрадочке, может, скоро под стеклом лежать. И не где-нибудь, а в музее имени Продолжения Октябрьской Революции. Вот столько в ней мыслей наших с тобой накопилось и сплошных криков души. (Отдал тетрадь жене.) Пиши… Москва. Политбюро. Кому-нибудь.

Катя. Почему не Самому?

Михаил. Я ему уже писал. Два раза.

Катя. А время у него есть тебе отвечать?

Михаил. У него помощники есть. И хватит об этом. Пиши… Дорогой товарищ секретарь! Шлёт тебе привет из далёкой сибирской тайги штатный охотник Михаил Талманов и его жена Катерина… Я знаю всю вашу занятость государственную, и всё же прошу письмо моё прочесть до конца и постараться понять, как я дошёл до своей собачьей жизни. Писать буду только о главном, так как всего за двадцать лет, что живу здесь, не упомнишь, а всякие подробности я уже в Политбюро сообщал на имя Генерального секретаря и дублетом в КГБ – на имя Председателя. Но, как говорится, ни ответа, ни привета, а потому и письмо это моё – уже последнее. Диктую я его жене своей Катерине прямо в тайге, настроение поганое, а если бы вы слышали и видели, как я лаем своим только что довёл соболишку до полного разрыва сердца, то и у Вас душа бы не запела… (Кате.) Я тебя не сильно загнал?

Катя. Сильно.

Михаил. Пойдём медленнее... Приехали мы в это соболиное царство прямо с Урала. Так что парень я уральский и охочусь с малого детства. Есть люди, товарищ секретарь, для которых охота только нажива или забава лихая. Для меня это любовь сплошная и на всю жизнь – вроде, как и жена моя Катерина… Устроился в зверосовхоз штатным охотником, стал к людям присматриваться, да и они ко мне…

 

Высвечиваются охотники.

 

Черепушкин. Чего же ты убёг со своего Урала, если тебе так фартово охотилось?

Михаил. Не всегда, но без заработка не сидели. Потому что артелью охотились и на общий котёл.

Пузиков. Вот так, мужики… Пока мы тут каждый только на себя стараемся, как при капитализме проклятом, на Урале уже и коммунизм построили.

Молчунов. И человек там зверю друг, товарищ и брат.

Пузиков. Точно, Молчун… Зверя там не стреляют. Ни в коем разе. Топтыгин сам лапы кверху задерёт и орёт на всю тайгу: «Сдаюсь, братцы!»

Молчунов. И сам шкуру с себя сдирает. (Хохочет.) А лосихи по вечерам доиться бегут – точно наши бурёнки.

Черепушкин. Ты участок где получил?

Михаил. На Ноне.

Черепушкин. Хороший участок… Вот и держись за него… И мой тебе совет: не возникай ты со своим Уралом, а про артель совсем ни звука: не любит наш директор такие разговоры.

Пузиков. И еще тебе совет: никогда не беги от дурной работы. Наш директор очень любит дурной работой проверять охотников на послушание. Скажет лбом шишку бить – бей!

Молчунов. И тогда участок твой будет, и на весь сезон. Начнёшь права качать – подкинут к тебе на участок любителей, а тебя самого ушлют просеки бить, шишку или ягоду собирать, как вот нас сюда заслали. Заслали, и никто не пикнул…

Михаил. Почему? Так директор нам и на шею сядет… Чего вы его боитесь, этого Щепку? (Черепушкину.) Вот ты, Ваня Черепушкин, у нас старшой, а почему-то и слова не сказал, когда нам со склада порченых поросят дали? Крысы какие-то, а не поросята… Уши во какие длинные, и все уже провоняли.

Черепушкин. А я тебя хоть раз кормил этими крысами? Я тебя лосятиной кормлю! Или сохатый не очень свежий для тебя попался? А может тебе червонец жалко, что высчитывают за тех поросят?

Михаил. Да ничего мне не жалко. Просто понять не могу с чего вы такие покорные?

Пузиков. Миша, ты действительно дурик или только прикидываешься? Щепка знал, что мы выбросим поросят и возьмём сохатого. Без лицензии возьмём. А значит – у него на крючке и повиснем.

Михаил. Понял… Так он нас и будет по любому случаю на крючке держать, если в артель не соединимся. Против артели куда он попрёт? Деды наши потому так и охотились…

Пузиков. Так они на мамонта охотились. На мамонта! А у нас – соболяшки… Зверёк очень хитрый, и подход к нему нужен особый. Вот ты меня к стенке поставь, а я тебе всё равно не скажу, как я охочусь на соболя. Тайна профессии, Миша. Тайна!

Михаил. Так я же не говорю, что пойду за тобой следом. Сам пойму, где соболишке лучше бегается. И не надо меня учить, где капканы поставить: с детства обучен. У нас на Урале – капканы первое дело, а потом уже с собакой. Потому я и капканю лучше любого из вас.

Черепушкин. Это ещё посмотреть надо.

Михаил. И смотреть нечего… А вот с собакой – точно пролечу. Да и где мне, ещё не обжившись, найти такого пса, чтобы и соболя хорошо облаял, и сам в капканы не лез, и зверя в нём не трогал. (Черепушкину.) Вот у тебя, говорят, есть такой пёс.

Черепушкин. Ну.

Михаил. Пусть ты с ним соболя больше меня возьмёшь. Зато я больше тебя возьму белки. Лёшка, допустим, совсем пролетит, но если всё добытое в общий котёл…

Черепушкин. Тебя в детстве по темечку никто не бил?

Михаил. Сами вы стукнутые! Если мы будем артелью охотиться, то все наши участки можно соединить в один резерват. Тогда и соболю будет где возродиться и разгуляться.

Молчунов. А куда директорские дружки денутся? Торгаши, прокуроры, милиция, обкомовская шушера?

Михаил. Вот и некуда им будет деваться.

Пузиков. Тогда и директор наш никому не будет нужен.

Михаил. Переживёт.

Черепушкин. Только сначала тебя сжуёт.

Михаил. Одного, может и сжуёт, а всех не сможет: подавится. А с участков наших надо сезонников гнать. Наши это участки. Наши! И я весь сезон должен быть на своём участке, а не маяться дурью по ягодникам. Бабья это работа, а вы молчите.

Черепушкин. Будет тебе и не бабья… Приказ я вчера получил – дорогу рубить на Заплеснинский орешник.

Пузиков (Михаилу.) Что я тебе говорил: с нашим Щепкой – без дурной работы не засидишься.

Черепушкин. Давайте решать: будем брать ещё одного сохатого или не будем? Без свежего мяса дорогу не пробить.

Молчунов. Надо брать… Только за сохатым ещё побегаешь, а кому топором махать?

Пузиков. Можно и не бегать… Я вчера на речке медведицу встретил. С медвежатами… Сама в котёл просится, если ночью в засаде покараулить.

Черепушкин. Медведицу без лицензии? Смелый ты мужик, Пузиков.

Пузиков. Сам же говоришь – без свежего мяса не пробьём дорогу.

Михаил. А почему вам не дают лицензию на прокорм? У нас на Урале…

Черепушкин. Медвежий язык, да бутерброды с икрой подают на вашем Урале! Будем брать медведицу?

Пузиков. Будем… Ба-бах!

Черепушкин. Кто против?

Михаил. Я.