Зябкин из "Тысячи и одной ночи", или Приключения бедуинов в России

 

 

 

Будучи на чеченском фронте, Зябкин пересказывал однополчанам библейские истории, понятным для них – солдафонским – языком. Я же перескажу одну из арабских сказок, тем же языком – она имеет прямое отношение к делу.

Группа арабов поймала разбойника-бедуина, и за то, что он много выпендривался, решила его замочить. А бандит говорит: я вам интересную байку расскажу, из жизни, а вы меня не мочите. Те отвечают: ладно, только чтобы интересно было. Бедуин говорит: «Мотался я как-то раз по пустыне, напоролся на мужика с бабой. Мужик богатый, явно при бабках. А баба, я вам скажу, ну и вкусная баба. Ну мужик меня привечать, то да се, нажрались мы до отвалу, они пошли в свою палатку, а я на своем бархане сижу. Так я не будь дураком, ночью пробрался к ним, и парня прирезал, а товара у него и впрямь было завались. А девка проснулась и ну голосить: «Ты что наделал, урод! Это мой брат, он меня за тебя выдать хотел, и приданое богатое дать. А ты что натворил, гнида?!» Ну я девку отымел как надо, а потом и прирезал – а чего свидетелей плодить. Я на их деньжата потом месяц гулял. Ну вот и вся история».

Арабы выслушали и говорят: ну ты, сука, такой урод, каких и в пустынях мало, мочи его, падлу! Прикончили козла, и на верблюдах своих уехали.

Бедуин, надо полагать, перед смертью был ужасно удивлен – такую интересную историю рассказал, а они, сволочи, все равно меня мочить. За что?! Бедный бедуин. Он опередил свое время. Ему бы в наше время родиться.

Понятное дело, не приходится удивляться рассказу о том, как Зябкин с однополчанами напоролись на винзавод и напились до потери человеческого облика. В конце концов, мы живем при демократии, и ко столь высокому уровню пишущих уже давно привыкли. Не стоит удивляться и тому, что автор с недоумением наблюдает за товарищем, мучающимся от измены, и ставит в пример себя: «так я там свою девчонку под и над другом не раз заставал. Да они меня еще и посылали куда подальше… Да за ней еще бегал…» Скоро только такие люди и останутся, так что это все «нормально».

Интересно вот что. Автор пытается разбомбить чеченских боевиков, по ошибке взрывает мирную семью и жалеет: жалеет о том, что в боевиков не попал. Соратники-собутыльники его издеваются над изувеченным пленным и сбрасывают его с вертолета – автору очень весело, и он вместе с ними смеется. Что же это значит – автор похваляется своей жестокостью? Вовсе нет. «Надо заметить, что в ту пору дезертиры с чеченской войны объявлялись чуть ли не национальными героями. Престижнее считалось бросить своих товарищей, чем честно выполнять настоящую мужскую работу. Кто не верит мне, почитайте свободную и демократическую прессу тех дней». Зябкин просто не понимает, что он до этого рассказывал. Если его назвать подлецом, то он искренне удивится. Кто не верит мне, почитайте сказку про бедуинов. Она в начале статьи.

Непонимание автором, как он выглядит со стороны, иногда становится комичным. После живописания издевательств над пленным и подрыва мирной семьи Зябкин с сокрушением отмечает: «Во всех средствах массовой информации только и трубили о зверствах Российской армии в «маленькой беззащитной Чечне». Бедный, бедный Зябкин. Ну какие у него зверства…

Вот российский солдат, врываясь с автоматом в чей-то дом, смотрится в зеркало. «С трудом узнаю себя. Когда все это кончится, я вновь приду в нормальное обличье, но сейчас мне страшно смотреть на себя. Какой-то звероподобный облик. Во что я превратился». Хорошо, что Зябкин хоть понимает, во что он превратился, но не может понять, что в «нормальное обличье» может прийти только его внешность. Дальше самое умилительное: «Посокрушавшись над произошедшей метаморфозой (над своим «звероподобным обликом» – Л.), выхожу из дома, даже не прихватив ничего. Настолько расстроился». Не правда ли, как трогательно, что рассказчик «расстроился», даже забыл по своему обыкновению пограбить. Надо думать, из-за этого он потом особенно переживал.

Зябкин – очень тонкая натура, что видно хотя бы из того, что на следующую ночь ему снился кошмарный сон. «Будто я в теперешнем обличье приехал домой, хожу с автоматом по улицам, и никто из знакомых не узнает меня, а мать не пускает домой, как бы я ни пытался объяснить ей, что я ее сын. Все отворачиваются или шарахаются от меня. Со словами: «Да это же я, вы что, не узнаете!» просыпаюсь». Так и хочется крикнуть: не расстраивайтесь, господин Зябкин! И не бойтесь ничего. Вернетесь домой, побреетесь, примете душ, и никто не догадается, кто вы есть на самом деле. А если кто и поймет, то ничего страшного. Девчонки, например, вас интересуют из «эскорта услуги», а подобного рода бабью по барабану, кто вы есть на самом деле. Можно даже не бриться. Ваш кошмарный сон претворился бы в жизнь, попади вы в советское время. Тогда вы стали бы героем криминальной полосы, а сейчас вы сами эту полосу ведете в газете «Русский формат».

Зябкину трудно понять реакцию окружающих людей во многих случаях, нужен отдельный рецензент, чтобы ему все это объяснить. Например, его раздражают надписи на заборах чеченских домов «типа… «Смерть свиньям». «Излишне, наверное, упоминать, что под свиньями подразумевались русские». Рискну предположить: под свиньями подразумевались не столько все русские, сколько те, кто вытворял все описанное в данных рассказах в Чечне. Если же кто из чеченцев имел в виду всех русских, то он, наверное, думал, что все русские схожи с однополчанами Зябкина. Самое любопытное вот что – Зябкин искренне недоумевает, почему их называют именно свиньями. Не может быть, воскликнет читатель, чтобы он не догадался! Может. Кто не верит, почитайте сказку про бедуина, она в начале статьи.

Детское прекраснодушие Зябкина мешает ему понять, как некоторые из его сослуживцев могут быть такими сволочами. «… удивительного случалось немало. Были случаи перехода к врагам солдат-срочников. Не то чтобы часто, но были. … двое контрактников из бригады перебежали к «чехам», вместе с оружием. … Что их заставило это сделать, и чем они там занимались, не знаю». Вот представьте себе, читатель, что вы попали в некий полк, где вас окружают такие, как Зябкин, вот его автопортрет: «грязный бородатый мужик в косынке на патлатой голове. Да, вид ничего не скажешь. То ли грязное, то ли загорелое лицо с козлиной бородой… Какие-то безумные и испуганные глаза». Эти мужики пьют до одури грабленое вино, спьяну наставляют автоматы друг на друга, в минуты отдыха листают «Плейбой» и обсуждают вслух свои сексуальные фантазии. Вы, читатель, как человек интеллигентный и воспитанный, будете в восторге от этой компании. Вам даже домой возвращаться расхочется. А вот эти «двое контрактников» перебежали к «чехам». Вот Зябкин тоже недоумевает: «Что их заставило это сделать… не знаю». А вы, читатель, не знаете? Если знаете, отпишите Зябкину.

Время от времени Зябкина начинают терзать смутные сомнения, что со стороны он может показаться не очень… гуманным, что ли. Тогда он торопливо добавляет, что чеченцы сами люди жестокие, например, отрезают у пленных половые органы. Оправдавшись таким образом, автор с упоением живописует, как его однополчане не просто отрезают половые органы, а засовывают их потом в рот убитого пленного (чисто белогвардейская манера). Поразительно, но Зябкину, видимо, не приходит в голову, что любой чеченец при желании может написать точно такие же рассказы и оправдаться тем, что русские тоже так делали.

Временами комизм изложения становится карикатурным, диким. «В Хити-Хутор мы входили как немцы из фильмов об Отечественной войне». Ведь автор не понимает, что сказал. Почему как немцы? А через две строчки самое дикое: «На здании сельсовета спешно меняли зеленое знамя ислама на красный флаг». Зря Зябкин с товарищами использовали красный флаг. Дело в том, что в село вошли немцы.

Может, автор – хороший боевой товарищ? И в конце концов, он защищал целостность России? И хорошие фразы попадаются: «Можно было бы, конечно, отмазаться, как делали многие профессиональные герои, но было просто противно и стыдно перед самим собой. В конце-то концов, чем же так ценна своя жизнь, чтобы прикрывать ее чужою, тем, что своя, что ли?» Но дело-то в том, что автор совершенно не заметил, что сам же совершенно ясно проговаривается, что на родину и собственных солдат ему просто начхать. Он проговорился несколько раз открытым текстом, и каким-то чудом сам того не заметил, но ведь он же вообще ничего не замечает, вспомните рассказчика из арабской сказки. Приведу один из примеров.

Прежде чем дать цитату, нужно пояснить: «Туркмен» – это русский солдат, просто кличка такая. «Он (командир – Л.) подзывает меня и Туркмена и, показывая на группу малюсеньких людей, что копошатся где-то за домами, и говорит, что мы должны накрыть их с огнеметов. Туркмен радостно соглашается, он вообще-то большой любитель пострелять, тем более, минут тридцать назад он взвел огнемет, когда командир по ошибке принял другую разведгруппу за боевиков. Теперь он ходит со взведенным страшным оружием и не знает, что делать. В сердцах он даже просил командира разрешить ему выстрелить по нашей разведке, все равно в таком сумбуре никто ничего не разберет, но понятно, что никто не дал ему возможность реализовать подобное желание». Командир не арестовал этого сукиного сына, которому все равно в кого стрелять, не обезоружил, не отдал под трибунал. Зябкин на своего напарника не обиделся, и они остались друзьями. Остается только радоваться, что Туркмену все-таки не разрешили стрелять. Наверное, командир с Зябкиным в тот момент по случайности были трезвыми.

У меня есть знакомый, метис (полурусский), по языку, внешности и характеру типичнейший русский. Более того, он рьяный патриот, даже националист и временами от него несет скинхедом. Я рассказал ему о рассказах Зябкина, и он начал рьяно защищать автора: война есть война и т.д. Тогда я прочитал ему вышеприведенный отрывок. Больше он Зябкина не защищал.

Это все говорится к тому, что разглагольствования Зябкина о настоящих мужчинах, защищающих родину – полная чушь. «Может, герои рассказов и плохие, но это Ваши защитники». Чушь. Потому что если вы, читатель, были бы в той самой разведроте, которую хотелось пострелять напарнику Зябкина, то жизнь ваша висела бы на волоске. А Зябкин с напарником дружить бы не перестал.

Все очень просто. Мужланы-солдафоны порой смутно догадываются, что каждого второго человека от них тошнит. И наводят романтический лоск: все ради родины, надо быть мужчиной и т.д. Гитлер и эсэсовцы с пеной у рта вопили о любви к великой Германии, но в 45-ом году те же эсэсовцы очень быстро смотались со своей проигрывающей родины с золотыми вещичками в карманах, а Гитлер угробил лишний миллион своего же мирного населения, чтобы прожить еще месяц. Колчаковцы и деникинцы, точно так же, как герои Зябкина, любившие вставлять в рот своим жертвам их собственные половые органы, очень любили Россию – и через двадцать лет каждый второй из них пошел к Гитлеру. Единственное, что дорого мужикам-солдафонам – это собственная шкура. Интонация Зябкина становится наиболее убедительной, когда он говорит о страхе за собственную жизнь. «Он (командир – Л.) жаждет победы. Я – нет, не знаю, как остальные, но я не хочу никого догонять. Мне страшно. При мысли о новых боях мне не по себе». Россию Зябкин по-своему любит, но любит он ее точно так же, как наиболее невежественная, вульгарная часть азербайджанского населения (основываюсь на своих наблюдениях). С ностальгией вспоминая о проведенном в России времени, они вспоминают только одно – о множестве доступных женщин. Ни музеи, ни библиотеки, ни еще чего-нибудь. «…я хочу мечтать о красивых девчонках, о водке, о том, как приеду с этой войны в свой город и первым же делом позвоню в эскорт услуги». (Бедный Зябкин, без денег у него плохо получается.) Таких заметок множество по всему тексту и ни разу ничего, кроме девочек в коротких юбках, автору не вспоминается. Никогда не думал, что есть русские, любящие Россию так же, как 20-25 % наиболее пошлых азербайджанцев.

Напомню финал арабской сказки. Герои рассказа, выслушав бедуина, воскликнули, как вы помните: «Ну ты, сука, такой урод, каких и в пустынях мало, мочи его, падлу!» И замочили рассказчика. Но мы так не поступим, правда? Мы же не средневековые арабы, небось не в пустыне живем. Мы люди европейские, русскоязычные, интеллигенты. Мы Зябкина мочить не будем. Мы его опубликуем. Например, в журналах: «Солдат удачи», «Подъем», «Губернский стиль», «Олег», в газетах: «Красная звезда», «Русский формат» и др. А еще, знаете что – есть такой сайт, «Новая Литература» называется. Мы его туда пошлем. Там хорошие люди собрались, понимающие. Не бедуины какие-нибудь.

А хорошие мы люди, господа. Смотришь – глазам больно.