Ничто не теряется

         «Жизнь – это великое и заманчивое приключение. Мы лишь однажды берем билет на станцию Неизвестность, лишь однажды пересекаем страну, именуемую Жизнью. Мы лишь однажды отправляемся пешком по жизни, омываемые ливнями и палимые солнцем».      
        
                                                          Д.Голсуорси

Две недели мы работали у Толстяка Бадри. Каждый новый день мало чем отличался от предыдущего. Все время шел дождь. Только однажды краешек неба просветлел, ярко блеснуло давно забытое солнце. Я смотрел, как огромная темная туча наплывает, медленно закрывая светлую полосу. Каждое утро я нехотя выползал из-под теплого одеяла и, проклиная гараж толстяка, одевался, завтракал, выгуливал пса по мокрым улицам и отправлялся на автобусную остановку. В автобусе мне встречались одни и те же лица, и мне уже было неинтересно рассматривать их и угадывать, кто куда едет, или кто где работает. А на стройке все те же разговоры, пьяные рожи и немота аккуратно клавшего кирпичи Рыжего. Иногда появлялся Бадри, привозил еду, сигареты и выпивку для мужиков. Это была их зарплата. Он прохаживался по дому, проверяя, все ли на месте, материл мужиков и укатывал на своем Мерседесе.

Однажды Рыжий пришел на работу с синяком под глазом и забинтованной головой. На вопрос «что случилось?» ничего не ответил. А Васька сказал, что пьяные подростки избили его просто так, когда Рыжий курил возле своего подъезда. Саня время от времени упоминал свою жену, каждый раз называя ее сукой.

Вечером, уставший физически и морально, я возвращался домой. Ужинал, кормил пса, а потом прогуливал его по темным улицам.

Самым лучшим временем для меня было то, когда я садился в свое кресло, включал торшер и читал до тех пор, пока сон не начинал наплывать на меня.

Однажды Рыжий заговорил со мной, и я никогда не забуду этот день, как не забуду эту самую дождливую осень в моей жизни.

Я проснулся рано утром от пищанья китайского будильника и стал, как на автопилоте, собираться на работу. Быстро выпил кружку горячего кофе с творожными булочками. На улице поливало, как из пожарного шланга. Снег с дождем, да еще и ураганный ветер.

Так, думал я. В такую погоду ни один дурак не будет работать на улице. А это значит, что и я останусь дома. И к черту Бадри вместе с его гаражам! Нашел время для стройки. Так, блин, ключи от дома у меня. А вдруг заявятся мужики? Я посмотрел на часы. По времени я уже должен был бы трястись в автобусе. Ладно, придется поехать. Я быстро переоделся в теплую одежду, натянул на голову шерстяную шапку и, прихватив зонт, быстрым шагом пошел на остановку. Увидев, что мой автобус начинает отъезжать, я побежал ему навстречу и помахал водителю рукой. Автобус остановился, и я быстро запрыгнул в открытые двери. Найдя свободное место, я присел рядом с девушкой, которую видел каждое утро. Она тоже была одета почти по-зимнему. Из-под красной вязаной шапочки белой волной ложились на воротник вьющиеся волосы. Я и раньше заметил, что она симпатичная, а сейчас, сидя рядом с ней, был просто очарован ее красотой. Тонкие и правильные черты лица, слегка подкрашенные глаза, широкие и голубые, полноватые алые губы. Свежесть и румянец. На ее лице, в ее глазах было столько жизни и уверенности ! Я немного оробел, но все же решил заговорить с ней.

– Я вижу вас почти каждое утро. Вы учитесь или работаете? – еле выдавил я из себя.

Она быстро повернулась лицом ко мне, широкие глаза ее смотрели на меня удивленно, а на лице появилась улыбка.

– Я тоже вижу вас почти каждое утро. Я еду на работу, – продолжая улыбаться, ответила она.

– Я тоже на работу, – сказал я и вспомнил про свою работу, надеясь, что она не спросит, где я работаю. Это будет сложно объяснять.

– А где вы работаете? – снова спросил я.

– В банке.

– Банкиром?

Она засмеялась.

– Нет. Простым кассиром.

– Кстати, я вас уже давно видела, – казала она. – Вы часто гуляете с большой такой красивой собакой.

– Жгучий.

– Что?

– Так зовут моего пса. Это немецкая овчарка.

– А почему вы его назвали Жгучим? – тоненьким голоском спросила она и снова улыбнулась.

– Несколько лет назад мой дядя служил в военно-морском флоте на корабле, который назывался «Жгучий». Он говорил, что это самый лучший боевой корабль. Именно этот дядя подарил мне щенка и сам дал ему кличку.

– А вас как зовут? – спросил я. – Вы уже так много знаете обо мне. Тот, кто знает моего пса, можно сказать, что знает и меня.

Я снова рассмешил ее.

– Меня зовут Маргарита. А вас, надеюсь, не назвали в честь какого-нибудь корабля, танка или самолета?

Теперь я засмеялся.

– Нет! Меня зовут Андрей. А Маргарита – очень красивое имя.

– Ваш пес тоже очень красивый, – пошутила она.

Приближалась моя остановка, и я не знал, что сказать.

– А хотите, мы вас с Жгучим пригласим на совместную прогулку? – спросил я и почувствовал смущение.

– Согласна, – весело ответила она.

– У вас есть телефон? – уже торопливо спросил я и начал подниматься.

– Кемеровская 69, квартира четыре, – так же быстро ответила она.

Я на мгновение остановился в открытых дверях и помахал ей рукой. Она тоже помахала мне в ответ.

Выйдя из автобуса, я быстро шел под раскрытым зонтом. Мне казалось, что я не перестаю улыбаться. Я шел и повторял про себя ее адрес. Это же совсем недалеко от меня, – подумал я и улыбнулся. Я повеселел и не замечал скверной погоды. Грязь, дождь и холодный ветер стали просто мелочами.

– Давно со мной такого не было, – размышлял я и быстрым шагом двигался в сторону дома Толстяка Бадри.

Приближаясь, еще издалека я увидел одинокую фигуру. Это стоял Рыжий, прячась от дождя под навесом. Я прошел через железные ворота и, поднявшись на крыльцо под навес, свернул зонт и мокрой рукой поздоровался с Рыжим. Он был почти синий от холода, мокрый, в своем стареньком сером пальто.

– Ты давно здесь, Витя? – спросил я, открывая ключом дверь.

– Полчаса, может быть, – ответил он.

Мы вошли в дом, где было тепло и сухо. Сняв в прихожей свои мокрые вещи, прошли на кухню.

Рыжий сел на стул возле батареи, и вытирая ладонями мокрое лицо, глубоко вздохнул. Я налил воды в чайник, зажег газовую плиту и поставил чайник на огонь. Потом я сел и начал думать, о чем бы мне заговорить с ним. Мне это представлялось трудной задачей. Ведь молчун Рыжий был так глубоко в себе, что даже одного слова нельзя было вытянуть из него. Он закурил и, посмотрев на меня воспаленными желтыми глазами, прокашлялся после глубокой затяжки. Потом спросил, сколько мне лет.

– Что? – удивленно сказал я.

– Лет тебе сколько?

– Двадцать два.

– Хороший возраст.

– Почему? – я был так удивлен, что он заговорил со мной, и боялся, что он снова замолчит.

– Потому что все только начинается, – сухо ответил он и выдохнул в мою сторону струю серого дыма.

– А что начинается?

– Да нет, ты не подумай, что я с тобой как с сопляком говорю, – сказал Рыжий и посмотрел мне прямо в глаза.

– А тебе сколько? – спросил я.

– Мне тридцать восемь, – сказал он и опустил голову.

Чайник закипел, и я налил нам чай и достал из пакета сделанные наспех бутерброды с маслом и сыром.

– Ты давно здесь живешь, Витя? – спросил я, передавая ему стакан чая и бутерброд.

– Всю жизнь, – ответил он.

– А чем ты занимался? Ну, все эти годы.

Виктор Горев поднял свое отекшее желтое лицо и с какой-то неуверенностью посмотрел на меня. Я думаю, что, может быть, тогда он был неуверен в том, стоит ли продолжать такой разговор. Я словно вызов ему бросил.

– Я, – начал он, – всю жизнь здесь прожил. И что ты видишь?

– Тебя, – не поняв его вопроса, ответил я.

– Пять лет я учил детей в школе. Я преподавал историю. А потом одиннадцать лет проработал слесарем в местном РСУ.

Я был не то шокирован, не то просто не мог понять происходящего. Учитель истории в школе!

– А потом, – продолжал он, – когда организация развалилась, как и вся наша страна, я стал подрабатывать на шабашках.

В моей голове закружился целый рой вопросов, но я не знал, как спросить и с чего начать. Лучше пусть сам говорит, – подумал я.

– Вот ты, Андрей, молодой. А что ты тут делаешь?

– Работаю, как и ты, – ответил я.

Он засмеялся. Но лицо его не смеялось. Он вытащил из кармана еще одну сигарету и закурил, и снова прокашлялся после первой затяжки.

– У меня была жена, и две дочурки. Моя жена была самой красивой женщиной и самым лучшим человеком. Мы были влюблены друг в друга по уши. А познакомились мы с ней в институте. А потом я ушел в армию, и она меня дождалась. Поженились сразу после армии. Пять лет, каждое воскресенье я приносил ей одну розу. Это было, как привычка, от которой не хочешь избавиться. Мы жили очень хорошо. Никогда не ругались. Я работал и всегда знал, что дома меня ждет женщина, которую я люблю больше всего на свете. И еще две маленькие крохи. Они лезли мне на плечи, или садились на колени и называли меня «папуличка». Ездили два раза на море в Сочи. А однажды она подарила мне вот это, – он достал из под свитера золотую цепочку с крестиком, – и сказала: золото не ржавеет, и я хочу, чтобы и наша любовь никогда не заржавела. Да! Мы были романтиками! – выдохнул он, и на его глазах появились слезы.

– Я начал выпивать еще в институте. Армия прошла в пьяном угаре. И даже когда мы поженились и жили так хорошо и счастливо, я никогда не переставал пить. Со временем я начал пропивать свою зарплату, а потом, и это тяжелее всего вспоминать, я жестоко избил ее. За какую-то мелочь. Просто так. Она не жаловалась ни на что и прощала мне все. Я изменял ей. И она тоже узнала об этом. Однажды во время попойки меня сильно избили. Я был на гране жизни и смерти. Когда я пришел в себя в больнице, в реанимации я услышал ее голос за дверьми. Ее не хотели пускать, а она кричала: Вы не понимаете, там мой муж! Она ворвалась в реанимационную со слезами на глазах и бросилась ко мне, покрывая мое изуродованное лицо поцелуями и слезами. – Ты мой мужчина! – говорила она. – И я без тебя не смогу жить.

– Можешь ты в это поверить Андрей?

Я молчал.

– Но ничего не изменилось. Я продолжал жить, как мне нравилось. Я любил свою жену и одновременно делал ее несчастной. Ее и детей.

Как-то раз, после очередной попойки, я проснулся утром в своей постели и увидел ее сидящую на стуле рядом со мной. Она смотрела на меня долго, а потом сказала, что подала на развод и уезжает очень далеко. Я ничего тогда не смог ответить. Я просто не мог в это поверить. Завтрак на столе. Все было как обычно. Я позавтракал и ушел на работу озадаченный, но все же не чувствовал никакой беды. Слишком я был уверен в себе. Вечером я вернулся с работы домой, но там никого не было. На столе я нашел записку. Рыжий достал из внутреннего кармана целофановый пакет, аккуратно развернул его и вытащил пожелтевший лист бумаги.

Он читал мне записку, а я растерянно смотрел в пол.

«Любимый Мой Витя!

Мы прожили вместе хорошее время. А ты – очень хороший и добрый человек.

Я очень долго ждала, пока ты не одумаешься. Я никогда ни в чем не упрекнула тебя и все время надеялась, что ты подумаешь обо мне, о наших дочурках.

Я больше так не могу. У меня нет больше сил. Детям нужен отец, а мне нужен ты. Но ты совсем перестал контролировать себя и мне стало страшно. Я слабая женщина и устала бояться нашего будущего.

Я подала на развод и сегодня уезжаю очень далеко. Не пытайся искать нас. Я никому ничего не сказала. Ты больше никогда не увидишь нас. Прости, но я иначе не могу.

Надеюсь, ты найдешь в себе силы и сможешь начать все сначала.

Прощай!»

– И это все, – сказал Рыжий, также аккуратно положил записку в пакет и засунул себе в карман. – Я бросился по соседям, друзьям, родственникам – никто ничего не знал. И тогда я запил так, как никогда не пил. Хотел повеситься, да смелости не хватило. Быстро пропил квартиру и все вещи, а потом на полгода загремел в психушку. С работы меня тоже, естественно, выгнали, вот и пошел слесарить в РСУ. Не помню, как все эти годы пролетели. А теперь я просто Рыжий. Жалкий человечишко. Лишний человек на этой земле. И рак дожирает мою печень. Не долго мне еще, Андрей, – сказал он и прямо посмотрел на меня, не отводя глаз. У меня как будто язык отнялся. Я хотел что-то сказать, но боялся сморозить какую-нибудь чушь.

Мне показалось, что он разрыдается, но я ошибся. Он курил и молчал, опустив голову вниз.

– Хороший ты мужик, Витя! – сказал я.

– Отчего же я хороший? – совсем тихо спросил он.

– Просто хороший.

– А что я хорошего сделал? – раздраженно спросил он.

– Все совершают ошибки!

– И хорошие тоже?

– Все! – уверенно сказал я

– Так какая же разница между ними? – продолжал он спрашивать. Я как будто сложный экзамен сдавал, и боялся его вопросов. Я немного подумал и ответил.

– Я думаю, одни сознают свои ошибки и сожалеют о них, а другим на все наплевать.

– Не знаю. Я себя никогда хорошим не чувствовал, – сказал он и улыбнулся мне.

Мне даже показалось, что он просветлел как то.

В это время заявился Бадри, поматерил погоду и сказал, что все, стройка в этом году закончилась, и что мы можем прийти завтра получить зарплату.

Мы с Горевым вышли на улицу и, пожав друг другу руки, пошли каждый в свою сторону. Пройдя немного, я оглянулся. Виктор Горев медленно шел, сунув руки в карманы брюк. Наверное, сегодня он слишком много говорил, и может быть, впервые за многие годы.

Выйдя на своей остановке, я снова шел не спеша. Я никак не мог ожидать такого от Виктора Горева. Никто еще не говорил со мной так откровенно о себе. Ведь он не жаловался, а просто выговорился. Я чувствовал себя уставшим. Но отчего? Пожалуй, когда долго слушаешь кого-то, то его состояние передается тебе.

Войдя в подъезд, я наткнулся на мужиков, сидящих на лестничной площадке. На полу, на расстеленной газете стояла бутылка водки и лежала какая-то закуска. Трое мужчин сидели на ступеньках. Двоих я знал, это были мои соседи с первого этажа, а третий, самый молодой из них, был мне незнаком. В подъезде было накурено и несло перегаром. Все трое были хорошо поддатыми. Соседи стали здороваться со мной и предлагали выпить вместе с ними. Я отказался и попросил пропустить меня. Незнакомый мне парень начал спрашивать, причем нагло как-то, кто я такой. Потом он поднялся и стал всматриваться в мое лицо. Соседи вроде пытались все перевести на шутку, но я понял, что у паренька «рога повылазили». Он оказался из тех, кто, подвыпив, начинает отыскивать врагов. Он обозвал меня каким-то неизвестным мне словом и схватил за ворот. Как только я почувствовал его руку у себя на груди, я хлестко нанес ему три удара правой в лицо. Это получилось автоматически. Его рука отпустила мой воротник и он, как мешок, завалился на бетонный пол. Из носа и рта хлынула кровь. Он был без сознания.

– Ну, че стоим? – крикнул я мужикам. – Тащите воду и полотенце.

Я поднял паренька, посадил на ступеньку и запрокинул его голову вверх. Все лицо его было в крови. После отливания холодной водой в его глазах не осталось никакой агрессивности. Он растерянно смотрел по сторонам и прижимал к носу смоченное холодной водой полотенце. Я выматерился и поднялся к себе домой.

«Проклятый какой-то день! – думал я. – И этот еще. Откуда он взялся? Дурак чертов. Небось, завтра придет разбираться. Да и хрен с ним».

Но я всегда быстро остывал, и поэтому уже через час даже и не вспоминал о случившемся. Я представлял утреннею встречу с Маргаритой и думал о Гореве.

Когда я пошел выгуливать пса, в подъезде уже никого не было. Только следы крови на бетонном полу. После прогулки мы поужинали и, как обычно, разошлись по своим любимым местам.

Удобное кресло, в котором было так приятно сидеть, и мягкий разливающийся свет с узорчатыми тенями на стенах и на потолке, посапывания собаки, тепло и отдаленный шум дождя за окном – все это создавало ощущение уюта и расслабляло. Я взял с книжной полки Евангелие и стал читать. Я читал из Евангелия от Мафея притчу о талантах, и остановился на стихах: «Ибо у кого есть, тому и еще будет дано, и дано в изобилии. У того же, у кого нет, будет взято и то, что есть у него».

Я задумался над этими словами и стал размышлять.

– Что же нам всем дано? – Жизнь, – сказал я вслух. Каждому человеку что-то дано, и у каждого – свое. И независимо от того, малое или большое получил человек, главное – то, как он с этим обошелся, как он отвечал на каждую возможность и что он оставил после себя. Да, именно так, – подумал я и произнес вслух: «Бессмертный след на песке времени». В какой-то философской книге я прочитал эти слова и теперь они пришли мне на память. Я молодой, и от меня сейчас зависит, каким будет мое будущее, и как я поступлю с тем малым и большим, что мне отпущено. Вот Горев и его история. Что можно сказать о нем? Он говорил, что в его жизни настоящими и человеческими были те несколько лет, которые он провел со своей женой и детьми. По своей вине – как он говорил – он потерял самое дорогое в жизни. И с тех пор он живет только прошлым, а настоящее заливает пьянкой. Ну и что? Он сам во всем виноват. Но мне ведь стало его жаль, и я назвал его хорошим мужиком, потому что почувствовал так. Потеряв все и растратив жизнь впустую, он никого ни в чем не обвиняет, а винит только себя. Он не жалеет себя и точно знает, что было хорошо в его жизни, а что плохо. И судьба тут не при чем. Например, Васька и Саня только тем и занимаются, что винят всех вокруг, да жалеют себя. Их тоже жаль, но нельзя почувствовать к ним уважения. С Горевым все по-другому. Хороший он мужик.

– Завтра подарю ему Евангелие, – решил я.

Я закрыл книгу, встал, выключил торшер и, не разбирая постель, завалился на диван, укрывшись теплым пледом, и произнес вслух: «Кемеровская 69, квартира четыре». И тут же заснул крепким сном.

На следующий день мы все собрались в доме толстяка и каждый получил, что ему причиталось. Саня с Васькой сразу ушли. А мы с Горевым, выйдя на улицу, долго еще стояли, мокли под дождем и разговаривали. Мы смотрели на недостроенный гараж.

– Если бы не погода, то уже скоро закончили бы, – сказал Горев, глядя на аккуратно и ровно выстроенные стены.

– Чем теперь займешься? – спросил я.

– Пока не знаю. С работой теперь туго. Да не пропаду, – бодро произнес он. Мне показалось, что он изменился после вчерашнего разговора. – Жить будем! – улыбнувшись, добавил он.

– Ну, давай, будь здоров! – и протянул мне руку.

– Постой, Витя. Я хотел спросить тебя. Ты в Бога веришь? – немного смущаясь, сам не зная, отчего, спросил я.

Он удивленно посмотрел на меня и сказал:

– Не знаю. Что-то наверно есть. И, хотя мы и жили при коммунизме, я всегда думал что что-то есть над всей этой жизнью.

Я достал из внутреннего карманы куртки Евангелие и дал ему.

– Иисус и Его история! – сказал он, рассматривая книжку. – Спасибо!

И мы еще раз пожали друг другу руки и разошлись. Я был доволен тем, как мы расстались.