Причитание

Приятный ветерок, от него на душе радостно!

Иринэ расправила уголки косыночки на шее, огляделась по сторонам и побежала вниз по улице.

Удивленное лицо в окне, рука, которая хочет остановить, восклицание:

– Что сталось с Иринэ? На пожар, что ли?

Иринэ на лекции опаздывает! Опаздывает на лекции!

Когда бежишь, чувствуешь себя птицей. В пакет со сладкой крупой врывается ураган, разрывает границы мира, пускает в тебя солнце. И несет тебя по земле в сполохах света и ярости...

Полет урагана становится твоим полетом. Забываются огромный нос, папина обида, мамуля, безвольная, как салфетка. Перестает владеть тобой новая головоломка – была ли у папы любовница. Любовница – это из романов, а папа обыкновенный, из каждого утра, каждого вечера.

Ты не успеваешь оценивать и противопоставлять события, но зато успеваешь творить их.

Однажды Иринэ подглядела, как отец играл волейбольным мячом Дато. Подпрыгнет и ударит по мячу резко и сильно. Мяч стукнется о полировку шкафа и отлетит к трельяжу. Отец засмеется и кинется на постель, по которой катится мяч, как вратарь на стадионе...

Тут он заметил Иринэ, покраснел и сел на кровати, выпрямив спину и сердито сдвинув брови. Он испугался, что дочь растрезвонит, как он шалил в неположенном месте. А Иринэ никому не растрезвонила, даже мамуле. Она умеет хранить тайны, и очень горда этим.

Сегодняшняя Иринэ храбрее минувшего папы, она ни перед кем не покраснеет – добежит до перекрестка и окончательно порвет поводок воспитанности и осторожности. Она станет ураганом и закрутит в спираль пространство, вырывая с корнем деревья, круша твердыни...

Иринэ миновала перекресток, но не сумела стать ураганом. Отяжелели ноги, закололо в левом боку.

Вот-вот повстречается ей тетя Кето и скажет:

– Ты ли это, Иринэ?

И придется признаваться: она Иринэ, мама и папа назвали.

– У тебя отец умер, а ты вместо того, чтобы скорбеть, носишься по городу и позоришь семью. Такую семью позоришь!

– Так ведь папе уже все равно! – возразит Иринэ грозной тете Кето. – Мы ему порядком надоели, он взял и освободился!

Папа сейчас, должно быть, забыл Иринэ. Он, сколько она его помнит, и тремя словами с ней не перекинулся, только хмурился и молчал. А в больнице, когда она отказывалась слушать его, смотрел на нее умиленно и вздыхал:

– Ты у меня совсем взрослая! – и в голосе его слышалось облегчение.

Виновата, в глухоте и слепоте виновата! – затосковала вдруг Иринэ. Она замедлила шаг, опустила голову и уже понуро потащилась дальше. Даже веселый проспект Руставели больше не радовал ее.

Вот так всегда. Ее замечательные настроения кончаются слезами. И сразу вспоминаются прошлые горести.

Когда-то она, восьмиклассница, влюбилась в десятиклассника – своего партнера в школьном драматическом кружке. По сюжету пьесы Иринэ надо было с ним ссориться, но она была влюблена и играла не обиду, а всепрощение и нежность. И, конечно, разразилась катастрофа: на ее роль взяли Лию из девятого, мамуля отправилась жаловаться к директору, и ребят из драмкружка вызвали туда же.

Ребята сгрудились около двери, мамуля стояла рядом с директорским столом, крепко держа Иринэ за руку. И получилось, будто ребята сами по себе, а Иринэ сама по себе, и они друг другу враги.

Наверное, поэтому десятиклассник вышел вперед и заявил за всех, что они с Иринэ не могут: она дура и слова выворачивает наизнанку.

Впереди показалась филармония, перед ней каменная дева с мощными плечами и хрупким станом. Гирлянды театральных масок – от подмышек к запястьям, будто паруса на мачте.

В природе не существует таких сильных плеч на хрупких фигурах, иначе люди взлетали бы при каждом порыве ветра.

Иринэ подумала, что в городе должно быть просторно, как в небе, – только тогда можно быть собой, и близкие станут якорем, а не поводком, сдавившим горло.

Вот было бы здорово в таком городе! Людям не пришлось бы умирать, чтобы говорить со своими детьми. Они говорили бы с ними ежедневно, в больнице оказалось бы достаточно прикосновения, и они поняли бы друг друга, а любовницы... Интересно, были бы в таком городе любовницы?

Однажды папа повез Иринэ, Дато и маму за город. Они долго гуляли и набрели на ущелье с узеньким висячим мостиком – любой порыв ветра обращал его в маятник. Иринэ стояла на мостике, держась за веревочные перила и не чувствовала от страха тела. Но тут по тонким доскам с противоположной стороны величественно прошествовала корова, надвинулась на Иринэ, коснулась теплым уютным боком... Иринэ оторвалась от перил, сделала шаг, ни за что не держась, подпрыгнула на одной ноге... Мостик перестал был опасным, сделавшись партнером по танцу.

Может, любовница и теплый коровий бок похожи? Мистический способ почувствовать себя в безопасности?

Иринэ подняла глаза от асфальта и остолбенела. По боковой улице спускался к ней давешний рыжий незнакомец. Рыжий незнакомец... Звучит!

Она побежала быстрее, замирая от ужаса перед чем-то опасным и желанным, похожим на вихрь, врывающийся в пакет с тяжелой крупой. Этот рыжий далеко не ураган, у него спокойные глаза. И все же...

Его шаги за спиной. Вот они поравнялись.

– Вы? – она счастливо засмеялась.

– Я, – глаза его вдруг сделались лучистыми, будто он сбросил маску или, наоборот, одел ее. Может, маски – его паруса, как у каменной девы перед филармонией?

– Вы на меня засаду устроили?

– Охочусь на хорошеньких девушек!

Надо, надо что-то делать! Расшалившиеся козлята-ощущения толкали Иринэ изнутри рожками, щекотали в горле.

– Нахал! – она вознесла руки ввысь, подставила лицо голубизне неба. – Вы урага-ан, урага-ан! – пропела она меццо-сопрано, и подождав, пока последний звук растает в воздухе, выдохнула почти шепотом. – У-у-ра-а-га-ан!

– С вами не соскучишься! Вчера держались тихоней, а сегодня буян из буянов! – он отступил на шаг и принялся бесцеремонно ее рассматривать. Теперь глаза его сделались цепкими, заинтересованными, с упрятанной в глубину зрачка насмешкой.

И вдруг что-то опять изменилось в его лице, черты смягчились, и он улыбнулся (сбросил маску или одел ее?).

– Да ты же совсем ребенок, малыш. Как тебя зовут, сумасшедшая ты душа?

Иринэ опустила голову, кокетливо повела плечами.

– Так и будем играть в секреты?

В незнакомце было нечто от папы, но больше от карликового деревца на балконе у маминой старухи, деревца, от которого заводится в доме мошкара и веточки которого торчат точь-в-точь как косички у первоклассницы.

В незнакомце таилась загадка, как в слове "любовница", – тревожно и сладко замирает дыхание у очарованной Иринэ, и она уже не слышит в этом слове ничего, кроме корня – "любовь"...

Незнакомец был судьбой, роком, а она все стояла перед ним и молчала, не в силах осознать смысл своего молчания.

Незнакомец! Рыжий незнакомец!

Наконец, Иринэ неуверенно произнесла:

– Вы не испортите мне настроение, правда?