Первое грехопадение, или Почти недетская история

 

 

 

…А в школе наш класс ожидала прямо-таки сногсшибательная новость: Серёжка Кузьмин бросил учёбу. Девчонки, всегда и всё знающие, шептались между собой по углам и многозначительно поглядывали на нас, мальчишек, словно и мы был в чём-то замешаны. Но вскоре узнали всё. Посёлок – он и есть посёлок, да ещё такой маленький как наш: любая новость распространяется здесь со скоростью звука. 

Оказывается, тётка Варвара прихватила в своей бане Серёжку и всем известную в посёлке молодую разбитную вдовушку Ленку Козлову. Ленку она оттрепала за волосы, а Серёжку отвозила вожжами. «Если начал по бабам бегать, – сказала она, – место тебе не в школе, а на лесосеке». Через неделю директор школы Иван Григорьевич сам сходил к Кузьминым (седьмой класс всё-таки!), но тётка Варвара была непреклонна. Она твёрдо заявила: «В школу не пущу – от греха подальше. Прохфессора из него всё одно не выйдет, а сучки рубить – шести классов хватит».

Несколько дней в посёлке посудачили, посплетничали, и на том всё закончилось. Как-то я встретил Серёжку у магазина, где он покупал папиросы. На голове его красовалась кепка «восьмиклинка», на одно плечо был накинут синий шевиотовый пиджак, брюки заправлены, хотя и в старые, но до блеска начищенные хромовые сапоги в гармошку. Ни дать, ни взять – первый парень на деревне. Куда мне теперь до него!

Он хлопнул меня по плечу и сказал:

– Привет, кореш! Грызём науку?

В его нагловатых глазах я не увидел даже тени смущения и озабоченности: напротив – он был доволен и весел.

– В школу не тянет? – спросил я его.

– Ну, ты даёшь! Мне эта школа вот так обрыдла! – он резанул ребром ладони по горлу. – В бригаде лучше, там мужики серьёзные. Если припрёт, можешь к нам приходить – ты справишься.

– А ты что, бригадир?

Серёжка хохотнул:

– Пока ещё нет…

На освободившееся место на моей парте сразу же пересела Галка, и это никого не удивило. Теперь мы сидели рядышком, локоть к локтю, плечо к плечу, склоняясь над одним и тем же учебником, хотя у каждого были свои.

 

Как-то перед началом уроков Галка вытащила из портфеля книгу и протянула мне:

– Совсем забыла… Я ещё в Пихтовке её купила. Смотрю: стихи… Ты же их любишь?

Я кивнул и взял книгу. Бледно-голубая обложка, берёзовые серёжки по всему полю и имя автора: Сергей Есенин. Я читал Твардовского, Ошанина, Щипачёва и других известных поэтов, но это имя мне ни о чём не говорило. Я повторил его ещё раз, но уже вслух:

– Сергей Есенин…

Как-то светло и чисто прозвучали эти два слова, и мне почудилось: свежий осенний ветерок прошелестел по классу…

– Ты уже читала?

– Нет ещё, не успела.

– Хорошо, – сказал я. – Прочитаю – сразу верну.

– Нет-нет, это подарок, – и, не принимая моих протестов, Галка сама затолкала книгу в мою сумку.

Дома я открыл книгу… и забыл обо всём на свете. Если бы не выключили свет, я читал бы до самого утра. И утром – ни свет ни заря – вскочил, помог маме по хозяйству, наскоро переделал уроки – и снова за книжку. Есенинские стихи потрясли меня, ничего подобного я ещё не читал. Временами я вскакивал и, сунув книгу под мышку, ходил по комнате, нашептывая слова, легко и свободно проникающие в самое сердце. За три дня я перечитал эту волшебную книгу несколько раз, запомнив почти без усилий едва ли не половину стихотворений. Те стихи, которые взволновали меня больше всего, я заложил закладками, вырезанными из обрезков ткани, оставшихся от Галкиного платья, – голубенького в белый горошек.

На уроке я передал Галке книгу и шёпотом сказал, чтобы она прочитала отмеченные мною стихи.

– Тебе они тоже понравятся, – и с угрозой добавил:

– Не понравятся – поколочу.

– Ещё посмотрим, кто кого, – рассмеялась она.

Под крышкой парты Галка открыла книгу и ойкнула.

– Это же от моего платья!

– Ну да, из обрезков, – немного смутившись, сказал я, и Галка одарила меня понимающим взглядом, потом шепнула: – Мне бы тоже не мешало что-нибудь такое…

– Ладно. Сейчас оторву от рубахи полоску. Пойдёт?

Галка не выдержала и громко прыснула. Все оглянулись на нас, а учительница погрозила указкой и пообещала рассадить нас, если ещё услышит, что мы шепчемся. Мы притихли.

Через некоторое время Галка опять открыла книгу и стала читать. Мне было интересно наблюдать за ней: почувствует ли она то, что чувствовал я, читая пронзительные, непостижимо каким образом сложенные в строчки слова? Мы произносим и слышим их каждый день и почти не задумываемся над тем, как они звучат! И вдруг находится человек, который волшебным образом превращает те же самые слова в песню, в музыку и которые уже невозможно читать и слушать без восторга, грусти, а порой и слёз.

Я увидел, как вспыхнули румянцем Галкины щёки, и вот уже что-то неслышно шепчут губы… Я не ошибся: её, как и меня, заворожило волшебство есенинских строк. Неожиданно она откинулась на спинку парты и прошептала:

– Не могу сейчас… Их надо читать одной, чтобы никто не мешал. И вслух.

Через два дня она принесла книгу и сказала:

– Жаль, фотографии нет. Он должен быть очень красивым, верно?

– Да, – согласился я и поразился её неожиданному выводу. – Он должен быть красивым.

 

Наша дружба с Галкой развивалась стремительно. Мы словно навёрстывали упущенное за год время и почти всегда и везде старались быть неразлучны. Помогали Валентине Ивановне выпускать школьную стенгазету, участвовали в художественной самодеятельности (Галка замечательно пела украинские песни, а я, осмелев, не без её влияния, конечно, читал стихи), бегали на лыжах, ходили в кино. Иногда, прямо с утра, она приходила к нам домой, и мы до самой школы делали вместе уроки или читали книги. Вначале она смущалась, держалась немножко сковано, но, как всегда, быстро освоилась и уже смело стала называть маму тётей Лизой. И меня звала к себе, но я так и не решился, стесняясь своего затрапезного вида.

В школе ребята и девчонки слегка подтрунивали над нами, малышня кричала вслед обязательное в таких случаях «жених и невеста», но мы не обращали внимания. А это самый лучший способ избежать любых насмешек: раз посмеются, два, но увидят, что бесполезно, и прекращают. Нам было хорошо, а остальное нас не волновало.

Меня даже не пугал и нисколько не расстраивал тот факт, что после окончания семилетки мы все, за исключением немногих, разъедемся в разные стороны. Я говорил себе: разве мы будем жить не в одной стране? Ходят поезда, летают самолёты, есть почта, наконец, – всё это есть, и мы обязательно встретимся, сколько бы лет ни прошло и где бы мы ни оказались. Я не сомневался, что и Галка думает точно так же, хотя об этом мы с ней ещё не говорили.

И только присутствие в классе Надьки делало моё счастье (я действительно считал себя в эти дни самым счастливым человеком в мире) совсем не безоблачным. Оно готово было в любой момент лопнуть, как лопается переливающийся всеми цветами радуги мыльный пузырь.

Но как же я ошибался в Надьке!

Как-то на большой перемене, когда Галка куда-то выскочила из класса, она подошла ко мне и тихо сказала:

– Коля, я вижу, как ты на меня смотришь, но ты не переживай… Я ей ничего не скажу, – она тут же отвернулась и ушла, пряча глаза.

– Спасибо, Надя, – тихо сказал я ей вслед, но не был уверен, что она услышала меня. И до меня неожиданно дошло: пожалуй, впервые я назвал её не Надькой, а Надей. Мне стало так стыдно, что я готов был провалиться сквозь землю, чтобы больше никогда не появляться на этом свете. Как я презирал себя в эту минуту!

Но не долгими оказались мои безмятежные и счастливые дни. То, что вскоре случилось, не могло присниться даже в самых страшных ночных кошмарах.