HTM
Номер журнала «Новая Литература» за сентябрь 2024 г.

Галина Мамыко

Хук

Обсудить

Рассказ

На чтение потребуется 20 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск
Опубликовано редактором: Вероника Вебер, 30.05.2014
Иллюстрация. Название: «Ленин теперь…». Автор: Фисенко Дмитрий. Источник: http://www.photosight.ru/photos/4461363/

 

 

 

– Не верю в твои басни. – Он помолчал. Прищурился. Отвернулся.

Я тоже прищурился. У нас с ним это дело привычное – не верить.

С внутренним недовольством гляжу на дверь. Бердников – тоже. Дверь открывается. В кабинет проникает лимонный аромат чая.

– Тебя приходится ждать, – сдерживаюсь.

Секретарша понимающе делает виноватые глаза.

Отворачиваюсь. Не люблю женщин, это если честно. Хотя и верчусь среди них. Дверь за секретаршей закрывается.

– Я тоже не люблю женщин. – Бердников громко отхлёбывает.

Обжигается.

Мясистый нос между багровыми щеками нависает над паром. Кажется, что Бердников выпускает из ноздрей дым.

– Почему «тоже»? Кто тебе сказал про меня подобную чушь? Нормально к ним, в общем-то, отношусь. Просто секретарша раздражает. Задом вертит. Вот это в бабах не люблю.

– Да ладно…

Грузно поднимается. Идёт к окну. Стоит, засунув руки в карманы. В этот момент он похож на памятник вождю на площади Ленина. Остаётся лишь правую руку протянуть вперёд. И будет в точь, как у нас в центре города.

– Бердников, ты почему вчера не был на митинге? Кстати.

– Был.

– Если был, почему не подошёл?

– Забыл.

– Забыл подойти?

– Забыл, что не был. Действительно, не был на митинге. Мотор барахлит. – Бердников стучит указательным пальцем по левой стороне груди. – И башка не варит. Так на чём мы остановились?

– Старый осёл ты, Бердников. Как вы все мне осточертели с вашими болячками, склерозом и болтовнёй.

– Вспомнил. Я тебе сказал, что не верю твоим басням. А то, что мы тебе надоели, вот в это верю. Давно пора, между прочим.

Бердников задумчиво разглядывает над моей головой портрет Ленина. Возвращается к столу. Молча пьём чай.

 

– Послушай, я тебя давно хочу спросить, – заводит он старую пластинку.

Наперёд знаю всё, что сейчас скажет этот болван. Это его излюбленный конёк. Но пусть говорит. Всё же партия от него получает деньги.

– Неужели ты всерьёз веришь в идею Ленина? – Бердников крутит пальцем у виска. – Это же безумство. Песня маразматиков. Бутафория. Бюстики вождя в кабинетах, пионерские речовки, комсомольские вожаки… А эти опереточные митинги? Мне на твоих митингах хочется рыдать, Витя. От смеха, Витя. Это же идиотизм, Витя. Бог давно на дворе, выгляни, посмотри на небо. Страшный суд грядёт. А ты всё митинги собираешь, хреновину несёшь, бабкам мозги компостируешь.

– Бога не вижу – ни на дворе, ни на небе. А вот фашистский режим, который народ уничтожает, это вижу.

– Да брось. Тошнит. Мы же не на маёвке твоей. «Фашистский»! Хха… А вы, коммуняки, вы тогда кто?

Бердников ещё больше багровеет. От удара кулака падает чашка. Остатки чая заливают бумаги.

Сбрасываю их на пол. Это единственное, что могу себе позволить. Хотя гораздо приятнее было бы хряснуть по морде эту сволочь.

– Я вообще-то знаю, что ты сволочь, Бердников. И самое достойное, что мог бы тебе сейчас предложить, это знаешь что? Хук[1].

– Х… тебе, – тело Бердникова колышется от смеха.

Он похож на тюленя. Хронический бронхит даёт знать. Хохот переходит в надсадный кашель курильщика с выплёвыванием в носовой платок мокроты.

– Зря думаешь, что шучу. Действительно, рад бы вмазать, но не могу. Сам понимаешь, партия зависит от твоего кошелька. Хотя ты и скотина, но приходится терпеть.

– А-а-а. Ну наконец, прорвало. Люблю, когда сходишь с тормозов. Душа отдыхает. Это вот самое лучшее в тебе, Витя. Твоя натуральность. Ха-ха-ха… Да, и потом, ты беззлобный. Это я тоже знаю. Даже иногда завидую тебе. Я вот не могу быть беззлобным.

 

Поднимаю глаза. Часы над дверью показывают, что совещание должно было начаться десять минут назад. За двойными дверями бурление. Многоголосица. Голос второго секретаря. Его перебивают. Смешки завхоза. Шиканье. Интеллигентный баритон Бурмилова. Идеолог грёбаный. Обсуждают вчерашний митинг. Сейчас им навспоминаю…

Мобильный телефон на столе вибрирует. Светка.

–  Ну что ещё? Тебе не надоело? – хмурюсь, будто это имеет какое-то значение для телефонной беседы.

Бердников с пониманием качает головой. Изображает на лице сочувствие.

С подчёркнутой злостью глядя в глаза напротив сидящему кретину, бросаю в телефонную трубку колкости. Это уже перебор. Всё же моя бывшая жена, и мать наших взрослых детей, и бабушка наших общих внуков подобного хамства не заслужила. Но я ненавижу и её, и Бердникова, который когда-то переспал с моей женой.

Из телефонной трубки какое-то время доносится про раздел имущества. Держу трубку на вытянутой руке, чтобы Бердников мог лучше слышать это индюшиное клокотанье. Тот усмехается. Достаёт пачку папирос. Сколько помню себя и его, он курит только папиросы. «Беломорканал». Это его визитная карточка.

Показываю кулак Бердникову: сейчас сюда набьются женщины, у кого-то астма, у кого-то аллергия, дым не ко двору. Тот бьёт себя по лбу жестом Никулина из «Бриллиантовой руки». Прячет пачку в карман пиджака.

– Все папиросы – вне рабочего времени.

Это уже договариваю одновременно в два телефона.

У Бердникова поднимаются брови. В телефонных трубках повисает молчание.

Исправляюсь:

– Все вопросы – вне рабочего времени.

Чертыхание Светки поглощают телефонные гудки.

Дура-секретарша с кокетством переспрашивает:

– Это намёк на нечто романтическое, Виктор Ефимович?

Произношу многоэтажную фразу из непечатных слов. Бердников прыскает. Откидывается на спинку стула. Не выдерживает и почти валится на пол от хохота, держась двумя руками за край стола. Весельчак, тьфу. На другом конце телефонной трубки ойканье, но дыхание секретарши ещё тлеет. За двойными дверями приёмной собравшиеся в наступившей тишине прислушиваются к хохоту Бердникова.

– Завтра у нас трудный день.

 

Оглядываю просочившихся в кабинет. Физиономии знакомые, как заплесневелый сыр в отключённом холодильнике хрущёвского периода. У Арбузова опять мятые брюки. Но ему простительно. 80 лет – не шутка. Лица Марии Павловны, как всегда, не разглядеть под панцирем туши, румян, пудры и чего там ещё, – по-моему, чернил. Во всяком случае, впечатление именно такое от шпал вместо бровей. Остальные старухи не отстают от главного бухгалтера по этой части. Не горком, а карнавал идиотов.

– Мария Павловна, вы сегодня просто очаровательны. Нет-нет, не вставайте. Всё нормально, Мария Павловна. Вам действительно к лицу эта кофточка. Товарищи. Собираемся с мыслями. Будем пикетировать райгосадминистрацию. Надо пойти на опережение. Станислав Петрович, доложите о ситуации на сегодняшний день. Лариса Исааковна, до сих пор болит зуб? Почему не удалили? Не отвечайте. Возьмите вот это и дуйте в поликлинику, иначе ваша распухшая щека меня начнёт преследовать во сне. Алё, Антон? Подгони машину к подъезду. Отвезёшь Ларису Исааковну. Она скажет, куда.

Бердников берёт выложенную на край стола денежную купюру, передаёт поднявшейся с места Ларисе Исааковне. Благодарный взгляд от дверей в мою сторону, уже десятый за минуту. Правая нога вне зависимости от моей воли выстукивает под столом неизвестный танец. Может быть, это танец заблудившейся души? Или это песня крокодила, выскочившего из глотки милиционера, пытавшегося на прошлом митинге втащить 75-летнюю Ларису Исааковну в свою милицейскую каракатицу на колёсах?

 

– Ситуация, кхе, кхе… – Станислав Петрович прочищает горло.

Что-то слишком долго он откашливается.

– Станислав Петрович. Что-то слишком долго ты откашливаешься, родной. Явно ни хрена не знаешь по ситуации.

– Виктор Ефимович. Я слышал, вроде хотят войну начать американцы. Поэтому поддерживаю вашу мысль: пикетировать надо их обязательно.

– Кого, американцев?

– Как вы сказали, засранцев? И это тоже поддерживаю.

– Ладно, Станислав, сядь. Отдохни. На даче-то как, всё в порядке? Воры ничего не подкопали?

– А? Сдачи? Так сдачу мы им всегда дадим, Виктор Ефимович. Я первый готов на баррикады.

Х, х, х… Смешливый Бурмилов хрюкает в носовой платок. Но сморкаться нечем. Прячет платок в карман, встречается со мной взглядом. В глазах Бурмилова слёзы.

– Бурмилов, тебе плохо? Пойди, воды попей. У тебя, по-моему, давление. Можешь на диванчике тут, в приёмной, прикорнуть. … Ситуация такова, – оглядываю аудиторию. – Из центрального комитета…

 

– Ах-ха-ха-ха!!! – гогот главного идеолога во внутреннем дворике вспугивает стаю ворон. Хлопанье крыльев, карканье, мелькание чёрных теней за окном. Пронзительный скрип детских качелей.

Нахожу в адресной книге сотового «Бурмилов»:

– Алё. Слезь с качелей. Скрип будто кота за хвост. На нервы действует. Курить можно в любом другом месте, кроме качелей и песочницы. Не порти детям жизнь. Закрой форточку. Нет, не тебе. Игорю.

Делаю паузу. Жду, пока закончится процедура с закрыванием форточки. Карканье и гогот – а ведь прекрасный дуэт. Мне совершенно не хочется продолжать. Бросаю напоследок взгляд в сторону окна, где знакомый тополь посреди неба, встречаюсь со смеющимися глазами Бердникова, делаю строгое лицо.

 

– Из центрального комитета просигнализировали: на верхах разработан перед выборами очередной пиар-трюк, так называемый секретный план «С»: объявить мораторий на повышение цен на ЖКХ. Наша задача успеть использовать сие в свою пользу. По стране пройдёт волна наших митингов с требованием не повышать цены на ЖКХ. Последующие за этим шаги властей в сторону моратория будут истолкованы электоратом как результат борьбы коммунистов за права трудящихся. Понятно изложил? Но это надо сделать не позже завтрашнего дня. Ибо план «С» правительство озвучить намерено уже послезавтра в столице, на совещании глав облгосадминистраций. Кто не понял? Нет таких? Комсомольцы, не слышу.

– Поставленная задача ясна. Транспаранты, флаги, речовки, – щёки добродушного увальня заливает румянец. Он всегда почему-то краснеет, когда приходится говорить на людях.

– И?

– И массовка.

– Вот теперь вижу, комсомол в теме. Кстати, всё путаю, Игорь. Тебе двадцать восьмого или двадцать девятого юбилей-то?

– Двадцать восьмого. Но не юбилей. Пока лишь тридцать девять.

– Да ты ещё пионер, оказывается. Ну-ка, минуточку. Алё. Татьяна, зайди-ка.

– Тут я, – голова секретарши в дверном проёме. Синие глаза смотрят на меня с невинным выражением первоклассника.

Зайти невозможно. Маленькая комната квартиры, купленной Бердниковым под офис, переполнена людьми, дверь упирается в спинки стульев.

– Ты, Таня, – говорю поверх голов, – грамотно, пожалуйста, составляй свои календари. А то, понимаешь ли, подсовываешь мне юбилеи коллег на год вперёд. Ладно, иди, не маячь.

Синие глаза. Ресницы хлопают. Невинное лицо исчезает из поля моего зрения.

 

 

*   *   *

 

Небо подыгрывает врагам: тучи и изморось отнюдь не на руку нашей бравой команде. Пересчитываю по зонтам и кепкам. На сороковом сбиваюсь.

– Илья. На твой взгляд, сколько нас сегодня?

Бердников вытягивает шею, крутит головой:

– Вроде сто будет.

– А по-моему, восемьдесят.

– А вон, возле Ленина ещё. Комсомольцы. Эй, молодёжь! Ну-ка, сюда, цыгель, цыгель.

– Виктор Ефимович, можно несколько слов на камеру? Нам очень срочно, надо успеть в дневной выпуск новостей. – Девушка с мальчишеской стрижкой тараторит, запыхавшись. Практически без тёплой одежды. В тонком свитере, джинсах, заправленных в высокие сапоги. Рядом парень, спрятавшийся с телекамерой под необъятным семейным зонтом, то и дело оглядывается на припаркованный к тротуару «Опель».

– Илья, это твои? – понижаю голос, придвинувшись к закрывающему уши воротником кожаной куртки Бердникову.

– Нет. Мои будут через пять минут. Это – из «Городских вестей». Их мэр прислал. Будут мочить. Вырежут из интервью какой-нибудь ляп, и на этом построят весь сюжет.

Вот любит Бердников разжёвывать то, что и Станиславу Петровичу даже понятно. Кстати, где он?

– А где Станислав Петрович? Эй, комсомол, где наш товарищ Чапаев?

– На подходе. Опаздывает. Только что звонил. В подземном переходе уже. Через минуту появится. – Игорь распихивает людей, пробираясь ко мне поближе, с написанной на лице готовностью отвечать на новые вопросы.

Отрицательным жестом останавливаю его. Зачем суетиться, уже всё понятно. Впрочем, старательность подчинённых всегда приятна.

– Девушка, вас как зовут? – мой взгляд возвращается к журналистке.

– Мила.

– Вы, Мила, лучше не у меня интервью возьмите, а у Станислава Петровича. А вот и он. Видите, сколько у него боевых наград. Он гораздо лучше меня вам всё расскажет.

Нахожу лицо главного идеолога в двух шагах от себя. Бурмилов делает большие глаза. Наши взгляды пересекаются. Мы понимаем ответственность момента. Поэтому без улыбок.

– А вот и наши друзья!

 

Но ещё до возгласа Бердникова головы присутствующих уже развёрнуты в сторону прибывших автобусов. Парни в дутых куртках. Кулаки как арбузы. Окидываю взглядом своих старух. Мда. Бердников стоит, расставив ноги на ширину плеч. Щурится.

– Что, Бердников? Заваруха, кажется, намечается.

– Ну да. Попахивает провокацией.

– Виктор Ефимович, только что позвонил мой человек из спецслужбы, – нос охранника ткнулся мне в ухо. – Фашисты прибыли.

– А раньше твой человек не мог это сообщить?

Осматриваю площадь. Знакомые фигуры наблюдателей с видеокамерами из спецслужбы рассредоточены между участниками митинга. Эти лица мне уже примелькались. Присылают одних и тех же. Неужели и там не хватает людей?

– Говорит, засекречено было сильно, сами несколько минут назад информацию сняли.

– Тьфу. Не верю твоим спецслужбам. Неси мегафон... Товарищи, начинаем митинг. Боря, врубай «Священную войну».

 

– Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой, с фашистской силой тёмною, с проклятою ордой…

В колонках возле микроавтобуса, купленного для горкома Бердниковым, потрескивает фоновый шум. Звук плавает, хрипит, то пропадает, то взрывается ударной волной. Долговязый лысоватый техник-электрик Боря, он же по совместительству сторож горкома, в ленинской кепке, с выражением отчаяния на лице снуёт вокруг пирамиды звукоусилительных агрегатов. Взмахивает руками. Пригибается, словно сломавшаяся раскладушка. Втягивает голову в плечи. Оглядывается на меня. Его губы вытягиваются дудочкой, брови подскакивают домиком.

Бердников насмешливо косится в сторону карикатурной фигуры. Отворачивается. Цокает. Бурчит под нос:

– Так и быть, куплю вам новую аппаратуру.

Красные полотнища закрывают небо. Ветер разворачивает их. Колышет. Это создаёт впечатление многочисленности митинга. «Мы знаем выход из кризиса и прИдлОгаем его стране». Взгляд с надписи на транспаранте в руках комсомольцев перевожу на Бурмилова.

– Пометь в блокноте на завтрашний разбор полётов. В слове «предлагаем» на транспаранте вместо «е» – «и», а вместо «а» – «о».

 

Дождь перестал моросить. Из подъехавших машин сыплются журналисты. Бегут в нашу сторону. Устанавливают штативы, телекамеры. Да, пахнет жареным. На меня смотрят. В десятках глаз читаю внимание. Арбузов, заросший седой щетиной, в помятых брюках, торжественно возвышается над бабками, словно петух в курятнике. От меня ждут истину.

А какую истину может изречь старый одинокий волк? Что жизнь давно ушла от всех нас, и только на волнах качаются осколки страны? Что каждый из нас скоро окажется в том самом гробу, в который ещё раньше прыгнула Родина по имени СССР? Но какое дело нам будет в гробу до СССР? Вряд ли будем там вспоминать о своих коммунистических идеалах.

Вдали по проспекту ползут троллейбусы. На крыше фантастических размеров десятиэтажного вычурного замка с узкими арочными окнами в форме бойниц – четыре гигантские серебряные буквы: «БАНК». На фоне этого учреждения трёхэтажное здание облгосадминистрации похоже на приёмную для клиентов банка. Со стороны ещё одного гиганта – стеклянно-зеркальной коробки супермаркета – долетает из усилителей хорошо поставленный актёрский голос: «Только у нас прямые поставки свежих фруктов и овощей из стран Западной Европы». Тротуары заполнены спешащими по своим делам людьми.

Городу нет дела до этой горстки последних из могикан? Или это мне только кажется?

– Товарищи! Вот он. Момент истины. Буржуазная власть готовит новый виток эскалации напряжённости в обществе. Грязные руки олигархов готовы сомкнуться удавкой на шее пролетариата, рабочих, крестьян, пенсионеров, врачей, учителей, всех тех, кого обманули, обокрали. Грядущее повышение цен на жилищно-коммунальные услуги станет последней каплей в море народного терпения. Но враг не пройдёт. Мы, коммунисты, не позволим измываться над простым народом. Будем до последней капли крови сражаться за поруганные идеалы и за наше счастливое будущее.

 

Я замолчал. Овации, крики «ура!». Говорить надо бы ещё, сказано пока мало, но что-то подсказывает сворачивать выступление. Как бы не оказаться в дураках. Я быстро оглядываюсь. Так и есть. Они пошли в обход. Где Богдан? О… Да он уже в гуще событий.

– Товарищи! Наших бьют! Фашисты не пройдут! Но пасаран! Коммунисты, кто моложе, все, кроме стариков, вперёд! Отступать некуда! Станислава Петровича и Арбузова прикройте! За бабульками смотрите, чтобы ни с одной волос не упал!

Мда. А кто у нас помоложе? Разве что такие, как я, шестидесятилетние. Не считая комсомольцев.

А вот и бойцы в масках. Ну, что же. Всё по худшим сценариям современных политтехнологий.

– Илья, обходи. Держись. Вмажь ему. А я слева. Ах, ну-ка…

Молодчики рубятся так, будто из штурмовых батальонов вермахта. Ну, гады.

Сопение, шарканье ног, выкрики, матюки, шум, визг женщин. Завывание сирены. Прыгающие над головами телекамеры. Толпа на толпу. Силовики растаскивают, вклиниваются. Я пропускаю апперкот[2]. Моё лицо горит. Ничего не вижу. Или я контужен? Нет. Это спина Богдана. Он заслоняет меня от нападающих. Я должен сам. Пусти, Богдан. Я должен сам показать им Кузькину мать. Суки. На тебе. На тебе. За Москву. За Родину. За победу. Будем гнать до Берлина. Ага, бежишь, сучара. Хук. Хук. А-ха-ха!!! Слышу свой голос. Это отборный мат. Он несётся над площадью, словно звонкая песня октябрят.

– Лени-иин! Смотрите! Ле-е-енииин!!!

Голос Марии Павловны. Чего орать, спрашивается? Этому с кривым носом мой излюбленный эффективный удар, – как правило, помогает завладеть инициативой в бою. А вот и ещё один коричневорубашечник с каменной мордой, на тебе передней рукой. У меня левая рука работает не хуже правой. Всегда этим гордился. С юности. А вот не просто коварный удар. Его достоинство в длинной траектории. Для меня хорош в качестве того оружия, которое помогает держать темп в бою при выборе контратакующей техники.

– Ле-е-енииин!!!

Ну, Мария Павловна, не понимает ничего старуха в правилах ведения боя. Нельзя отвлекаться. Если отреагирую на её вопли, то окажусь в ту же секунду на земле под ногами головорезов. Меня тянут сзади чьи-то руки, несколько человек держат меня, это «воины» в бронежилетах. Впереди, сзади, они уже повсюду. Их много. Фашистов оттесняют. Те уходят, быстро-быстро. Почему они уходят? Где Бердников?

 

Тру распухшее лицо. Освобождаюсь от чужих рук. Парни в форме расступаются. Я больше никому не нужен. Драка стихает. Уже не один, а много голосов кричит одно и то же слово. «Ленин!». Поднимаю голову. Вождь мирового пролетариата шатается. Подъёмный кран на машине, трос. Телекамеры. Площадь запружена набежавшими людьми. Часть посторонних аплодирует. Подростки-скейтеры на роликовых досках лавируют на свободной части площади. Возбуждённо свистят, заложив два пальца в рот. Что-то кричат друг другу, не отводя глаз от Ленина. Со стороны детского сквера к площади семенит сгорающая от любопытства компания взбудораженных собачников с таксами на поводках. Милиция теснит людей за пределы опасной зоны.

– Нас подставили, Витя. Потасовка, устроенная фашистами, оказалась отвлекающим манёвром. Их цель – не мы. Им нужен был Ленин, Витя.

Я поворачиваюсь к Бердникову. Смотрю ему прямо в лицо. И понимаю, что сейчас сделаю то, о чём давно мечтаю. И это будет хук.

Бердников тоже это знает. Он усмехается:

– Х.. тебе, Витя, а не хук. Нельзя меня бить. У меня сердце болит.

 

Его лицо становится серым. Он подходит ко мне вплотную. Обнимает. Я неуклюже обхватываю его большое тело. Мы стоим, обнявшись. Он обвисает в моих руках. За спиной грохот свалившегося Ильича.

– Мария Павловна, Богдан, Бурмилов, сюда!!! Быстро звоните в скорую. Срочно врачей, скорую! Ё... – нецензурные слова падают, как бомбы, на площадь.

– Витя, не надо скорую. Мне снился сон. Приходила бабушка. Сказала, Бог зовёт. Меня ТАМ ждут, Витя. Жизнь спета.

– Не неси чепуху. Ну и тяжёл ты, боров. Отъелся.

– Надо лечь. Помоги. Печёт, зараза, как в аду.

Он хочет улыбнуться. Но вместо этого морщится. Дотрагивается указательным пальцем до левой стороны груди. Сползает, цепляясь за меня, на асфальт. Я опускаюсь на корточки.

– Тебе сейчас шевелиться опасно. Старайся не двигаться.

Бердников лежит на спине. Взгляд устремлён мимо меня, в небо. Посреди дождевых луж он напоминает выброшенного на берег тюленя. В мелкой ряби воды дрожит моё лицо.

– Ты прости, брат, что я с твоей женой переспал. Всю жизнь себя казню. Веришь? – голос Бердникова непривычно тихий. – То было по пьянке, блажь, дурь. А только одного я не понял. Почему ты терпел её всю жизнь? Ведь гуляла она. И не только со мной. Всю жизнь гуляла, Витя. А ты лишь теперь прозрел.

– Ты всегда был болваном, Илья. Знал я всё. И жил с ней, как с сестрой. Не более. Не мог с того самого дня, как застукал вас, спать с ней. Так и жили. Ради детей. Потом ради внуков.

 

К нам бегут комсомольцы. Я отказываюсь от помощи.

– Ушли в сторону, ребята. Я сам с ним побуду. Так лучше. Богдан. Проследи, чтобы никто к нам не лез. Когда скорая приедет – сразу сюда веди.

– Ну, а теперь-то что, зачем тогда сейчас маскарад с разводом, на старости рехнулся…

– Влюбился. Честно скажу. Влюбился я, Илья. По-настоящему.

– Так уж догадался. И даже знаю, в кого.

– Ничего ты не знаешь.

– Знаю, Витя, знаю. И она на тебя смотрит так, что... Эх...

– Чего?! Кто ещё смотрит на меня?!

– Татьяна твоя. Секретарша.

– Ну, Витя, ну, Витя… Да я тебя, да я тебя…

Придвигаюсь, упираюсь губами в его щеку. Вблизи натыкаюсь на собачье-беспомощное выражение глаз.

В кармане куртки дрожит сотовый.

«Виктор Ефимович, вы живы? Очень волнуюсь», – высвечивается текст на дисплее мобильного телефона. Отправитель: «Секретарь Таня». Я отключаю связь.

 

– Балбес ты, Витя, – почти не разжимая губ, прикрыв глаза, говорит ровным голосом Бердников.

– А ты лучше скажи, зачем всю жизнь с нами ошиваешься, с коммуняками, а? Меня давно этот вопрос интересует. Раз уж разговор такой, ядрёна феня, – слышу отстранённо собственный голос, а в голове и перед глазами помимо воли горит ярким светом: «Виктор Ефимович, вы живы? Очень волнуюсь. Секретарь Таня».

– Куда же мне деваться от вас, Витя? Разве друзей юности можно предавать? Родину и друзей не предают. Я вот один раз тебя предал, с твоей женой. Так всю жизнь совесть грызёт. – Веки Бердникова приподнимаются, оставив щёлку для взгляда.

– Да забыл я это уже давно, брось… С кем не бывает. Та история мне глаза, может быть, открыла. А так бы всю жизнь с рогами ходил. Хоть мужиком остался, – я наклоняю голову, чтобы попасть в фокус внимания Бердникова.

– Ты, молодец, Витя. Ты мужик, да, ты настоящий мужик. Вот только я не мужик. Я падаль. А знаешь, что самое страшное, Витя? Думаешь, смерть? Нет. Самое страшное – ад. И вот этого я боюсь. Скажу то, что никому и не говорил. Сейчас, подожди…

 

Бердников закрывает глаза. Отдыхает. Подняв брызги из луж, мимо нас проносится скейтбордист. Кричит, оглянувшись: «Что, деды, передозировка?!» Я поднимаюсь в полный рост. Смотрю вслед лихачу. Разминаю затёкшие ноги. Массирую поясницу. За пацаном бежит с возмущёнными возгласами обляпанный грязью Боря. Кепка с головы падает под ноги. Боря останавливается. С мокрой кепкой под мышкой, втянув плешивую голову в плечи, ретируется к микроавтобусу. Возобновляет процесс демонтажа звукоусилительной аппаратуры.

Носовым платком вытираю обрызганное лицо Бердникова. Тот непонимающе наблюдает за моими движениями.

– Что ты делаешь? Я плакал?

– Всё нормально. Атмосферные осадки.

– Я только что хотел тебе сказать что-то важное.

Он молчит. Брови сдвигаются.

– Вспомнил. Я обязан тебе сказать. Судя по всему, другого времени не будет, поэтому слушай. ОН ЕСТЬ. Понимаешь?

Я машинально киваю головой. Бросаю взгляд в сторону толпы, позади которой продолжается суета вокруг обрушенной статуи.

Бердников снова делает паузу. Глубоко дышит. Поймав мой взгляд, говорит:

– ОН ЕСТЬ. Но атеистам об этом говорить бесполезно. Вы, атеисты, твердолобые. Но ты мне больше, чем друг. Я твой вечный должник. Поэтому мой долг тебя предупредить: ОН ЕСТЬ, – Бердников глазами указывает вверх. – Теперь понял?

– Понял.

– Не верю. Ты не понял. Но когда припечёт, как меня, вспомнишь. А обо мне, вот что... Дай слово, что это сделаешь.

– Даю.

– Обо мне, Витя, ты будешь молиться. Будешь ходить в церковь и ставить свечи. За меня. И расспроси, что ещё надо по их церковным законам, то и делай для меня. Знаю, бабушка говорила, для тех, кто ушёл, это архиважно. Ну? Слово мужчины?

– Да. Слово мужчины. Железно. Не сомневайся.

– Не подкачай. Смерть, она...– Бердников шевелит пальцами левой руки. Беру его руку. Он слабо сжимает мои пальцы.

Слово «смерть» застревает в его горле, словно он подавился. Лицо белеет. С напряжением гляжу в сторону проспекта. Резкий скрип тормозов воющих сиренами автомобилей скорой помощи. Четверо мужчин в белых халатах с медицинскими чемоданами и кейсами трусят рысцой через площадь в нашу сторону в проходе между расступившимися стариками. Снова идёт дождь. Богдан щёлкает зонтом над нашими головами. Пальцы Бердникова разжимаются, освобождая мою руку.

Я слышу его голос:

– Господи, помилуй меня, грешного…

 

 

 

25 декабря 2013 года

 

 

 



 

[1] Хук (англ. hook) – классический фланговый удар из традиционного бокса.

 

[2] Апперкот – удар в боксе снизу, на ближней дистанции.

 

 

 

Роберт В. Сервис. Ленин. Издательство: Попурри, 2002 г.   Луи Альтюссер. Ленин и философия . Издательство: Ад Маргинем, 2005 г.   Владимир Ленин. О национальной гордости великороссов. Издательство: Азбука-классика, 2010 г.

 

 

 

В. И. Ленин. Полное собрание сочинений в 55 томах (комплект). Издательство: Издательство политической литературы, 1958 г.   В. И. Ленин. Полное собрание сочинений в 55 томах + алфавитный и предметный указатели (комплект из 56 книг). Издательство: Издательство политической литературы, 1975 г.   В. И. Ленин. Сочинения в 45 томах + 2 справочных тома (комплект из 47 книг). Издательство: Государственное издательство политической литературы, 1941 г.

 

 

 

700 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.09 на 04.11.2024, 11:36 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com (соцсеть Facebook запрещена в России, принадлежит корпорации Meta, признанной в РФ экстремистской организацией) Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com (в РФ доступ к ресурсу twitter.com ограничен на основании требования Генпрокуратуры от 24.02.2022) Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


50 000 ₽ за статью о стихах



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Герман Греф — биография председателя правления Сбербанка

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

13.10.2024
Примите мой поклон и огромаднейшую, сердечную Благодарность за труд Ваш, за Ваше Дивное творение журнала «Новая Литература». И пусть всегда освещает Ваш путь Божественная энергия Сотворения.
Юлия Цветкова

01.10.2024
Журнал НЛ отличается фундаментальным подходом к Слову.
Екатерина Сердюкова

28.09.2024
Всё у вас замечательно. Думаю, многим бы польстило появление на страницах НОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
Александр Жиляков



Номер журнала «Новая Литература» за сентябрь 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
© 2001—2024 журнал «Новая Литература», Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021, 18+
📧 newlit@newlit.ru. ☎, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000
Согласие на обработку персональных данных
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Тату машинка в кредит. Категория тату машинки. . ГЗШ 3х25: купить дешево ящик гзш10 шина 3х25.
Поддержите «Новую Литературу»!