Ложкин

На чтение потребуется 11 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

 

 

Иван Степанович Ложкин не без труда поднялся по косогору, отдышался, после чего обернулся (река в это предзакатное время была особенно хороша) и, перейдя вымощенную модной цветной плиткой небольшую площадь, остановился перед Домом Поэта. Иван Степанович был крепок и волосат телом, несколько одутловат лицом, возраст имел сорока восьми лет и работал пескоструйщиком на цементном заводе, бывшем имени Бонч-Бруевича, а сегодня безымянного, потому что некогда известный большевик не соответствовал современным политическим и экономическим требованиям. Совершенно рабочая, откровенно мужественная и прозаическая до отупения профессия (попробуй-ка каждую смену, с восьми до трёх, постой по самые яйца в цементной пыли и с респиратором на запотевшей морде!), тем не менее, не убила в Иване Степановиче творческих позывов: он недурно рисовал, искренне любил народную музыку и баловался рифмоплётством. Именно творческие позывы и подвигали его порой на неожиданные, казавшиеся окружающим совершенно экстравагантными поступки. Хотя что такое экстравагантность? Понятие весьма относительное. Например, что экстравагантного было в том, что сегодня он проснулся ещё затемно, тщательно побрился, побрызгался одеколоном «Шарите» (сто пятьдесят рублей флакон), причесался, надел праздничный костюм – и на шестичасовом автобусе поехал сюда, в село, к Поэту? Ведь ходят же мучимые похмельем люди по ночам в круглосуточную пивную, и ничем экстравагантным и демонстративным даже у трезвенников это не считается. Обычная жажда неудачно алкоголизировавшегося накануне организма, только и всего.

 

Страсть к сочинению рифмованных строк захлестнула Ивана Степановича три года назад, захлестнула неожиданно, как-то сразу, валом, и от этого повергла его в растерянность, смущение и более того – какую-то боязнь. Впрочем, такие чувства весьма характерны для изначально творческих натур, обнаруживших тягу к творчеству уже во взрослом возрасте. Именно тогда, три года назад, Иван Степанович за пару недель всё с тем же торопливым и каким-то отчаянным испугом написал сразу штук сорок стихотворений, а тут как раз очень вовремя подоспела премия за полугодие, и он, набравшись храбрости (вот чудак!), пошёл в местную типографию, сделал заказ – и уже через месяц держал в руках довольно симпатичную, в коленкоровом переплёте книжечку, на обложке которой были написаны его имя и фамилия, а чуть ниже – название: «Печальная страна». Почему печальная и почему страна, он и сам не мог объяснить, но именно это название сразу пришло ему на ум. А что? Нормально. Печальная так печальная. Страна так страна. Никакой пошлости, никакой вычурности – но с намёком на глобальность и масштабность. Нет, хорошее название! Молодец! Сразу сообразил, как озаглавить свой поэтический дебют!

 

Впрочем, не сто́ит обольщаться совершеннейшей положительностью Ивана Степановича! Немало таилось в нём и отрицательного. Например, временами он становился невыносимо ехиден, а свой капризностью порой превосходил перезревающую в половом отношении девицу, которую упорно игнорируют кобелирующие женихи. Трудно сказать, к каким качествам отнести его равнодушие к алкоголю, поскольку давно доказано, что алкоголь в умеренных дозах приносит несомненную пользу, в первую очередь, для нервной системы и возбуждения аппетита. Зато Иван Степанович питал необъяснимую слабость к кефиру и варёной кукурузе, а вообще в гастрономическом отношении был человеком удивительно покладистым и совершенно неприхотливым.

Что же касается отношений с женщинами, то здесь всё было одновременно и просто, и сложно. В ранней юности он скоропалительно женился, но узнав, что супруга изменяет ему с соседом, моментально развёлся. Странно, но никакой душевной боли от развода он не испытал, наоборот – даже почувствовал какое-то радостное облегчение, из чего сделал вывод: семейная жизнь – не для него. Тем не менее, Иван Степанович не был убеждённым женоненавистником, и женщины в его жизни периодически появлялись, но, конечно, не для исполнения священного гражданского долга, а исключительно в виде физиологических утех. Вот и сейчас он периодически встречался с некой Кланей, женщиной положительной во всех отношениях, но, конечно, не настолько положительной, чтобы идти с ней под венец. Кланя работала буфетчицей в привокзальном буфете, периодически кормила Ивана Сергеевича великолепными беляшами, подносила «соточку» и была совершенно убеждена, что лучше неё Ивану Степановичу не найти ни за что и никогда. Наивная Кланя! А зачем искать-то, если совершенно не хочется!

 

Так что если суммировать все стороны ивансергеичева характера, то смело можно сказать о нём как о натуре многогранной, одухотворённой, несомненно, творческой, иногда увлекающейся, иногда неожиданной, иногда даже вздорной, но никогда не опасной. И на том, как говорится, спасибо. И такие индивидуумы имеют полное право на существование, тем более что таковых среди нашего населения – подавляющее большинство.

 

Обойдя Дом Поэта вокруг, Иван Степанович задумчиво поглядел на сарай, в котором Поэт уединялся, чтобы творить свои гениально-бессмертные строки, осторожно-недоверчиво, словно для того чтобы убедиться в их настоящести, потрогал кусты бузины, бестолково разросшейся вдоль деревянного штакетника, затем вышел на другую сторону улицы и почти нос к носу столкнулся с низкорослым старичком. Судя по багровой физиономии, сизым прожилкам на бугристом носе, заискивающему взгляду, а также мятым брюкам и стоптанным ботинкам, тот был большим любителем выпить, а поскольку с собственной наличностью у таких субъектов всегда бывают большие проблемы – выпить за чужой счёт.

– Из города? – состроив весёлую улыбку, поинтересовался старичок.

Иван Степанович кивнул.

– У вас ливерушка не подорожала? – услышал он очередной вопрос.

Иван Степанович подумал и пожал плечами: вроде нет. Как стоила сто двадцать за килограмм, так и…

– А у нас подорожала, – сказал его неожиданный собеседник и обиженно поджал губы. – На целых двадцать рублей. А у меня пензия – восемь с копейками! – выкрикнул он с похмельным надрывом. – Собаки! Скоты! Педоразы помойные!

– Кто? – не понял Иван Степанович.

– Все!

Старичок промокнул глаза не первой свежести платочком.

– Чиво? – подмигнул он неожиданно. – Из этих, что ль? – и повёл головой в сторону Дома Поэта.

– Из каких? – растерялся Иван Степанович.

– Известно, каких! – и старичок весело засмеялся. – Из писателев, каких!

– Кто? Я? Нет! – вскричал Иван Степанович и, поскольку скрывать своих чувств не умел совершенно, неожиданно покраснел.

– И-и-и-и! – тоненько заверещал неожиданный собеседник и, интимно подмигнув, запанибратски погрозил ему корявым и совершенно игрушечным пальчиком. Дескать, знаю я вас, пиитов недогрёбанных! Всё стро́чите, стро́чите, бумагу мараете, гонорарии лопатой загребаете! А тут с такой пензией хоть ложись и помирай голодно-мученической смертию!

– Серьёзно говорю! – покраснел Иван Степанович ещё больше, словно собеседник попытался уличить его в чём-то совсем уж непристойном. – Пескоструйщики мы. Песок струячим на цементном производстве бывшего Бонч-Бру...

– Значит, пролетарий? А я подумал: если не этот… – и опять повёл головой в сторону Дома, – …то бизнесмен! Тогда очень приятно! Я тоже скотоводом работал, пока совхоз не развалился. Гавно с-под коров выгребал на ферме номер восемь. Сейчас на заслуженной пенсии. Никанор Никодимыч! – представился он и этак по-гусарски прищёлкнул стоптанными каблуками.

Ивану Степановичу не оставалось ничего иного, как ответно представиться.

– А с чего вы, Никанор Никодимович, решили, что я литератор или бизнесом занимаюсь? – спросил он.

– А сюда сейчас эти бизнесмены слетаются как мухи на это наше коровячее, – пояснил старичок, пропустив объяснение насчёт литератора, и сделал рукой широкий жест. – Места-то великолепные! Поэтические, можно сказать, места! – и, прикрыв глаза, процитировал: – «Косогоры, буераки, всё до фени, все до сраки…». Да! Участки себе присматривают, собаки потные. Некоторые уже и строиться начали. Вон, видите! – и показал рукой на чудо современной архитектуры, стоящее справа от Дома Поэта и вызывающе сверкавшее модными тонированными окнами.

– Миллионщик строит. Колбасный король. Что морда, что жопа – всё одного впечатлительного размера! Одно слово: член общества, ибёня вошь! Не чета нам, скотоводам!

– У меня, помнится, был один знакомый колбасник, – поднапрягши память, сказал Иван Степанович. – Может, он?

– Может, – охотно согласился старичок. – Этот… – и кивнул на особняк, – …господин Ёбахлыстов. Гурген Беатрисович.

– Гурген? – удивился Иван Степанович. – Из грузинов, что ли?

– А кто его знает, – пожал собеседник плечами. – Может, из грузин, может, из румын. Хотя по отчеству вроде бы поляк.

– Поляк? – ещё больше удивился Иван Степанович.

– Ну, а кто же? – резонно возразил старичок и неожиданно дурашливо хихикнул. – Беатрисович! Не удмур же! Вон как отстроился! – и завистливо прицыкнул языком. – Точно, поляк! Больше некому! Голубей развёл – а какой от них толк? Летают и серут, летают и серут. Вот и вся ихняя жизненная философия. А у меня – пензия!

– Да, пропали пейзажи, пропало село… – вздохнул Иван Степанович. – А ведь считается историческим памятником… – и кивнул на Дом Поэта.

– Ага! – охотно согласился старик. – Конечно, пропало. А как же! Эти колбасники чего хошь засерут. Одни только деньги на уме, – и на лице его появилось озабоченно-деловое выражение.

– Никакой прям совести!

 

Он, к сожалению, прав, подумал Иван Степанович. Кому сегодня нужен Поэт? Для чего, для каких целей? Впрочем, это уже голая меркантильность – «кому», «для чего»… Для чего нужен воздух? Да ни для чего! Просто так, само по себе! Чтоб дышать! Хотя колбаса, конечно, важнее. Поскольку осязаема. И именно она сегодня движитель всей нашей сугубо прагматической жизни и такого же совершенно прагматического бытия.

 

– Эй! – вывел его из задумчивости весёлый голос. – Уснул, что ли, лошадь? – и вслед за этим послышалось визгливо-довольное хихиканье.

– Почему лошадь? – удивился Иван Степанович.

– А кто же? Если не бизнесмен, то обязательно! На тебе и сеют, и пашут, и плотют столько, чтобы только на овёс хватило. Так что лошадь и есть! В самом натуральном виде! – и новый знакомый опять визгливо-довольно хихикнул.

Его неожиданная хамская выходка, как это ни странно, совершенно не смутила Ивана Степановича. За свою долгую пескостуйную жизнь он насмотрелся и наслушался столько разного хамья, что на хамство у него выработалось что-то вроде иммунитета. Тем более что это такая черта человеческого характера, которая не поддаётся никакому гуманному перевоспитанию. Перевоспитать хама можно только предельно жёсткими, карательными методами, а Иван Степанович терпеть не мог насилия ни в каких проявлениях и ни в каких, даже самых благородных целях.

 

Впрочем, старичок, как истинный прощелыга, тут же понял свою оплошность.

– Да пошутил я, пошутил! – постаравшись изобразить на лице совершенно искреннюю дружелюбную улыбку, пояснил он. – Что ж, друзья и пошутковать, что ли, между собой не могут? – и этак приятельски подмигнул. Дескать, ну, чего ты, лошадь, в самом-то деле? Шуток не понимаешь? Тяжёлый случай! Требуется срочное лечение!

– Кстати, освежиться не желаете? – продолжил он, обнажив, наконец, свою истинную суть. – Могу составить компанию. Правда, у меня денег нету. Пензию приносют в недостаточном количестве.

– В каком смысле «освежиться»? – не понял Иван Степанович.

– В прямом. Остограммиться. Пивная прямо за церковию. С удовольствием провожу и развлеку приятным душевным разговором.

– А, вот вы о чём! – улыбнулся Иван Степанович. У него почему-то сразу потеплело на душе. – Нет, спасибо! Не употребляю.

– Что, совсем?! – у старичка от удивления вытянулось лицо. – Категорически?

– Да, как-то так… Ну, если, например, изредка, на день рождения…

– А у меня сегодня как раз оно и есть! – обрадовался старичок, и по его совершенно искреннему взгляду сразу стало понятно: врёт, собака! Он вообще ещё не родился! Он только собирается! Даже ещё и роддом тот не построили, в котором такое моральное уродство должно появиться на свет!

– Ну, хорошо, хорошо… – смущённо пробормотал Иван Степанович и достал из кармана кошелёк. – Вот вам сотенная… Так сказать, в подарок и вообще… Поздравляю!

– И я вас! – с армейской готовностью откликнулся старичок (разве что под козырёк не взял).

– А меня-то с чем?

– А с просто таком! – не растерялся шустрый алконавт, цепко выхватывая из его руки банкноту. – С тем, что живы и здоровы! Что приятный человек! Бывайте и дальше!

После чего приветственно махнул рукой и поспешил в пивную, где на сотенную можно было купить сто пятьдесят граммов водки, кружку пива и беляш, любовно разогретый в микроволновке буфетчицей Тамарой, женщиной положительной во всех отношениях.

 

Иван же Степанович бросил прощальный взгляд на Дом Поэта, вздохнул и, смешно подпрыгивая, побежал к автобусной остановке. До автобуса оставалось восемь минут, и Иван Степанович как раз поспевал в продуктовый магазин, чтобы купить на ужин пакет кефира, батон хлеба и котелку пока ещё не подорожавшей у них в городе ливерушки...