Маски

Очертания мебели едва заметно колеблются в полумраке. Лунный свет мягко разлился по комнате.

Проём окна увит чёрной, как смоль, лианой с неестественно чёткими рубчатыми листьями. Растение поднимается по шторам, обхватывая их своими жилами, ажурные усики касаются обоев, и кажется можно услышать, как они скребут по бумажной поверхности.

Рядом со мной, на краю кровати сидит некто, закутанный с ног до головы в тёмное тряпьё, и бесшумно копошиться, передразнивая мои движения. Как только я отворачиваюсь, мой сосед начинает скакать и кувыркаться, будто обезьяна, его движения – это судороги немого паралитика, задавшегося целью рассказать что-то важное языком жестов. Я не боюсь и не радуюсь, я устал, но не страдаю от этого, я отрешён, но ничто не ускользает от моего внимания. Я не хочу думать и у меня нет необходимости куда-либо идти. Не знаю, сколько прошло времени, пока я рассматривал чудную лиану, ирреальную фигуру в лохмотьях и собственные руки, едва заметно сияющие в этой лунной полутьме.

Я не уверен в том, что утомлён созерцанием, но обнаруживаю заманчивой возможность сменить обстановку, и разузнать, что происходит в соседних комнатах. Подымаюсь, идти оказывается легко, контакт босых ног с линолеумом создают похожий на чавканье звук. В коридоре, который примыкает к моей комнате, ничего не видно, потолок теряется в темноте, и видно лишь основания уходящих ввысь арок и повторяющийся рисунок на рельефных обоях; пространство коридора кажется огромным, потому что видны только части конструкций и стен. Я останавливаюсь полюбоваться ненадолго, и иду дальше. Вот кухня, я нахожу её похожей на аквариум, хотя никогда не видел аквариум изнутри. На столе что-то есть. Подойдя поближе, вижу тарелку с едой. Поджаренный, с красными прожилками, кусок мяса покрыт майонезом со светло-коричневой корочкой, и увенчан кружками золотистого лука. Я наклоняю голову и принюхиваюсь: запах, невообразимый, наделённый тысячью оттенков наполняет моё существо. Не в силах совладать с этой дикой и спокойной полнотой я замираю…

Мясо доедаю уже в комнате, поставив тарелку на покрывало, рядом с своим немым соседом, который тоже, наверное, хочет есть. Тарелка пуста, я восхищаюсь послевкусием и сбиваю щелбанами оставшиеся крошки на пол. Неожиданно порыв ветра распахивает со стуком створку окна, и студёный осенний воздух врывается в комнату. Холод пронизывает меня до костей, и я растворяюсь в сладкой дрожи без остатка.

Сначала не удаётся различить что-либо, но постепенно начинает проявляться некий пейзаж. Тысячи грозных статуй, упавших с небес, хмуро сжимая в руках бронзовые мечи, разбросаны в нелепых наклонах. Чёрный ветер трепет лохмотья петлиц истлевающих диковинные мундиров с отличиями разных времён и языков, ордена и медали давно забытых побед небрежно разбросаны тут и там. Я вижу это великую помойку истории, и свободно парю над её просторами, раскинув руки, будто владелец, осматривающий своё немое царство. Театральные рояли и барные стойки, высокотехнологичное оборудование неведомых эпох и битый кафель проносятся подо мной. Горизонт разрезают ржавеющие шпили титанических башен и полу обрушенные, покрытые копотью остовы панельных домов. Памятники с невероятными, восторженными эпитафиями и граммофонные пластинки с изощрёнными проклятиями. Металлические арки, в конструкциях которых застряли сотни стеклянных птиц с круглыми нарисованными глазами…

Ветер сдувает окаменевшие хлебные корки и рассыпающиеся в пыль крошки табака с противней походных кухонь, а кости их владельцев вросли в выжженную рыхлую землю. Красноватая, оживляемая редкими всполохами мгла, поверх которой стелятся тёмные тучи, накрывает титаническим куполом этот театр давно минувших сражений.

Веки тяжелеют от неожиданно подступившего сна, и в его объятиях растворяются громады покорёженных конструкций и устланное свинцовым дымом небо. Во сне есть только я и фигура, которую я наблюдал в комнате, мой странный сосед. Я делаю единственное правильное движение, в котором я уверен. Руки соседа оказываются в моих руках, почему-то сразу немеют кисти, я притягиваю его к себе, его лоб упирается в мой, я наклоняю голову вперёд и не встречаю сопротивления, тут же проносится поездом ворох образов, которые я не успеваю разобрать, ослепительно сверкнув, они сгорают в пустоте. Дальше возникшая инерция движения сближает наши очертания сама: моя грудная клетка на мгновения становится спиной, мне кажется будто у меня три ноги, одна из которых оказывается рукой, вторая моя рука, вместе с плечом распрямляется, ломая какие-то конструкции, которые, сковывая и комкая, вдавливали её желудок. Я надуваюсь и растягиваюсь, меня радует обретённый мною объём.

В моём сознании раскручивается огромная воронка, в которую проваливаются великие помойки истории, разламывающиеся с лёгким звуком лопающихся струн мосты, кровать, комната, лианы, коридор, кухня, последним я вижу окно, несущееся прямо на меня. Я пробиваю стекло, осколки обтекают меня, рассыпаясь в пыль, которую собирает срывающееся с меня покрывало, и резко, со звуком отрываемого скотча, разлепляются глаза.

Я сижу в автобусе, примерно в середине, у самого окна. За стеклом с каплями дождя, проноситься знакомая улица, сладко и волнительно бьётся сердце. Автобус замедляет ход, и я иду к выходу, я знаю, что это моя остановка, а рядом – мой дом. Мой родной дом, в котором я буду жить всегда.