Утопист

 

Трагифарс в двух действиях

 

 

 

 

Высвечиваются охотники.

 

Пузиков. Да наслушались мы тебя! Кто нам разрешит строить деревню? Тебе же как сказали в Исполкоме: «Мы без вас, товарищ Талманов, коммунизм построим». И землю не дали тебе! И не дадут!

Михаил. Дадут! У нас земля принадлежит народу!

Черепушкин. Ты сначала погаси директора, а потом уже и толкуй с нами. Совсем замучился человек! Никогда слова от него раньше не услышишь, а вчера сам со мной заговорил…

Молчунов. Врёшь.

Черепушкин. Честное слово! У него же день рождения был, ну я и решил поздравить. Зашёл к парторгу и спрашиваю: «Чего нет у Николая Михайловича? Чего бы ему такого подарить?»

Молчунов. И чего же у него нет?

Черепушкин. А ему ничего и не надо! Вот что мне сказал наш парторг и горько заплакал. И вдруг меня, как по башке шарахнуло: слово-то серебро, а молчание золото! Бегом домой, достал за печкой самородочек, что как-то у одного бича за бутылку выменял, и к директору. Так и так, говорю, с днём рождения и примите от чистого сердца… А он долго так на самородочек глядел, потом на меня и говорит: «Спасибо тебе, Ваня… Сдай это золото куда следует, а деньги перечисли в помощь нашим воинам-интернационалистам». (Смахнул слезу.)

 

Пауза. Все думают.

 

Пузиков. Да, дела… Не узнать Щепку… Слушай, Миша, а вдруг из него дурь уже выгорает? А может, уже и выгорела?

Михаил. Пойди, проверь.

Пузиков. Мужики, а что если станет директор наш добрым и мудрым? Где, спросит, мои охотники? А нас и не докличешься… Деревню строим. (Всплакнул). Раздаст наши участки и никогда нам уже не вернуться домой. (Михаилу.) Ну, не верю я тебе, Мишка! Хоть убей, а не верю, что надо идти за тобой!

Черепушкин. И я не верю… Не сердись, Миша: ну зачем нам совсем новая жизнь? Будто старую нельзя подлатать. Погаси нам директора, а? Ну зачем нам горящий руководитель?

Михаил. А я не могу его погасить.

 

Пауза. Гробовое молчание.

 

Пузиков. Как это не можешь? Ты засветил, ты и гаси! Чем он нас хуже? Мы люди, как люди, а он так и живи свечкой, да?

Михаил. Не могу его погасить. Негасимый он… Негасимый!

Молчунов. Миша, ты знаешь, как я за тебя горой… «Интернационал» при всех запел и не испугался, и деревню иду за тобой строить, как только с Дуськой разведусь. Только прошу тебя, как брата: выдерни ты ему фитиль, а?

Михаил. Как?

Молчунов. Через задницу.

Михаил. Пусть выдирает тот, кто вставлял! Почему вы мне не верите? Кого и когда я хоть раз обманул? Вспомните, как мы жили и вкалывали в орешнике. Как по две тонны на брата орехов собрали. На брата! И жили, как братья… Трудились на одном сознании, никто даже ни разу друг на дружку не крикнул. Значит, можно так жить?

Пузиков. Кто спорит? Два месяца, да не пожить…

Михаил. А всю жизнь страшно, да?

Черепушкин. Страшно, Миша… Ну как это жить – совсем без руководителей?

Михаил. Не можем без царя… Хоть всех пересажай, не можем!

Пузиков. Не рви душу… Лучше скажи: ты и вправду способен положить свой десяток соболей в общий котёл, куда я ссыпал мешок орехов и весь навар поделить поровну?

Михаил. А как иначе? (Черепушкину). Вспомни, как мы на Орлинке охотились.

Черепушкин. Не помню… Столько лет прошло.

Михаил. А я не забуду, Ваня… Я тогда только привыкал к тайге вашей. И вот ты берёшь соболя, а я пустой. Тогда ты меня бросил одного и ушёл к себе на участок. И тут я взял восемь соболей и пошёл к тебе за пятьдесят километров! Вот, говорю, моя доля. А у тебя уже 22 соболя было, и показав мне свой «путик», ты ушёл сдавать экзамены в Охотинститут, а мне снова бросил. И это не помнишь?

Черепушкин. Нет.

Михаил. Вернулся ты через 25 дней… Я добыл к тому дню 44 соболя, проложил новых три «путика» и исправил два твоих…

Черепушкин. Не помню!

Михаил. А что ты мне сказал, подсчитав соболей? Свои двадцать два и мои пятьдесят два?.. «Как делить будем?» – вот что ты меня спросил, Ваня.

Молчунов. И ты сказал – поровну?

 

Пауза. Все задумались.

 

Черепушкин. Тебе жить проще… У тебя есть Урал твой, а нам куда? Богом тебя прошу: уезжай, Миша. Дай жить, как жили.

Михаил. Уеду. Не заскучаете?

Черепушкин. Не заскучаем.

Михаил. Когда засветитесь, вспомните Михаила Талманова.

Молчунов. Я не понял тебя, Миша… С чего это мы засветимся? Тем более, что тебя не будет?

Михаил. С чего? А в тебе, думаешь, фитилей не напихано? В страхе двадцать лет прожил и не зафитилился? Нет, дорогой ты мой Молчун… Еще как зафитилился! (Пузикову). Эти червяки унижения сидят и в твоих извилинах! Сидят и только ждут момента, чтобы из башки твоей выскочить! (Черепушкину). Как ты мог, такой бугаина, все простить какому-то сраному племяннику директора нашего Охоттреста, когда тот пырнул тебя в мошонку? Еще б чуток вглубь – и конец твоему мужскому достоинству! А ведь ты тогда был не просто Ваня Черепушкин… Ты был инспектором рыбоохраны! А оказалось – никто в тебя не пырял! Оказалось, что ты через забор лез и разодрал себе мошонку! Да будь проклято холуйство ваше! Живите, как можете, а я один построю деревню Солнца!.. С Катерины своей не слезу, пока не нарожает мне столько новых людей, чтобы о таких холуях, как вы, никто бы и не вспомнил!..

Черепушкин. Чего-то уж больно ты нас размазал, товарищ Талманов.

 

Снова изба Талмановых

 

Михаил. Ты права… Молчун не пойдёт за мной на Кислую… И не в Дуське дело: в нём самом. Пиши так, Катерина: Товарищ Председатель! А нет ли в вашем ведомстве людей, которых сильно совесть мучит? Может, Вы мне их подошлёте? Только не сильно старых… Теперь о том, как я уходил из посёлка…