Сам – овца

 

отбор цитат – Алена Тимофеева

 

Всегда считала, что цитаты из произведений "выкорчевываются" совсем не для того, чтобы возникло желание прочесть оригинал целиком, а скорее наоборот – чтобы не утруждаться чтением большего объема, когда можно быстренько просмотреть самое-самое и всё понять.

А взявшись за это несложное, но ответственное дело (не изменить ни суть, ни настроение оригинала ни в коем случае нельзя) поняла, что делаю это как раз для того, чтобы Вы не успокоились на этом самом малом из замечательного, а двинулись дальше.

Я больше всего хотела передать настроение книги в целом, и если хоть в чем-то я перегнула палку, отбирая то, что больше всего выбило меня из колеи (хотя и на это я права не имела), то пусть просит меня её автор, человек, перед которым я искренне и уже давно преклоняюсь.

 

Ваша А.

 

 

 

 

*   *   *

…Однажды мы сидели за столом с Александром Градским и пили шампанское, не помню уже, по какому поводу. Вдруг Градский поднес бокал с вином к уху, глаза его затуманились. Потом Градский сказал: "А ну-ка, Макар, вот мы сейчас проверим – поэт ты или не поэт. На что похож звук?" С этими словами он поднес шипящее шампанское к моему уху. Звук действительно напоминал что-то знакомое. "Может быть, шум стадиона?" – неуверенно предположил я. "Ни хуя ты не поэт! – расстроился композитор. – Вода в бачке так журчит!"

 

*   *   *

Эта история связана для меня с двумя незабываемыми: ясным ощущением ангела за плечами и чувством внезапного острейшего счастья. Возможно, вещи эти взаимосвязанные. Во всяком случае, первое обычно влечет за собой второе…

 

*   *   *

Кстати, проведя некоторое время в поисках определения счастья и не удовлетворившись ни одним из прочитанных, я вывел свое собственное:

СЧАСТЬЕ – ЭТО ТО, ЧТО НЕЛЬЗЯ ЗАПЛАНИРОВАТЬ.

 

 

*   *   *

Я разочаровываюсь – следовательно, существую.

 

*   *   *

В детстве кажется, что вот среди твоих сверстников есть умные и дураки, а взрослые – умные все. Просто не можешь представить себе взрослого дурака. С годами, постепенно перебираясь в стан взрослых, с ужасом понимаешь, что тут-то дураков гораздо больше.

 

*   *   *

Принято считать, что по тому, как женщина танцует, можно определить, какая она в постели. Это, оказывается, не так. По тому, как женщина танцует, можно определить лишь, что она о себе думает. Думает она, как правило, совершенную ерунду.

 

*   *   *

Долгое время жили среди всего дешевого. О дорогих вещах ходили легенды. Казалось: дорогое, в отличие от дешевого, не ломается. Оказалось – точно так же ломается. Оно просто дорогое.

 

*   *   *

Оказывается, обманываешь себя, оставляя что-либо на "потом"… Никакого "потом" не будет. Время идет быстрее и быстрее, и свободного времени будет все меньше и меньше, а потом сразу умрешь. А если, не дай Бог, не сразу – все равно будет уже не до книжек. Так что "потом" – это утешительная форма "никогда"…

 

*   *   *

Казалось бы, с опытом, который неизбежно приходит с годами, поток разочарований должен постепенно иссякать. Ничего такого не происходит – просто сам предмет меняется.

 

*   *   *

Удивительное дело – человек, который пишет песни, рисует картины – словом, делает что-то, что собирает вокруг него людей, – постепенно оказывается в плотном кольце этих людей, искренне им восхищающихся. Человек не может определить толщину этого кольца – он видит только первые ряды. Рано или поздно у него возникает ощущение, что кольцо это не имеет внешних границ и толпа его почитателей простирается до горизонта. А на самом деле кольцо всегда имеет толщину... (Увидев это один раз, я понял, что застрахован от обольщения на всю оставшуюся жизнь).

 

*   *   *

Нам свойственно переносить на слушателя все тонкости нашего собственного вкуса. То есть если ваш товарищ, как и вы, любит чеснок, то он обязан любить и варенье, потому что его любите вы. Мало того – он обязан, как и вы, ненавидеть груши.

Это большое заблуждение. Ваш товарищ ничем вам не обязан и будет с наслаждением жрать груши у вас на глазах. А чеснок вы с ним съедите вместе.

 

 

*   *   *

Однажды я заболел ячменем. Коммуналка наша была весьма дружная (не считая Герчиковых), и ячмень мой переживали сообща. Дядя Дима тоже пришел смотреть на ячмень, приблизил свое лицо к моему и вдруг совершенно неожиданно и коварно плюнул мне в глаз. Плевок пах луком и табаком, и я очень расстроился. Кажется, ячмень прошел.

 

*   *   *

Я вообще в детстве прежде всего замечал запахи… Только не подумайте, что от кого-то воняло, а кто-то благоухал (слово «дезодорант», кстати, тогда ещё не было известно прогрессивному человечеству!). Речь шла о каких-то очень тонких вещах, и вполне возможно, что, кроме меня, этого вообще никто не чувствовал.

 

*   *   *

Ещё помню, как строгая Нина ставит передо мной миску с самой ненавистной моей едой – творогом, растертым в кефире, – и будильник. Чтобы через пять минут всё было пусто! В кефире плавают комки от творога, и от них кого угодно может вырвать. Нина исчезает на кухне, и я в полном отчаянии перевожу стрелки аж на полчаса назад и сижу обреченно, не дыша и с творогом за щекой.

Нина, видимо была не очень сильна в часовой технике, и прошло какое-то время, пока она разгадала мой маневр.

 

*   *   *

Крики переносил безропотно, но в душе переживал страшно. Я вообще в детстве ненавидел есть. Ненавидел иезуитский прием, с помощью которого меня пытались пичкать: "Коровка паслась на лугу, крестьяне её доили, потом из молочка сделали творог, привезли в город, отец зарабатывал деньги, чтоб купить творог в магазине, а ты, сволочь, есть не хочешь?" Я мог спокойно принести из детского сада макароны за щекой.

 

*   *   *

…я очень любил ходить под этот стол пешком – особенно когда приходили гости. Меня не было видно, а мне всё было слышно; кроме того, я мог спокойно рассматривать всякие интересные ноги сидящих под столом.

 

*   *   *

Я вообще не мог оторваться от дома до 13 лет – в пионерлагере прорыдал весь месяц. Странно, что это была тоска не по родителям, а именно по дому – находясь дома, я, например, очень любил оставаться один, пока все были на работе – можно было лазить по взрослым ящикам в комоде, смотреть всякие интересные штуки. Говорят, собаки сильнее скучают по дому, чем по хозяевам.

 

*   *   *

Детсад находился неподалеку… Внутри были высокие сводчатые потолки, воспитательница и неправильный запах. Пахло чем-то медицинским и очень недомашним…

По истечении полугода из детсада меня вытурили. И вот почему.

 Больше всего на свете я тогда ненавидел есть. Наверно, потому, что меня все время нещадно пичкали чем-то полезным…

 А тут я попал в советское учреждение, где все должны были быть как все. Прием пищи превратился во что-то вообще невообразимое.

 Во-первых, пища была нехороша. Не в смысле, скажем, несвежести – она была приготовлена с большой нелюбовью к тем, кто ее должен был есть. Обязательной дозой рыбьего жира поливали второе (не давать же каждому с ложечки, в самом деле). От запаха рыбьего жира меня рвет до сих пор.

 Со сливочным маслом поступали ещё лучше – его клали каждому в стакан с кофе с молоком и какао (странно, что не в чай), оно там таяло и плавало сверху прозрачной желтой блямбой. Добраться до кофе, не хлебнув при этом масла, было невозможно. Вы хорошо представляете себе вкус этого продукта? Скоро я насобачился быстро, пока Жанна Андреевна отвернулась, вычерпывать масло ложкой и сливать под стол (ложку надо было незаметно оставить, когда убирали тарелки от супа).

 С котлетами было сложнее. Сброс их под стол не проходил – за этим делом меня поймали, я был наказан, и после этого следили за мной пристально (насколько это было возможно в условиях одна воспитательница на двадцать детей). И тогда я придумал и отработал другую тактику. Я поддевал ненавистную котлету на вилку и резким движением отправлял ее в полет через голову – на шкаф, который стоял за моей спиной. Шкаф был очень высокий, и даже Жанна Андреевна не могла заглянуть на его крышу. Операция по метанию котлеты занимала доли секунды, и не промахнулся я ни разу.

 Где-то через месяц в столовой запахло покойником, но долго ещё работницы детсада не могли понять, в чем дело…

 

 

*   *   *

К снам всегда относился уважительно и даже с восхищением; правда, без мистического экстаза. Не сомневаюсь в том, что иногда сны – это неистолкованные письма из будущего, но всяческие сонники, которыми завалены сегодня прилавки, вызывают разве что раздражение. Нас пытаются научить разбирать микроскоп с помощью молотка.

 

*   *   *

Сон. Ангелов на свете столько же, сколько и людей. Они мечтают поселиться на Земле – на одной половине, поделив её с людьми. Возможно, это произойдет после конца света, когда на Земле останется вдвое меньше людей. А пока ангелам строжайше запрещено посещать Землю и вступать в непосредственный контакт с людьми. Но ангелы страшно любопытны и тайно нарушают запрет, хотя за это их ждет смертная казнь. Для этого существует специальная служба при церквях – это бабки в монашеских одеяниях. Ангел похож на ребенка в возрасте десяти – двенадцати лет, но величиной с куклу, поэтому его можно забить ракеткой для бадминтона или просто мокрым полотенцем (с этими предметами в руках монашки и шастают по городу). Правда после смерти ангела человек, которому этот ангел покровительствовал, тоже умирает. Ангела звали Ира. Он нес мне записку от какой-то человеческой Иры, то ли художницы, то ли певицы. Я видел краем глаза, что ангел следит за мной, но боится подлететь, рискуя быть замеченным. Я очень сочувствовал ему и боялся за него, но поделать ничего не мог – дело происходило днем в центре города, вокруг была масса людей. Наконец, мы очутились в каком-то парке, где народу почти не было, и ангел уже двинулся ко мне, но тут появились бабки-монашки с полотенцами. Они пару раз взмахнули ими, и от маленького создания в белом платье на асфальте осталось мокрое пятно. Почти сразу мне позвонила Ира и между делом сказала, что она не очень хорошо себя чувствует, но это ничего – она полежит денек дома, и все пройдет. Я уже знал, что ничего не пройдет, но не мог сказать ей об этом.

Проснулся с тяжелейшим ощущением непоправимого. Все бы ничего, но одна моя знакомая Ира действительно неожиданно умерла.

 

 

*   *   *

Ей-богу, я очень немного видел людей, которые бы так любили друг друга, как мои отец и мать – всю жизнь. А сейчас, по-моему, так вообще не бывает, вы уж меня извините. Что-то изменилось в воздухе.

 

*   *   *

Поразительно, какой неожиданный приступ горя я вдруг испытал, когда у меня родилась сестра… Я как-то не придавал значения маминой беременности, не думал, чем всё это кончится.

 

*   *   *

Настроение было превосходное, и, выруливая на Дорогомиловку, я произнес что-то восторженное насчет того, как все здорово, и какая дивная погода, и как мы сейчас замечательно все сделаем, и придут друзья, и выпьем как люди.

С этими последними словами я въехал в зад одиноко стоящего на светофоре "Жигуленка".

Улица была пуста, скорость моя близка к пешеходной, и объяснить произошедшее чем-либо кроме потусторонних сил, я не могу…

После того как мы опомнились, утешили хозяина "Жигулей", пообещав ему склеить его машину на лучшей станции, и отъехали с места катастрофы, Юз посмотрел на меня очень серьезно и сказал: "Запомни, мудило: ангелы слышат мысли, а бесы – слова. Поэтому о хорошем достаточно подумать, трендеть необязательно.

 

 

*   *   *

Я очень хорошо помню (я ещё был совсем маленьким), как он возмущался по поводу какого-то фильма: почему, если американский, то – шпион, а если наш – разведчик?

 

*   *   *

И всё-таки неприятие советской власти возникло у отца совсем по иной причине – сейчас я в этом не сомневаюсь. Внутри у отца был идеальный камертон, настроенный на красоту. Отец не мог провести некрасивую линию – она бы у него просто не получилась… И у отца в голове никак не складывалось: если мы дети самого передового в мире учения, то почему всё вокруг такое некрасивое?

 

*   *   *

ИСКУССТВО есть стрельба в неведомое, где степень точности попадания соответствует степени приближения человека к Богу.

 

*   *   *

Чувствительность моя, как я сейчас понимаю, граничила с патологией. Однажды вечером вся семья сидела на террасе. Пили чай, за окнами шумел дождь. Беседа шла какая-то взрослая, мне было неинтересно, я вышел в сад, и по тропинке – за калитку. Теплый дождик оставлял на лужах пузыри, по дорожке прыгали большие редкие лягушки. Я взял одну в руки, мы поговорили с ней о чем-то, я посадил её обратно на дорожку, она посидела немного рядом со мной и скакнула в темноту. Через мгновение по дорожке протопали чьи-то огромные ботики, пахнуло табачным дымом. Страшное предчувствие кольнуло мне в сердце, я кинулся шарить по темной земле и на ощупь нашел то, что осталось от моей лягушки – она превратилась в блин. Я прорыдал двое суток без перерывов на еду и сон. Объяснять что-либо в таких случаях родителям было бессмысленно – я мог изложить ход событий, но не мог объяснить глубину трагедии.

 

*   *   *

Ещё был блокнот – я собирался написать книгу. Она должна была называться "Москва в огне" – про войну. На первой странице я вывел название большими печатными буквами и объял их языками пламени. На следующей странице шел подзаголовок: "Глава первая. Украдена пограничная собака" – должна же была война с чего-то начаться! Потом пошел текст: "Ряд пограничников стоял на заставе. Вдруг один из них воскликнул: "А где моя пограничная собака?" Дальше работа над книгой не пошла.

 

*   *   *

Удивительно, что такое происходило потом со мной много раз: я становился обладателем объектов своих самых заветных желаний, но всегда это происходило много позже, когда уже и штука эта не очень-то была нужна, и в путешествие это хотелось не так, как тогда, и по женщине этой уже давно не страдал. Мне даже виделась во всем этом какая-то система, за которой был скрыт очень важный именно для моей жизни смысл. И пару раз мне казалось, что вот-вот он будет разгадан. Но – так и не разгадан.

В чем тут дело?

 

 

*   *   *

Юз Алешковский: "…пошлость – это более-менее точная примета частичного, порой полнейшего отсутствия души в ком-нибудь и в чем-нибудь. Отсюда – не красота, всегда исполненная достоинства, вызывающе нелепая красивость, не всепоглощающая страсть любовного соития, а занятие похотливой нелюбовью и т.д. и т.п."

 

*   *   *

Набоков: "Пошлость – это не только явная, неприкрытая бездарность, но главным образом ложная, поддельная значительность, поддельная красота, поддельный ум, поддельная привлекательность".

 

*   *   *

Дмитрий Светозаров: "пошлость – это что-то из области формы (понимаю – историю Ромео и Джульетты может рассказать Шекспир, а может автор криминальных хроник газеты "…", фабула истории при этом совершенно не изменится… но разницу почувствуем, да?)"

 

*   *   *

Юля Рутберг: "Пошлость – это всегда перебор. 22 очка… всегда слишком: слишком ярко, слишком нарядно, слишком громко рассказывает и сам при этом смеется".

 

*   *   *

Современный человек вообще не готов к смерти – иначе ему пришлось бы признать, что все, чем он занимался в этой жизни вплоть до внезапного прощания с ней – ел манную кашу в детском саду, учился, прогуливал уроки, выпивал, ходил на работу, женился, изменял жене, разводился и снова и женился снова, болел, делал подарки друзьям, смотрел футбол, ездил на рыбалку, чинил машину, читал книги, мечтал о хорошем, – все это и было смыслом его жизни.

 

*   *   *

Что за древняя сила природы заставляет особей женского пола стремиться к вожаку стаи?

Не могу сказать, что мы этим злоупотребляли.

Но не могу сказать, что мы этим не пользовались.

 

 

*   *   *

Я упорно не хотел курить и пить – мне было невкусно.

 

*   *   *

Кстати, одно из сильнейших разочарований последних лет. Бывает, что в женщине тебе нравится абсолютно все, кроме какой-нибудь чепухи: например, вдруг замечаешь, что она что-то оживленно рассказывает тебе, а тебе неинтересно. И, кажется, что это такая мелочь, что она непременно растворится во всем остальном хорошем. Нет. Она не растворится, и будет все время отравлять жизнь, как гвоздь в сапоге, и конец ваших отношений будет ужасен.

 

*   *   *

Музыка – состояние, не подкрепленное конкретной словесной информацией. Поэтому она несет, конечно, в сто раз больше, чем самые мудрые слова.

 

*   *   *

Несколько раз в своей жизни я видел один и тот же сон. Суть его заключалась в том, что я должен был куда-то попасть, где меня ждали. По пути возникали разные бытовые сложности, я задерживался то тут, то там и в результате опаздывал, но как-то очень сильно – скажем, на целый день, – и приходил, когда никого уже нет, свет притушен, стулья перевернуты, и уборщица моет пол. Не знаю почему, но более острого чувства потери я не испытывал потом уже никогда.

 

*   *   *

Иногда приходили девушки, но тут мама проявляла потрясающую бдительность. Невероятным образом по щелчку замка – как я его ни смазывал – она определяла пол и количество моих гостей, даже если дамы шли от лифта, сняв туфли и неся их в руках. Тут же раздавался телефонный звонок, и мама интересовалась, что это девушки делают так поздно в гостях, и не пора ли им домой. Не ошиблась она ни разу…Как мне иногда удавалось её перехитрить – одному Богу известно.

 

*   *   *

Всю жизнь завидовал людям, которые легко выключают телефон. Хотя если задуматься – почему это человек, звонящий по телефону, приобретает такое преимущество в праве на контакт? Вот вы сидите за столом, и в гостях у вас очень хорошие люди, и пошла замечательная беседа, и вдруг – звонок, и вы прерываете дорогого вам человека на полуслове, ставите на стол рюмку, опрокидывая стул, бежите к ненавистному аппарату и слышите абсолютно неинтересный вам вопрос: "Привет. Ну, как у тебя дела?" (А есть категория знакомых, которые умудряются звонить тебе исключительно в таких ситуациях.) Всё это равносильно тому, что вдруг открылась дверь, вошел некто и, перебивая всех, заговорил о своем. И все равно бежим к телефону!

 

*   *   *

Все должно быть в превосходной степени: если пир – то на весь мир, если плова – то гора, если водки – то море, если гости – то чтоб сидели друг на друге, если девушка-модель – то чтоб три метра ростом" (про Абдулова).

 

*   *   *

Я заметил, что гости, как кошки, безошибочно выбирают энергетически правильные места. Если хотите узнать, где у вас в доме хорошо, пустите в него много гостей, дайте им выпить и посмотрите, как они расположатся.

 

*   *   *

На самом деле это бывает очень редко – общаешься с человеком заочно через то, что он сделал, и волей-неволей представляешь себе, какой он – а потом вдруг встречаешь его самого, и оказывается – нет, чего-то ты себе напридумал, совсем он не блондин с голубыми глазами.

В двух только случаях воображаемый мною образ совпал с оригиналом до мелочей – первый раз это было со Жванецким… С Алешковским вышло так же.

 

 

*   *   *

Когда я был маленьким, я даже не мечтал иметь собаку – так мне её хотелось.

 

*   *   *

Удивительно устроен человек! Представьте себе вертикальную шкалу – внизу расположена наша печаль, а наверху – наша радость. Эта шкала будет представлять из себя очень небольшой столбик. А теперь нарисуйте рядом другую шкалу – внизу будет все самое плохое, что может быть в жизни, а наверху – все самое хорошее. Этот столбик получится куда длиннее. А теперь, перемещая первый столбик вверх и вниз вдоль второго, вы увидите, что человек обладает способностью одинаково и радоваться, и печалиться, независимо от того, где он находится – среди ананасов в шампанском или посреди горящей помойки – диапазон "печаль-радость" от этого не меняется.

 

*   *   *

История начинает повторяться с того момента, когда умирает последний человек, который помнит, как все было на самом деле.

 

*   *   *

Все знает и ничего не хочет. Мне бесконечно далеко до этого состояния. Я ещё много чего хочу и очень много чего не знаю.

…Я не понимаю, почему если Бог есть любовь, основные слова, с которыми мы к нему обращаемся, – "прости" и "помилуй", да ещё "побойся Бога".

Я не понимаю, почему во всех четырех Евангелиях Иисус гневался, скорбел, вопрошал и учил, но ни разу не улыбнулся.

…Я не понимаю, почему у меня так и не получилось никакого счастья с женщинами, которых я любил больше всего на свете?

…И почему вдруг от каких-то нот или строк мурашки идут по спине, и слеза просится на глаза?

…И почему, как ни верти, я воспринимаю беседы, идущие в Интернете, как бессмысленное бормотание слепых людей в темной комнате?

Ещё я не понимаю, почему человек до последней секунды с такой отчаянностью цепляется за жизнь, которую он и получил-то помимо собственной воли и желания, и совсем она не была хороша, и радости в ней было куда меньше, чем печали, а две-три короткие вспышки счастья оставили после себя разве что горьковатый привкус ностальгии?

Я бы очень хотел все это понять. И ещё многое-многое другое. И тогда уже (может быть) – ничего не хотеть.

 

 

 

_______________________________________________

От редакции:

Книгу Андрея Макаревича «Сам – овца» Вы можете купить за 222 руб. в интернет-магазине Bolero.ru, пройдя по этой ссылке.