Ловец бабочек

 

 

 

1.

 

Сестра Магдалина

 

Наступил вечер, и огни заката проникли в узкое окно церкви прямыми и острыми стилетами лучей, когда сестра Магдалина рассказала отцу Пантелеймону, как продала душу.

– Простите меня, отец мой, ибо я согрешила. Моего греха ничем не искупить. Но я пришла в надежде, что ваши молитвы облегчат участь моей погибшей души.

– Слушаю тебя, дочь моя.

Из темноты исповедальни священник мог наблюдать, как она разглядывает каменный пол церкви, где дрожат солнечные блики, ярко расцвеченные стёклами витражей.

– Почему ты решила, что погубила душу? Разве не ты вела жизнь в послушании и целомудрии? Разве не ты возносила молитвы Господу и совершала благие деяния во славу Его? Что же случилось, дитя моё?

– Помните день, когда исчез брат Иосиф?

Отец Пантелеймон помнил, хотя брат Иосиф и не был первым в городе, о ком говорили, что горы забрали его сердце.

 

– Говорила мне мать-настоятельница не подходить к горам слишком близко, говорила, что много людей пропадает. Но Иосиф тогда собрался ставить силки для зайцев, он сказал, что только на луг сходит, и сразу обратно. Оно и понятно, какие в горах зайцы? А я всё с ним просилась, мы же всегда ходим вместе. Да и скучно мне было целый день в огороде копаться. Солнце светило ярко, день чудесный. Мы пошли в те луга, по которым проходит дорога, та, что начинается под старой аркой…

Внезапно сестра Магдалина замолчала и, придвинувшись ближе к окошку исповедальни, зашептала:

– Вы слышали, отец мой, ту историю про Ловца бабочек? Говорили, будто там, в горах, есть его дом из терновника. В том доме хранятся души людей, которые он украл. Он превращает их в огненных бабочек, запирает в зелёные флаконы и хранит сто лет… Там, на лугу, ближе к подножию гор, лежит много камней. Они такие большие, а с виду – как крылья.

– Зачем же вы туда пошли?

Она всхлипнула, и её глаза заблестели, как капли смолы на деревьях, когда на них попадают горячие лучи солнца.

– Мы в прятки играли…

Отец Пантелеймон с трудом подавил улыбку, в который раз подумав, какие же они ещё дети.

 

– … а потом и не заметили, как оказались на тропинке, что в гору ведёт. Там же знаете как? Сначала один камень, потом другой, потом два камня, а потом уж они вместе целой горой складываются и ущельем становятся. А в ущелье ветер эхом звенит, тоненько так, словно стонет кто. Ветер вроде туда дует, а холод – оттуда. Я как эту дыру увидела, сразу не по себе стало. Вспомнила, как люди там исчезали. Я сказала об этом Иосифу, но вы же знаете, отец мой, он ни во что такое не верил. Он всегда смеялся надо мной, с самого детства. Всегда заботился и всегда смеялся. А мне обидно. До сих пор, когда ветер доносит с лугов запах трав, точно так же, как они пахли в тот день, мне всё кажется, будто смех его слышу. Тогда я злилась, а сейчас отдала бы всё на свете, чтобы туда вернуться. Я в сердцах крикнула ему, что он напрасно смеётся, что в мире Божьем много неизведанного, и зло может принимать разные формы. И кто знает, а вдруг Ловец бабочек существует, вдруг он заберёт его душу?

А Иосиф и говорит: «Душа спрятана от чужих глаз. Твои поступки и молитвы – вот твоя душа».

Но разве я слушала? Я не желала его слушать и спряталась среди камней. Напугать хотела. А потом слышу, ветер снова воет, и голос Иосифа, будто бы издалека, и будто бы кричит что-то про сети. Я как услышала, сразу обратно побежала, всё думала, не случилось ли чего. Выбегаю на луг, а его там нет. Я опять к ущелью – и там его нет. А вокруг тихо так стало, ни одна травинка не шелохнётся.

 

Больше я его не видела. Сначала подумала, он хочет подшутить надо мной, потом испугалась, что потерялся, потом понадеялась, что домой вернулся. Искала в горах, искала в деревне. Не нашла…

Потом другие искали. В ту ночь мне, конечно, глаз не сомкнуть было, места себе не найти. Ни встать, ни сесть, ни лечь – ничего не могла. Всё следила за аркой, что к тому лугу ведёт, выходила, смотрела, как люди со светильниками, один за другим, шли искать Иосифа. Только кого там найдёшь? Горы – они же большие. Он там – как иголка в сене, сейчас в руках, а через минуту – поди отыщи. Забрали моего Иосифа. Всё забрали. Остались та же арка, тот же монастырь, тот же распорядок дня… Только тишина, как тень, следовала за мной повсюду. К тому же казалось, всё вокруг сговорились и только и шептались о той легенде. Днём я слышала эти шорохи, стуки и шёпот изо всех углов… Горы. Терновый дом. Душа. Сети. Иосиф. Утрата…

А по ночам мне снился один и тот же сон, будто его душа стала бабочкой и бьётся о зелёные грани флакона.

 

Однажды я поняла, что его больше не ищут. Услышала, как матушка проговорилась. Тогда я совсем перестала спать. Перестала есть. Как можно сомкнуть глаза, если вот она я, здесь, а он там, один, в темноте? Недавно шла я мимо той арки и снова услышала ветер. Тогда я и подумала, что если не пойду и не поищу его прямо сейчас, то закрою глаза, только когда умру. И пошла. Там и встретила Ловца бабочек. Всё, что о нём говорят – это правда, отец мой.

– Как же ты его нашла?

– Да вспомнилось мне, что души, когда он запирает их в своих проклятых флаконах, такие яркие, что горят по ночам, как звёзды, и тогда над горами разливается свет. Он почти как лунный, только бледно-зелёный. Ведёт к Терновому дому. Почему-то я шла очень долго, и стало смеркаться. Там была тропинка, она поднималась круто вверх. И почудилось мне, будто луч впереди сияет… или огонь какой. И так меня к нему тянуло, хоть и страшно было, очень. Я даже все молитвы забыла. Слова, вроде, бормочу, а ничего не понимаю, хочу перекреститься, а руки не слушаются.

А потом я поскользнулась, с тропинки сорвалась и вниз покатилась. И не помню больше ничего. Очнулась, смотрю, темно вокруг, небо такое серое, ночь наступила. Гляжу, цела вроде, на что-то мягкое упала, вроде как на одежду. А как поняла, на чем лёжу, так кричала, что чуть сердце не лопнуло.

 

– И что это было?

– Сети, отец мой. Не такие, какие плетут, чтобы рыбу ловить, а как паучья паутина. А потом смотрю, стоит кто-то. Сначала почудилось – Иосиф. Зову его, а он молчит. Силуэт в темноте вижу, а кто – разобрать не могу. Говорить хочу, а из груди хрип какой-то. Потом собралась с силами и шепчу: «Где Иосиф?» И вдруг – будто голос в моей голове…

– Что он сказал?

– Одно слово: «Живи».

– А ты?

– Жить без него? Я не могу… А он мне: «Душу его вернуть хочешь? Бери. Только оставь свою».

– Ты согласилась?

 

– Да… Нет! Я подумала, что душа принадлежит Богу. Я права не имела сказать «да», но если бы могла… Было так страшно, отец мой, но вдруг подумалось – зачем мне домой? Что там осталось? Снова этот монастырь, этот город, эти горы, эта тишина? Поэтому «нет» я тоже не сказала. Упала на сети и молиться стала. А после будто очнулась. Гляжу, светает, и я одна, среди тех камней. Кое-как добрела до церкви, а там Иосиф. Живой, будто и не было ничего. Ну, думаю, сон вижу. А тут ещё все как на пожар сбежались, переполошились. Иосиф тоже. Я только спросила: «Когда ты вернулся?». А он говорит: «Это ты вернулась, Магдалина. Я ведь никуда не уходил. Где ты была?»

– Но почему ты решила, что отдала душу?

– Потому что в сердце ничего не осталось – ни боли, ни сожаления. Потому что мне до сих пор кажется, оно не бьётся, что сердце моё – пустая склянка, а плоть – дом из терновника. Я потеряла свою душу и не нашла его.

– Но ведь брат Иосиф здесь. Ты просто потерялась в горах, провела там долгое время, испугалась. Эта история про Ловца бабочек… Знаешь, меня самого пугали ею с детства. Но это легенда, дитя моё, всего лишь легенда.

 

Сестра Магдалина долго молчала, потом отвернулась и села на скамейку для коленопреклонений. В душном полумраке церкви отец Пантелеймон услышал, как она плачет. Он открыл скрипучую дверь исповедальни, присел рядом и обнял за плечи.

– Он не вернулся, – сказала Магдалина. – Знаете, отец мой, какое это чувство, когда пропадает человек, которого любишь? Когда выходишь за пределы монастыря и видишь бескрайние поля, поросшие травой, по которой бегут волны ветра. Это пустота. Иногда случается так, что тот, кто исчез из твоей жизни, внезапно возвращается, но совсем не такой, каким был раньше. Я отдала за него самое дорогое, что у меня есть, и он, вроде бы, снова здесь, но чем дольше я его вижу, тем дольше мне кажется, что у меня есть только эта трава… только этот ветер…

Отец Пантелеймон вздрогнул. Откуда-то из сакристии донёсся тяжёлый бой часов. Она плакала горько, безутешно и безнадёжно, и отцу Пантелеймону показалось, что её слезы пахнут ладаном.

 

 

2.

 

Брат Иосиф

 

Стрелка часов показала минуту после полуночи, когда брат Иосиф признался отцу Пантелеймону, что отдал душу. Стены сакристии тонули в глубоком мраке, тревожимом лишь пламенем свечи на столе.

– Простите меня, отец мой, ибо я грешен.

– Что случилось, сын мой?

– Есть кое-что, о чем я вам не сказал. Помните тот день, когда Магдалина исчезла?

Отец Пантелеймон кивнул. Нечто подобное он уже слышал.

– Она не хотела отпускать меня одного. Вы же знаете, мы с раннего детства всегда и везде ходим вместе. В тот день я собирался проверить силки для зайцев. Я убеждал, что мне всего лишь нужно сходить на луг, туда и обратно. Говорил, что вернусь очень скоро, но она… Она очень хотела пойти, словно знала о чём-то… вела себя странно и, когда мы проходили под аркой по дороге, что ведёт в горы, всё время оглядывалась. Я спросил, кого она боится, и Магдалина призналась, что всё время думает о легенде про Ловца бабочек, который живёт в горах и крадёт людские души. В тот день было ясно и жарко, светило солнце. Помню, дул сильный ветер, и в терновнике, там, где камни у подножия гор, пели какие-то птицы. Не понимаю, почему она вспомнила эту историю? Может, из-за тех людей, что недавно пропали в горах? Там, и правда, странное место. Эти разбросанные повсюду камни, формой напоминающие крылья бабочек… Солнце жгло нещадно, а Магдалина дрожала, как в лихорадке, говорила, что ей холодно, и умоляла меня идти быстрее.

 

Не знаю, может, зря я над ней смеялся… Может, она испугалась? Я крикнул, что нужно поторопиться, а то Ловец поймает нас в свои сети. Просто глупая шутка. Мне хотелось развеселить Магдалину, но, кажется, она разозлилась.

Я видел, как она бежала в проход между скалами. Немного подождав, я спустился за ней. Там, внизу, было что-то, что, признаться, меня испугало. Заросли терновника, причудливо переплетённые между собой подобно паутине. Как она туда пролезла? Вдобавок то, что издалека напоминало ущелье, оказалось глухой стеной, поросшей колючим кустарником… Будто Магдалина прошла сквозь стену… Или стена сомкнулась за её спиной? Больше она не появлялась. Я звал её, пока не стемнело. Дальше вы знаете, отец мой. Я искал её день и ночь, и нашёл через несколько дней у той же скалы, исхудавшую и оборванную, и в её руке была зажата мёртвая бабочка. Она всё бормотала о том, что Ловец забрал душу. Моя Магдалина сошла с ума. Она до сих пор не хочет говорить со мной. Только плачет…

У меня такое чувство, что она и не возвращалась вовсе. Она будто здесь, но в то же время её нет. И зачем я взял её с собой? Почему сразу не побежал за ней в это ущелье? Она ведь такая маленькая, верит в разные глупые сказки. Нужно было её утешить, а я стал смеяться над нею.

 

Как же всё изменилось, отец мой. Раньше мы были счастливы такими, как есть. Мы были счастливы тем, что имели. У меня была эта жизнь, у меня был Бог, мои молитвы, этот шум эвкалиптов за окном моей кельи – я так любил слушать их голос…

Теперь я понимаю, что имел всё это только потому, что у меня была Магдалина, и постоянно возвращаюсь в прошлое, снова и снова переживаю каждую минуту того дня, и тогда кажется, будто лучи солнца, как осы, жалят моё лицо.

Чем мы это заслужили, отец мой? Мы старались вести праведную жизнь, в трудах и молитвах, во всём друг другу помогая, и не было у меня никого дороже Магдалины. Я любил её братской любовью. Ведь нет в том греха, чтобы заботиться о ней, как о кровной сестре?

 

Я искал ответ в том месте, где её потерял, и однажды так долго там скитался, что не заметил, как стемнело. Вокруг были удивительные тишина и покой, надо мной раскинулось небо, усыпанное миллионами звёзд. Неожиданно меня одолела страшная усталость. Я не мог идти, ноги не слушались. Прилёг на траву и заснул.

Мне приснился Ловец бабочек. Он держал в руках клетку из сетки, внутри которой колыхались, словно парили, стаи бабочек, похожие на звёзды. Мне не было страшно, даже когда я услышал голос Ловца – он будто звучал в моей голове. Я спросил, что случилось с Магдалиной.

«Она изменилась, – сказал Ловец. – Раньше душа внутри её тела была куколкой. Теперь она свободна. Теперь она – бабочка».

«Верни её! – закричал я. – Душа человека принадлежит Богу. Не тебе».

«Я знаю, – рассмеялся Ловец. – Но человек за неё в ответе. И у тебя есть выбор. Ты можешь отдать свою душу ради чего-то… или кого-то... Ты бы отдал свою душу в обмен на душу Магдалины? Ты мне – одну бабочку, я тебе – другую».

И он легко встряхнул клетку, бабочки внутри заметались, рассеивая мрак тусклыми бликами, похожими на свет луны, и от этого света мне показалось, что по стенам ущелья пробегают человеческие тени. Я взглянул на клетку и неожиданно понял, что души Магдалины там не было…

 

– А потом?

– А потом я проснулся и понял, что лежу на земле посреди луга, и над горизонтом уже розовеет полоска рассвета. Я лежал там, во влажной траве, и казался себе жалкой букашкой, накрытой перевёрнутой чашей неба. Тот, кто спрятал меня под этой чашей, был там, над её тонкими стенками. Мы – часть Его природы, а не он – нашей. И если человек из плоти и крови скажет мне, что кто-то способен отнять мою душу – я буду смеяться ему в лицо.

– Ты прав... Но отчего ты здесь? В чём твой грех, сынок? Я вижу, тебя что-то гложет…

– Да, отец мой. – Впервые за все время своего рассказа Иосиф поднял голову и взглянул на священника. – Бог всё видит и знает – я не верю в сказки. Но… Он также знает, что если бы они сбывались, то за одну только улыбку Магдалины, за то, чтобы всё стало, как прежде, на вопрос Ловца я ответил бы… «да».

 

 

3.

 

Отец Пантелеймон

 

После того, как за Иосифом тихо затворилась дверь, отец Пантелеймон долго сидел, уставясь на догорающий огонёк свечи, и улыбался собственным мыслям. Затем он поднялся, взял ключ, отпер бюро и достал шкатулку, о которой думал весь день. В ней блестели два гранёных флакона, и внутри каждого трепыхалось по разноцветной бабочке. Они бились о стекло, то разливаясь жидким огнём, то вновь обретая форму. Отец Пантелеймон достал бархатную тряпочку и тщательно, наслаждаясь каждым движением, протёр каждую грань, одновременно любуясь на свет их сияющим, переливающимся содержимым. Затем, удовлетворённо усмехнувшись, убрал в шкатулку. Он полюбуется на своё сокровище позже, впитает в себя живительную энергию тепла и пропитанного солнцем луга, где пахнет мёдом и жужжат пчёлы. Это – особое сокровище, не идущее ни в какое сравнение со всеми сокровищами мира. Лучший экземпляр его коллекции.

Отец Пантелеймон не считал их душами, отделёнными одна от другой – они были в паре, как две ценнейшие китайские вазы, – не могло быть и речи, чтобы их разделить.

Они не стали для него источником вдохновения или познания.

Они были лишь чистым проявлением истинной Любви.