Демон IV, или Вариации на тему подвига

 

соч. 65

 

Купить в журнале за январь 2018 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 40 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

Жизнь – это подвиг.

 

Джон Сэй

 

 

 

 

 

Пётр, это не больно.^[1]

 

 

Встал Руслан посреди мастерской, расставив ноги и слегка набычившись, коренаст, упрям и прямодушен (ну да, это Ватсон), однако враз оценил совокупность деталей – ветер, ночь, потолок низковат, освещенье слабо (перебои с электричеством), диковатая тема разговора предстоящего и струною натянута Кина: атмосфера была достоевской. Чёртова жизнь, ведь мечталось об усадьбах Тургенева, о беседах положительных, ан судьба не дала, не к добру это всё, Достоевский – смертельный поэт. Тут заметил Руслан, что перенял терминологию Амира, и это крепко смутило его. Подошёл лет пятнадцати русый парнишка, поздоровался робко (с непривычки старшим руку подавать – растрогало это Руслана, и сердечно он руку пожал), глянул на закуривавшую Кину, пожирая глазами; не чавкай, процедила ледяно, чай разлей. Мальчуган поплёлся разливать, мужчины сели, Кина встала за креслом, нагнувшись уперлась в подлокотники (самые мужеские манеры были её, даже в этом стоянии раком не проглядывал Эрос, столь была напряжена – а ведь как хороша), начав: Амир позвал тебя на помощь, но мы также тебя призываем, не желая под суд и в скандальную хронику, дело ведь спорное, тёмное – достоевское, добавил Мирза (тут Руслан слегка даже дёрнулся) – да и свихнувшегося тоже жаль, в конце концов (так политики, защищая свои интересы, соображением гуманным любят речи округлять; усмехнулись ребята, Кина поняла и на мгновение смутилась). Тут Мирза обратился к Руслану: нужно герою нашему внушить, что не вынесет, посмешищем станет; внушить, не выказывая своего интересу, и на эту роль ты годишься нас более. Кина живо обернулась: как думаешь, стерпит? Руслан замялся, развёл руками: не знаю. Значит, выдержит, мрачно подытожил Мирза – ну почему, почему? – так это ж просто: скажи кому-нибудь, что подобное снесёшь, не воспримут всерьёз, мы изначально расположены не верить в героизм; положим, кто и сдюжит, так ведь априори люди не поверят, но если мы, целых трое, не можем «нет» произнести и рассмеяться, то это какой же от него веет силой; он, стервец этот – сдюжит; он не здоровяк, напирала отчаянно Кина, соплёй перешибешь, то-то и оно, что не силён, бесстрастно иронизировал Мирза (и вновь Руслану было непонятно: над кем, зачем, чего он хочет), будь он атлетом, можно было бы сказать со стороны, что нас троих в заблуждение ввели бицепс с трицепсом, меж тем как мужество не зависит от мышечной массы (и от половой принадлежности, кстати), но если щуплый дохляк – впечатленье произвёл такое, то значит, стервец этот сдюжит.

Затянулось молчание – секунды на три, вдруг мальчик сорвал наушники, отодвинул бумаги (битый час он высчитывал что-то) и налетел на собеседников, восклицая ломавшимся голосом: объём написанного Лопе де Вегой в сто раз – нет! в сто шесть-сто семь раз – больше полного собрания сочинений Пушкина. Что тут ответишь – пауза возникла вновь, а парнишка продолжил, отчеканив восторженно-звонко: на каждую страницу Александра Сергеевича приходится целая пьеса – по восемьдесят-сто двадцать страниц – и ещё два сонета плодовитого испанца, это всё – на одну лишь страницу. Шёл бы ты, послушал музыку, сказала Кина. Мирза сказал: м-да, а Руслан не нашёлся, что ответить. Апологет Веги вернулся за столик. «Достоевский достаёт», добавила Кина. Кто-кто? Пояснили: Федей зовут, к тому ж и Михайлыч. А-а…

Помолчали ещё немного, выбиты из колеи, неожиданно Руслан вопросил: чего боитесь? Почему не в силах отказать? Кина едва не поперхнулась, отставила стакан, Мирза занялся эспаньолкой: чесал, приглаживал, дёргал, молчание из задумчивого и недоуменного перешло в фазу неловкости. Не хотят раскрыть причины шантажа. Один чёрт. Сменим тему. А насколько реальна эта история? С освежёванным импровизатором. Вот-вот, оживилась Кина. Можно ли верить? Есть несколько источников, и толпа очевидцев была. Так ведь средние века, дегенераты, правда, Руслан? Да, легенд и легковерных было много, и насчёт чудес религиозных – ситуация простая, продолжал Мирза преподносить пилюли горькие, – чернь расположена была в это верить, но признать факт существования еретика, коего сломить оказалось неможным: дело иное, признанье мужества твоими же врагами: комплимент самый верный, и когда дивились арабы выдержке Бабека, когда вырвалось у чекиста: «шикарно умер Гумилёв» – этому хочется верить. Отрадного не скажешь – затянулась – фу, надымили, поднялся Мирза, и кстати, у меня идея. Минутку. Хлопнул дверью. Достоевский, в наушниках посвистывая, цифры чертил, Кина раза два порывалась что-то сказать, но пошла в туалет.

Мирза вернулся не один. Гость был тощий, высокий, лет сорока и с вислыми усами. Он сказал: «Гера». Мирза добавил: «эрудит» и к нему: с меня литр за сведения определённого рода. «Алкаш», вполголоса заметил Руслан. «Все эрудиты алкаши», довольно громко ответила Кина, непонятно, в знак презренья к знатокам или в алкоголиков защиту. Гера сел, подобрал полы пальто, жевнул усы и заговорил, попутно оглядывая Кину с Русланом (интеллигентное лицо, хоть и спитое): Степан Разин молчал при поднятии на дыбу (а при этом ломаются кости) и при копчении не проронил ни звука; это как – копчении? – спросила Кина; медленное, на огне, коп-тить, уточнил Гера, явно доволен лишней возможностью на неё поглазеть – господи, дикуши – Кампанелла выдержал тридцатишестичасовую пытку, после чего потерял сознание (то был упадок физических сил – физических, но, возможно, не духа), пытавший шестнадцатилетнюю Беатриче Ченчи заявил суду недоумённо, что девица просто молчит, после чего в недоверия знак был сменён стариком, дряхлым и с многолетним стажем, его не растрогала б и троянская Елена, отчаявшись дождаться показаний, подвесил девушку за волосы (фраза, казалось бы, ясная, была не понята, пришлось повторить внятно и медленно: подвесили за волосы, под потолок, висела на волосах), истязуемая покачивалась молча; Мирза вручил купюру лектору – для начала, но давай поближе к современности, чтоб осязательней было – Гера куснул правый ус, стимулируя память, но продолжить не успел. Достоевский с потрясённым лицом ринулся к ним, позабыв снять наушники, отчего заорал невыносимо громко: Лопе де Вегой написано в тридцать два-тридцать четыре раза больше, чем Пушкиным, Лермонтовым и Гоголем, вместе взятыми, или в шестнадцать-семнадцать раз больше Пушкина, Лермонтова, Гоголя и Шекспира. Взятых вместе.

Молчали. Руслан задумчиво, Мирза как-то с насмешкой (над чем? над кем?), Кина со сдерживаемой яростью. «Впиши и Грибоедова. У него всё равно одна только пьеса, – сказал Гера. – Цифры не изменятся, а список станет внушительней». Достоевский, ещё в наушниках, не слыша, проорал: «А-а?!! Что-о?!!». Вдруг понял, покраснел и снял наушники. «Сейчас не до тебя», мягко промолвил Мирза. Вислоусый выдержал паузу, продолжил: Карнак и Шульце-Бойзен, истязуемы гестапо, показаний не дали, а Бойзен так и вовсе молчал, без стенаний, ошарашенные наци жгли его ультрафиолетовыми лучами – без результатов, тогда на технику решили наплевать и припомнили средневековье – «испанский сапог», Бойзен кричал, но информации не выдал, не солоно хлебавши отправили в газовую камеру, прокурор Редер, уходя с места казни, обронил: «Шульце-Бойзен умер как настоящий мужчина», а впрочем неважно, кто что сказал (тонкая усмешка тронула губы Мирзы, Руслан уловил, Кина уже ничего не ловила, молча давая понять, что перечисленье затянулось, но Руслан слушал сосредоточенно и как-то напрягшись, отчего стал казаться ещё коренастей и пружинистей, и это подхлестнуло рассказчика – он даже перестал глазеть на Кину) – супругов Херша и Миру Сокол калечили те же эсэсовцы, посадив по соседству, но даже взаимная жалость показаний не выбила; советская пропаганда? – спросила Кина ядовито – архивы гестапо, бесстрастно ответствовал пропойца, не повернув головы, но смотря на Руслана (кто знает, может, Кину раздражало и это – сильнее женских чар оказалась невнятная сила, незримая связь между этими двумя, а впрочем, до того ли ей было, и к чему ей внимание голодранца проспиртованного – но кто знает, кто знает), Сюзанна Спаак в тех же учреждениях прошла через многодневный кошмар, не выдав никого, только лишь сошла с ума от боли, заместо требуемых данных декламируя Платона и Гомера – дальше не продержался выпивоха, деликатно Мирзой выпровожен, ассигнациями начинён, но отчего-то не радостный, как во время заначки, а сумрачен, сдержан, как и Руслан (к чему, отчего?).

Откуда деньги у него? на палача и прочие издержки – продал квартиру, вполне состоятелен, хоть и выглядит по-прежнему дико, ты представь… соблазните его – перебил Руслан, сминая пачку сигарет – что? – соблазните. В бар отведите, в ресторан. Пусть развеется. Пусть оторвётся. (И невольно улыбнулся Руслан, в ресторане представив Амира: этакий двойной вопросительный знак в государственном гимне.) Да хоть сама постарайся, добавил про себя, окинул взглядом Кину и опешил: явно была смущена, и Мирза теребил эспаньолку, чёрт… видно, она попыталась, но не вышло ничего, и себе подивился Руслан: был рад, что ей не удалось, этой писаной диве, и ведь с кем не удалось – с этаким чучелом, почему же я рад, идиот (странное дело: всегда ясный и цельный, с самого начала сей нелепой истории он постоянно сомневался в себе, будто обнаружив в душе кого-то другого, удивлявшего его, порой раздражавшего, иной же раз Руслан пред ним робел). А Мирза пояснял: не пройдёт этот номер, на сей счёт у Амира своя философия – только животные, говорит, умирают от дряхлости, к забавам плотским доступа лишившись, это значит – жизнь их отбрасывает, но подобает человеку: её – отбросить, в самый раз помереть, коли деньжата завелись, пинком отшвырнув ягоди́цы с шампанским, это значит – ты жизни хозяин, а не правят тобой, как скотом; это я – Мирза добавил – у психиатров читал: подчас безумцы мыслят очень тонко.

Едва он кончил, как стало очень шумно: вспылила Кина – мне надоел твой тон дурацкий, снисходительный, порой бесстрастный, будто на научной конференции, да мне плевать на ваши философии; нет, ты послушай, тараторил Достоевский (угадав, что Руслан не заткнёт), чтобы догнать Вегу по объёму написанного, работая со скоростью Бальзака (сочинявшего по двенадцать-восемнадцать часов в сутки), понадобится двести двадцать ­– двести двадцать пять лет непрерывного труда, в темпе Горького или Достоевского – семьсот пятьдесят – восемьсот лет, Флоберу потребовалось бы полторы-две тысячи лет, Пушкину – около двадцати пяти веков, а Данте – четыре с половиной тысячелетия, это ж значит – будь Пушкин современником Сократа, доживи до нашего времени и работай все это время – он догнал бы Вегу лишь сейчас, на исходе двадцатого века, Данте же пришлось бы начать ещё раньше, со времён пирамиды Хеопса, и писать всё это время, на протяжении всех мировых цивилизаций, от медного века до телефона мобильного, и только сейчас он дошёл бы до Веги: ведь это же чудо, это кошмар, и сего не постигнуть рассудком – так кричали Достоевский и Кина, а в дверь стучались: Гера, нетвёрдо держась на ногах, сообщил о бесстрашии суфия Халладжа и об индейском императоре ацтеков Гватимозине (Куаутемоке), положенном на раскалённые угли, но говорившем спокойно и внятно; едва был выставлен нежданный информатор, как свет потух (отключили по дому всему), не могли никак на столе нашарить зажигалки, ходили взад-вперёд, сшибаясь друг с другом, выставив руки, чертыхаясь, повалили с грохотом мольберт, сядемте, сказал Мирза, поменьше движений – присели осторожно, помолчали, слушай – вновь раздался голос Мирзы – только в тебе нет сомнений, верно подметила Кина, что и я уже болен, все мы здесь немножечко амиры, и сама она тоже, а не только этот… лопевед вегавед, но ты спокоен и свеж, сыграй же роль успокоителя – вспыхнул свет, резанул по глазам, и Мирза с Киной ещё усиленно моргали, когда гость, медленно, с запинкой и потупившись (так несвойственна была ему сия манера, что воззрились с удивлением) сказал: вовсе не по душе ему затея сумасброда, но слишком многим Руслан ему обязан, он боится, боится, что не сможет отказать, он в надежде, в надежде, что уладится дело нечаянно, но прямо отказать – он не в силах. Тишина теперь звенела, Достоевский вошёл (к соседям выходил обсудить электричество), радостный возглас издал и осёкся: самый воздух звенел, этого я и боялся, выдавил Мирза, ты слишком положителен… в своём роде, Кина бешено молчала, никогда не думал Руслан, что молчание бывает оглушительным, и между тем пытался вспомнить, что сделать позабыл, ах да, уйти; Мирза догнал на пороге: не торопись; и тут постучали – Гера сказал, не входя, запинаясь и подбирая слова, как за минуту до него Руслан – Будаг Амцети, чтец, за декламирование стихов Насими был сожжён, впрочем… не об этом хотел сказать, ах да: Хачатур Жигранагерци за следование тому же Насими казнён был тем же способом – с него содрали кожу заживо, хотя как вёл себя при этом, неизвестно, а сам Имадеддин… но, верно, про него Мирза поболе знает. Мирза молчал, дар речи утеряв. Руслан рассмеялся: эффектнее не сочинить концовки, и ему действительно пора.

 

 

 

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за январь 2018 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению января 2018 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.