HTM
Международный конкурс молодых критиков русской поэзии

Александр Левковский

Как разрушалась сталь

Обсудить

Рассказ

 

Купить в журнале за ноябрь 2017 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за ноябрь 2017 года

 

На чтение потребуется 20 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 5.11.2017
Иллюстрация. Название: «Как закалялась сталь». Автор: Victor R.. Источник: http://www.photosight.ru/photos/22813/

 

 

 

1

 

Отец поставил меня к токарно-винторезному станку в тот день, когда мне исполнилось десять. Он придвинул деревянный ящик вплотную к станине, поставил меня сверху, водрузил защитные очки мне на нос и сказал:

– А теперь смотри, Петя, как надо вставлять заготовку и закреплять резец.

Я нагнулся к станку, дивно пахнущему металлической стружкой и машинным маслом, следя, как мощные ладони отца управляются с цилиндрической заготовкой и резцом. Закончив подготовительную работу, он скомандовал:

– Включай станок!

С радостно бьющимся сердцем я нажал на кнопку, отец плавно подвёл резец к вращающемуся цилиндру, примерился – и коснулся поверхности заготовки острейшей кромкой резца.

– А теперь, Петя, продолжай! – сказал он, выпрямился, положил мою ладонь на рукоятку резцедержателя и крепко придержал мою детскую ручонку своей рукой.

Я и сейчас, много лет спустя, не могу забыть ту первую стружку, снятую мною со стального цилиндра, когда мне едва исполнилось десять лет...

 

Отец был начальником цеха точных деталей на ташкентском заводе, строившим грузовые вертолёты для перевозок в труднодоступных районах и для обслуживания геологических партий. Он был до мозга костей рабочим человеком, чудотворцем механической обработки; у себя в цеху он был полубогом; его слушали беспрекословно; с ним разговаривали с невольно подчёркнутым почтением; ему не перечили ни главный инженер, ни директор.

Он прошёл долгий путь от строгальщика, токаря, фрезеровщика, слесаря-инструментальщика, слесаря-сборщика и технолога – до дипломированного инженера и начальника цеха.

И я в точности повторил его путь!

 

...Мы – мой отец и я – из тех, что испокон веков слыли на Руси фольклорными умельцами; мы – те, кто, по легенде, могли «подковать блоху»; мы – рабочие люди, мастера со знанием едва ли не всех мыслимых инструментов и станков; с натруженными ладонями, в которые навеки въелась металлическая пыль; с пальцами, одарёнными особым чутьём к металлу, подобным чутью скрипача и пианиста к струнам и клавишам!

Мы те самые рабочие, что привычны к запаху завода – к всепроникающему, ни с чем не сравнимому запаху стальной, бронзовой и дюралевой стружки, – запаху, который я ощущал по восемь-десять-двенадцать часов в день, из месяца в месяц и из года в год, и без которого я не представлял и не представляю себе жизни!..

Мы и есть те самые рабочие-металлисты, для которых слово «завод» равносильно слову «храм»!

 

 

2

 

– Питер, – сказал мой босс, проходя мимо моей кабинки и жуя на ходу огромный сэндвич, – зайди ко мне через пять минут.

– Вальтер, – ответил я, – почему бы тебе не поделиться своей немецкой ветчиной с русским коллегой, который ещё не завтракал?

Босс остановился, ухмыльнулся, затем послушно отломил солидный кусок булки, в которую был заложен толстый пласт розовой ветчины, и протянул его мне, ворча под нос:

– Наглый, как все русские... Мало мы, немцы, били вас во всех войнах...

От неожиданности я едва не подавился его булкой и расхохотался.

– Вальтер, – вскричал я, – ты что, забыл Сталинград?!

Босс отмахнулся и сказал, открывая дверь в свой кабинет:

– Зайди ко мне, и я тебе устрою такой Сталинград, что ты не очухаешься.

– Вальтер, – говорю, – ты напугал меня до смерти!

Вот так выглядел типичный утренний обмен любезностями между мною и моим боссом-немцем Вальтером Хоффманном, владельцем завода точного машиностроения в Дэйтоне, штат Нью-Джерси, на котором трудились три сотни рабочих, техников и инженеров.

Я неоднократно слышал от бывалых людей – и даже читал где-то, – что у немцев и японцев плохо развито чувство юмора. Что японцы и немцы слишком серьёзные люди для такого несерьёзного занятия, как смехуёчки, рассказывание анекдотов или подначивание своих собеседников.

Ну, значит, мой босс – не типичный немец, ибо он никогда не бывает слишком серьёзным. Он постоянно улыбчив, подчёркнуто приветлив и склонен видеть всё и всех в юмористических тонах.

 

...Вот точно так же, слегка улыбаясь, он смотрел на меня воскресным утром пять лет тому назад, осенью 1990 года, держа в руках моё так называемое resume, то есть мою рабочую автобиографию.

«Peter Nikanorov», – прочитал он заголовок и взглянул на меня. У его английского произношения был жёсткий немецкий акцент. – Вы пишете, что были в России рабочим-универсалом, знающим все виды станков, и что вы хотите работать у нас в таком же качестве. Верно?

Я кивнул и произнёс одну из немногих англоязычных фраз, знакомых мне:

That's right.

 

Я знал, что мой английский был просто ужасным, и поэтому старался обходиться короткими фразами. К тому времени я пробыл в Америке всего полгода, жил на пособие организации помощи иммигрантам под названием «The New Americans» («Новые американцы»), ютился с семьёй в скверно меблированной квартирке в негритянском городке Ист-Орандж, круглосуточно учил проклятый каркающий английский и мечтал о работе на каком-нибудь отлично оборудованном американском заводе, где, по слухам, царит чистота и порядок, и где я буду таким же умельцем, способным «подковать блоху», каким я был в Ташкенте. Я уехал из Узбекистана в американскую эмиграцию, когда стало ясно, что страна погружается в хаос и что на вертолётном заводе, где я был начальником цеха, заказы иссякли и работа почти прекратилась. Мы приходили на завод и слонялись без дела. Нам перестали регулярно платить. Рабочие играли в карты, домино и шашки. Начальство запиралось в кабинетах и пило водку...

Жена, у которой младший брат жил в Нью-Йорке, со слезами донимала меня просьбами уехать.

Мой привычный мир рухнул!

А я не мог жить без работы. Не мог существовать. Не знал, куда девать свои праздные невостребованные руки. И дело было не только в деньгах. Всю свою жизнь я был металлистом, и без работы с металлом я просто не мог чувствовать себя человеком!..

 

...– Зовите меня Вальтером Хоффманном, – сказал улыбаясь босс, неожиданно перейдя на русский язык. И добавил: – Не удивляйтесь – я выучил русский в лагере для военнопленных под Казанью.

Я вздохнул с облегчением. Надо же, как мне повезло!

Я присмотрелся к Вальтеру. На вид ему было лет семьдесят. То есть он ровесник моему покойному отцу. И уже успел повоевать против нас. И даже побывал в лагере для военнопленных. И, по слухам, оказавшись после войны в Штатах, основал сначала мастерские, потом небольшой заводик, и вот теперь владеет отличным заводом.

Но человек он как будто неплохой. И руки у него – такие же натруженные рабочие руки металлиста, как у меня и моего отца.

– Пошли, – сказал босс, встал, снял зачем-то с полки деревянный бюст с изображением какого-то интеллигентного мужика с короткими усами и вышел из кабинета.

Мы прошли через весь огромный цех механической обработки – на самом деле, идеально чистый в этот нерабочий день – и остановились в дальнем углу, где располагались фрезерные станки.

– Питер, – сказал босс, – я даю вам шесть часов. Видите эту статуэтку? Это мой земляк, великий немецкий изобретатель Рудольф Дизель. Возьмите стальной цилиндр диаметром в шесть дюймов и отфрезеруйте мне заготовку такого же размера, что и этот бюст – как можно ближе к изображению Рудольфа Дизеля! – Он усмехнулся и добавил: – Только не пытайтесь фрезеровать нос, усы и пенсне это дело не фрезеровщика, а гравёра.

Он повернулся и бросил на ходу:

– Набор фрез и приспособлений – на этих стендах. Кофе и сэндвичи вам принесёт охранник. Счастливо!

 

...Через пять часов я постучался в кабинет Вальтера Хоффманна, вошёл и поставил на стол деревянную статуэтку и отфрезерованный мною стальной бюст великого немца. Я полностью обработал и отшлифовал заготовку, оставив для гравёрного резца только лицо Дизеля.

         Вальтер встал из-за стола, обошёл бюст со всех сторон, надел очки и внимательно рассмотрел обработанную поверхность, ощупал её, бережно погладил и тихо сказал:

– Присядь, Питер.

Он открыл шкаф и вынул бутылку с двумя рюмками. Порылся в холодильнике и поставил на стол тарелку с закусками.

– Ты пьёшь немецкий шнапс? – осведомился он и тут же добавил, махнув рукой: – Впрочем, ты же русский, а русские, как я убедился в молодости, пьют всё на свете – даже такой деликатес, как самогон...

Он рассмеялся и разлил шнапс по рюмкам.

– За здоровье нашего нового работника, замечательного русского мастера Петра Никанорова! Cheers! – провозгласил он.

Мы чокнулись, выпили и закусили. Великий Рудольф Дизель равнодушно смотрел, как мы, прожевав бутерброды, тут же приступили ко второй порции шнапса.

Вальтер сказал:

– Питер, ты должен показать мне, как ты смог добиться такой точности. Даже я, со всем своим многолетним опытом, не смог бы сделать такое чудо! – Он покачал в восхищении головой. – Ты почти не оставил работы гравёру. Даже галстук-бабочку отфрезеровал! – Он расхохотался.

– Я работал пальчиковыми фрезами, – сказал я. – Цилиндрической, дисковой и Т-образной...

– Это понятно! Непонятно только, как простой смертный может владеть таким филигранным искусством!..

 

Вот так я и стал самым высокооплачиваемым рабочим на заводе Вальтера Хоффманна. Босс распорядился платить мне двадцать долларов в час; в 1990 году это были великолепные деньги! – и мы с женой были вне себя от радости.

Он послал меня на усиленные шестимесячные курсы английского с полной оплатой за счёт завода. И через восемь месяцев назначил меня начальником цеха.

То есть я стал в Америке тем, кем я был до эмиграции в Советском Союзе, – главным заводским специалистом по механической обработке.

 

 

*   *   *

 

Вальтер вовсе не устроил мне сталинградское побоище, как он шутя грозился. Вместо этого он усадил меня за стол, разлил по рюмкам шнапс и огорошил меня таким сообщением:

– Питер, тебе надо будет на недельку съездить на свою бывшую родину, в Ташкент – на твой вертолётный завод.

 

Вот так известие! Как это неожиданно! Как замечательно! Какое на свете известие может быть лучше этого?! Ведь я не был в Ташкенте, где я родился и вырос, вот уже больше пяти лет...

 

Зачем?

– Советский Союз, как ты знаешь, распался. В стране царит хаос. Судя по газетам – да и по твоим рассказам, – многие предприятия там работают вполсилы.

Я тут же припомнил отличные, прекрасно оборудованные цеха на заводе в Ташкенте, где я проработал больше двадцати лет.

– Ты бы видел, Вальтер, – вздохнул я, – какой это замечательный авиационный завод! Новейшие станки... Прекрасные специалисты... Рабочие, которые могут совершать чудеса... А-а, да что там говорить!

– Вот именно! – подхватил Вальтер. – Этим-то я и хочу воспользоваться!

– Каким образом?

– Смотри, Питер, я плачу своим лучшим рабочим семнадцать-восемнадцать баксов в час. Хорошие специалисты в Ташкенте смогут сделать для меня такую же работу за четыре-пять долларов – и буду счастливы, верно?

– Да, пожалуй.

– Ты поедешь в Узбекистан в качестве официального представителя нашей фирмы, разведаешь обстановку на твоём заводе, встретишься с руководством, проинспектируешь оборудование, поговоришь с рабочими... Я хочу, если удастся, учредить с ними небольшое совместное предприятие.

– Лихо, – пробормотал я.

Босс встал.

– Все документы для тебя будут подготовлены к обеду. Когда бы ты смог вылететь?

– Да хоть завтра, – сказал я.

 

 

3

 

Я вышел из здания аэропорта и подозвал такси. Сел рядом с водителем, положил на колени портфель и скомандовал:

– На Кара-Су, пожалуйста. К вертолётному заводу. К главному входу.

Таксист – не узбек, а пожилой седоусый русский – повернулся ко мне и сказал:

– К вашему сведению, вертолётного завода нет. – Он включил зажигание и отъехал от тротуара. – То есть он существует, но не работает. – Шофёр посмотрел на меня, ухмыльнулся в усы и предложил: – Может, лучше поедем в гостиницу?

– Совсем не работает?

– Нет, почему же... Делает тачки, лопаты, шашлычные мангалки, кетмени, детские санки...

– Какие санки? Здесь же нет снега!

– Что значит – нет снега? В горах на Чимгане его сколько угодно. Вы что, первый раз в Ташкенте?

 

Не отвечая, я закрыл глаза, вспоминая солнечный весенний день семьдесят шестого года, когда по цехам вихрем пронеслась весть, что сразу после обеда совершит первый испытательный полёт построенный нами новый вертолёт Со-2.

С разрешения начальства сотни рабочих, техников и инженеров заполнили обочину огромной взлётной площадки, где стояли три свежепокрашенные машины, осенённые гигантскими несущими винтами. Мы смотрели, как из двухэтажного здания ЛИСа (Лётно-испытательной станции) вышли лётчики-испытатели и, держа в руках шлемы, двинулись к головному вертолёту, вокруг которого хлопотали техники из бригады обслуживания.

Толпа разразилась аплодисментами и приветственными криками.

Лётчики, широко улыбаясь, отсалютовали нам, забрались в вертолёт – и мы замерли в ожидании. Все глядели на неподвижный винт, предвкушая волнующий момент медленного начала вращения.

Я оглянулся на отца, стоявшего в отдельной кучке заводских начальников. Он перехватил мой взгляд, улыбнулся и кивнул в сторону вертолётов. Я знал, что означает его кивок. «Петя, – говорили его взгляд и его кивок, – вот мы с тобой и дождались испытания нашего автомата перекоса...». Три года тому назад мы с отцом запатентовали улучшенный принцип перекоса винта, главнейшей функции вертолёта, – идею, отличную от общепринятых мировых принципов Юрьева и Сикорского, – и вот теперь мы увидим эту нашу идею в работе!

Взвыл двигатель! – и винт начал медленное вращение. Машина оторвалась от бетона взлётной площадки, поднялась метров на двадцать в воздух и зависла неподвижно. Затем лётчик включил автомат перекоса – и вертолёт двинулся вперёд. Затем накренился и пошёл боком... И поднялся ввысь... И там, в вышине, сверкая в солнечных лучах, стал описывать круги... И начал медленный спуск...

 

...– Приехали, – провозгласил таксист. – Вот вам ваш вертолётный завод.

Я полез в карман за бумажником.

– Можно попросить вас... – вежливо промолвил водитель. Было видно, что чувствует он себя неловко. – У вас, может, найдётся пара долларов? А то наши деньги – это просто бумажки.

Я вынул из бумажника пять долларов и протянул таксисту. По его благодарственной улыбке я понял, что он считает меня необыкновенно щедрым пассажиром. Подобная поездка с аэродрома в Нью-Джерси обошлась бы мне как минимум в сорок баксов.

Я выбрался из такси. Водитель достал с заднего сиденья мой чемоданчик, махнул на прощание рукой, сказал: «Спасибо!» и уехал. Я пожалел, что не дал ему десятку, но было уже поздно исправлять ошибку.

Я стоял на замусоренном тротуаре, под палящим ташкентским солнцем, глядя на то, что было когда-то внушительной центральной проходной модерного авиационного завода. Какой-то оборотистый предприниматель разрушил турникеты, перед которыми мы когда-то предъявляли охранникам наши пропуска, выломал широкие входные двери и соорудил на их месте узкие дверные створки. И повесил над ними вывеску, гласящую, что тут ныне располагается «самая роскошная чайхана в Ташкенте»

Аппетитнейший запах узбекского плова – лучшего плова в мире, поверьте мне! – супа шурпы и шашлыков густо насыщал воздух. Я поднялся по ступенькам и вошёл в чайхану. Несколько узбеков, одетых в разноцветные халаты, полулежали на расстеленных стёганых курпачах, попивая зелёный чай, покуривая какую-то пахучую травку и негромко беседуя.

В углу двое, лёжа на животах, играли в шахматы. Я подошёл к ним. Живя в Ташкенте, я привык к тому, что узбеки в чайханах и узбекские проводники в поездах Ташкент-Москва – отличные шахматисты. Один из игроков был не в халате, а в замасленном рабочем комбинезоне, одетом прямо на голое тело.

– А я пойду ладьёй! – вдруг победоносно крикнул он по-узбекски и взялся за фигуру.

– Не надо, Рашид, – сказал я, стоя над игроками. – Лучше пожертвуй вот этого коня...

Оба шахматиста подняли головы от доски и глянули на меня.

– Петя! Пётр Николаич! – закричал что есть мочи мой старый друг Рашид, вскочил на ноги и зажал меня в кольце своих мощных рук. – Откуда ты взялся, старик?!

Мы расцеловались. Хоть Рашид и был узбеком, но никогда за все прошедшие годы я не видел его в тюбетейке и стёганом узбекском халате; я помнил его, отличного цехового мастера, в синем, хорошо отглаженном комбинезоне, с защитными очками на носу, склонившимся над шлифовальным или фрезерным станком... И ещё я помнил, как он, одетый в чёрный праздничный костюм и при галстуке, принимал почётную грамоту из рук директора завода...

– Рашид, – тихо сказал я, чувствуя, как у меня сильнее забилось сердце, – как я рад видеть тебя, дружище...

 

 

*   *   *

 

...Покончив с горько-сладкими воспоминаниями, мы с Рашидом допили зелёный чай из пузатых цветастых чайников и через заднюю дверь чайханы, мимо душной посудомоечной каморки, где работали девочки-гастарбайтеры из Киргизии, вышли на территорию бывшего завода.

Вдоль всего завода, мимо зданий цехов и отделов, от проходной и до ЛИСа, шла широкая аллея, засаженная лет тридцать тому назад высокими стройными кипарисами. Сейчас от кипарисов остались лишь безобразные пни.

– Куда делись деревья, Рашид?

Он махнул рукой.

– Вырубили, – сказал он. – Зима девяносто третьего была жутко холодной, а угля не хватало.

Мы медленно двинулись по аллее.

– Нам уголь всегда поставляла Киргизия, – продолжал Рашид. – Если ты помнишь, особенно ценился пржевальский антрацит. Но с Киргизией – да и с другими республиками – были прерваны все связи, и Ташкент в том году остался почти без топлива.

Слева и справа от нас тянулись заброшенные цеха с полувыбитыми окнами, с заколоченными дверями, с мусором, горою возвышавшимся вдоль стен. Мы молча добрели до того цеха, где мой отец и я после его смерти были начальниками и где Рашид работал бессменным старшим мастером. Через полувыломанную дверь мы проникли внутрь и остановились на пороге.

Видели вы когда-нибудь страшную картину взорванного и сожжённого зала реактора в несчастном Чернобыле? Картину реакторного зала, подобного гигантской гробнице? Панораму погружённого в кошмарную полутьму здания с обгоревшими стенами и полуразрушенным оборудованием?..

Подобную картину представлял сейчас наш бывший цех. В нём не было ни единого станка. С ржавого мостового крана свисал трос, с которого кто-то срезал подъёмный крюк.

– Куда делись станки, Рашид? – машинально задал я нелепый вопрос, хотя я догадывался, каков будет его ответ.

Пока мы брели по засыпанному мусором цеху, Рашид рассказал мне, что в 92-м году на завод нахлынули шайки дельцов из Пакистана и по дешёвке скупили десятки заводских станков. А вслед за ними приехали турки. А за ними – греки. И увезли оставшееся после ловких пакистанцев оборудование. Потом главного инженера, главного бухгалтера и ещё нескольких начальников судили за взятки, полученные от иностранцев, и за убытки от продажи оборудования по бросовым ценам, но отличные станки уплыли за границу, и вернуть их было невозможно.

– Да если б и вернули, – сказал Рашид, вздохнув, – они бы стояли без дела, так как российские заказы на вертолёты прекратились...

Мы выбрались из цеха и двинулись к ЛИСу.

– Вот тут я работаю начальником цеха ширпотреба, как говорили в покойном СССР, – сказал Рашид, криво ухмыльнувшись и кивая в сторону здания бывшей Лётно-испытательной итанции. – Если это можно назвать работой... – Помолчал и добавил: – У меня работают в основном гастарбайтеры из Киргизии. У них с работой дела обстоят ещё хуже, чем у нас...

Мы вышли на бетонную взлётную площадку, где некогда стояли в ряд праздничные свежепокрашенные вертолёты. Между грязными треснувшими плитами бетона пробивалась жёсткая пожелтевшая трава.

– Делаете детские санки? – осведомился я.

Не отвечая, Рашид поднял голову к безоблачному небу и вдруг крикнул сдавленным голосом:

– Петя, смотри – вертолёт!!! Видишь?! Наш вертолёт!

Я глянул вверх. Высоко в бледном небе мелькала какая-то чёрная точка. Неужели это на самом деле наш Со-2? Неужели я увижу сейчас нашу красавицу-машину, нашу «стрекозу», стремительно спускающуюся на нас с небес? Ах, как это было бы прекрасно! Я бы забыл на мгновение картину разрухи нашего завода. Я бы подошёл к фюзеляжу, погладил бы тёплый дюраль обшивки, присел бы на корточки и всмотрелся бы в стальные детали шасси, сработанные моими руками и руками Рашида.

Я был бы счастлив!

До рези в глазах я всматривался в мелькающую чёрную точку. Она приближалась, и через полминуты мне стало ясно, что Рашид ошибся; это, конечно, не вертолёт; это просто ястреб или какая-то другая птица.

– Рашид, – говорю, – тебе показалось. Ты, наверное, выпил лишнего с друзьями в обеденный перерыв.

– Мы не пьём, Петя, – сказал Рашид. – Мы в чайхане курим анашу. Ежедневно. Эта травка – единственное утешение в этой проклятой жизни, где никому не нужны мои рабочие руки...

 

 

4

 

Я вышел из гостиницы и побрёл бесцельно по центральной площади города, мимо оперного театра имени Алишера Навои и дальше – к бывшему проспекту Карла Маркса, главной улице Ташкента. Завтра я улетаю обратно в Штаты, и мне надо как-то скоротать пустое время и попытаться отвлечься от того кошмара, которое я видел в полдень на месте моего бывшего завода.

Ноги сами привели меня привычным маршрутом к Центральной библиотеке города. Здесь, в этом старинном здании, в нашей далёкой прошлой жизни, брали книги мои родители, мы с женой и наши сыновья.

Я отыскал зал русской литературы и медленно двинулся между стеллажами, трогая корешки книг, оставшихся от минувших советских времён.

Тихонов... Фадеев... Исаковский... Паустовский... Лавренёв... Симонов... Островский...

Я снял с полки книгу Николая Островского и повернул её фронтальной обложкой к себе. Потускневшими золотыми буквами по красному фону на обложке было написано:

 

Как закалялась сталь

 

Хрестоматийная, знаменитая, знакомая мне с детства книга – роман-легенда! Святое для меня, потомственного металлиста, слово – сталь!

Я оставил библиотекарше, седенькой старушке с букольками жиденьких волос, двадцать долларов в залог – и забрал с собой роман Николая Островского.

В гостиничном номере я открыл книгу о людях, выкованных из стали, – ту книгу, которую я читал много лет тому назад, когда мне исполнилось десять и отец впервые поставил меня к станку, чтобы я научился работать с металлом... Я намеревался просто перелистать этот роман, вспоминая самые замечательные эпизоды, знакомые мне с детства, но незаметно увлёкся и стал читать книгу с первой и до последней страницы, не прерываясь...

 

...К позднему вечеру я закончил чтение и захлопнул роман, повествующий о нечеловеческих, из ряда вон выходящих усилиях тех, кто закалял сталь. Я вновь открыл обложку и долго, не отрываясь, смотрел на аскетическое лицо слепого и смертельно больного писателя, одетого в строгую гимнастёрку, украшенную орденом.

Удлинённое скуластое лицо... Высокий лоб... Сжатые губы... Глубоко посаженные незрячие глаза...

Глядя на этот портрет, я представил себе на мгновение, что сказал бы Николай Островский, пройдя вместе со мной по заводу, который тридцать лет тому назад построили его потомки. И который следующее поколение потомков превратило в сборище заброшенных, разграбленных и искорёженных цехов.

Эх, Николай Алексеевич! Легендарный Павка Корчагин! Восстал бы ты из мёртвых... Открыл бы ты свои глаза, к которым чудом вернулось зрение... И прошёлся бы ты по той земле, за которую воевал и погиб... По расколотой гигантской стране, которую ныне покидают не только выскообразованные изощрённые умы, но и золотые умелые руки...

И увидел бы ты своими заново зрячими глазами, как бездумно разрушили ту сталь, которую ты так самоотверженно закалял!

 

 

 

(в начало)

 

 

 


Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за ноябрь 2017 года в полном объёме за 197 руб.:
Банковская карта: Яндекс.деньги: Другие способы:
Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке:
«Вернуться на сайт магазина»
После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru
Вы получите доступ к каждому произведению ноября 2017 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 

502 читателя получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.08 на 03.10.2024, 13:05 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com (соцсеть Facebook запрещена в России, принадлежит корпорации Meta, признанной в РФ экстремистской организацией) Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com (в РФ доступ к ресурсу twitter.com ограничен на основании требования Генпрокуратуры от 24.02.2022) Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


50 000 ₽ за статью о стихах



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Герман Греф — биография председателя правления Сбербанка

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

01.10.2024
Журнал НЛ отличается фундаментальным подходом к Слову.
Екатерина Сердюкова

28.09.2024
Всё у вас замечательно. Думаю, многим бы польстило появление на страницах НОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
Александр Жиляков

12.09.2024
Честно, говоря, я не надеялась увидеть в современном журнале что-то стоящее. Но Вы меня удивили.
Ольга Севостьянова, член Союза журналистов РФ, писатель, публицист



Номер журнала «Новая Литература» за август 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Автосалон москва новые автомобили цены - каталог новых авто в наличии купить автомобили.
Поддержите «Новую Литературу»!