В ожидании страха

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за август 2021 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 2 часа 20 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Галя молчит. Горбун ждёт, что она скажет. Самое страшное для него – её молчание. Особенно сейчас, когда и так невмоготу. Перед его глазами рушатся горы. Выходят из берегов реки. Падают в бездну мёртвые птицы. Что это, новости из телевизора? Или фантастический фильм? А может, это его душа, он там, и его там нет, есть сердце и нет его, есть душа и нет её, и ничего нет. Он просто идёт наощупь внутри хаоса. Весь мир давно стал хаосом. И Галя об этом ему твердит тоже давно. Напрасно он не доверял её словам. Она как всегда оказалась права. Он понял это в миг, когда перед его глазами падали стены, кричали умирающие, а стены продолжали падать. А под ногами содрогалось от взрывов.

Горбун и Галя оказались в стороне. Кто-то невидимый перенёс их подальше от смерти? Ангел? Или просто ветер? Какая разница, ведь крылья одинаково есть и у Ангела, и у ветра. А значит… А значит, ясно то, что им дарована жизнь. Для чего? Он пока не знает. Но это хорошо знает Галя, он в этом уверен. Он всегда уверен в Гале и в её знаниях. Теперь надо дождаться, что она скажет. Ему тяжело. Он не хочет думать о том, о чём всё время думается. Он хотел бы спрятаться от воспоминаний, от мыслей, но как можно уйти от себя? Как можно уйти от боли? Как можно уйти от того, что он видел и что теперь стоит перед глазами как живое, несмотря на то, что оно мёртвое.

Помилуй, Боже… Горбун чувствует соль молитвы, губы жуют молитву, вот хлеб, вот сытость, больше ему ничего не надо, ничего…

Когда в палату вошли серые тени, он не обратил на них внимания. Он ничего не видел, его глаза были закрыты. Он сидел в углу, на стуле, не двигался. Руки сложены на коленях. Морщины скручены в клубок печали. Под веками таилась одному ему известная жизнь слёз. Но разве мог кто-то подумать¸ что этот горбун до сих пор жив. Конечно, он мёртв. Он высох, как старое дерево. Высох. О каких слезах речь. Он иссяк. Он перестал. Он не действует. Он закрыт. Он, как дом заброшенный, его окна заколочены крест накрест досками. Он забыт. Так могли подумать те, кто мог его увидеть. Но никто не видел. Потому что никто и не хотел его видеть. Ему было хорошо от того, что он никому не нужен.

Он разомкнул веки, да, не ошибся, это они, серые. Те самые, понял он. Это они – смерть, которая преследует сына. И речь их об одном – о смерти. А о чём же ещё.

Их было трое – в защитных комбинезонах, герметичных очках и шлемах.

– Наконец ты понял, мы не шутили, – сказал один, он приблизился к кровати.

Это была одноместная палата люкс с удобствами. Это нравилось горбуну, но с появлением серых он пожалел, что палата одноместная. Будь здесь люди, было бы, наверное, не так страшно оказаться в обществе убийц, думал горбун. Он смотрел под ноги, смотреть на убийц он остерегался. Он сильно испугался, и не знал, что делать. А что делать, думал он, что можно делать, если рядом смерть. Ничего нельзя сделать в её присутствии. Остаётся одно, молиться.

Двое стояли у дверей, смотрели по сторонам, в руках – пистолеты. Причин для беспокойства у них не было. Врачи, медсёстры сюда редко заходили. Медперсонала не хватает. Все в красной зоне.

Сын не отвечал. Горбун одобрил молчание сына. Правильно, подумал он, разве можно разговаривать с такими. Галя сидела на стуле возле кровати, в руках она держала поильник. Она давала Саше пить. Он пил маленькими глотками и на какое-то время получал облегчение.

– Почему он молчит? – сказал Главный.

Ему не ответили. Гале было неинтересно, к кому этот вопрос. Может, к ней. Может, к её мужу. Может, к Марине. Может, к кому-то за дверью. Мало ли, кто там, кто здесь. Какое ей дело до всего, что происходит вокруг. Рядом её сын, вот это имеет к ней отношение. И ничего больше.

– Тут что, все глухие? – Главный повысил голос.

Он переглянулся со своими спутниками. Один из них кивнул на Марину. Она это заметила и отвернулась к окну. Теперь она стояла к ним спиной, её пальцы что-то выстукивали по подоконнику, через стекло далеко внизу она видела больничный двор, среди санитарных машин стоял чёрный джип. Наверное, это на нём приехали убийцы, подумала она.

– Я спрашиваю тебя, почему он молчит? – Главный потряс Галю за плечо.

– У него оторваны ноги, – сказала Галя, не поглядев на того, кто тряс её.

– Он слышит?

– Да, – сказала Галя.

– Почему у него закрыты глаза?

– Ему так легче.

Болван, подумал горбун о Главном. Там, видно, все у них болваны. Или нет. Хуже. Гораздо хуже. Упыри, ведьмаки, дети дьявола. Только дьявол способен на такое, что сотворили эти. Горбун содрогнулся от воспоминаний, щёки задрожали.

Слёзы, предатели, как черви, извивались по лицу. Глаза защекотало слепотою. Как хорошо, что на него не смотрят.

– Мы придём завтра.

– Нет, – сказала Галя. – Завтра – это рано. Завтра не надо. Дайте ему прийти в себя. Она решила, что ублюдки из полиции, понял горбун, он хотел сказать ей об этой ошибке, он даже двинул головой, но раздумал.

– Ладно. Мы придём позже. Но объясни ему… Слышишь?

– Что?

– Он напрасно затеял эту игру.

– Какую игру?

– Он знает.

– А если у него провал в памяти? Скажите мне, в чём дело, я ему напомню.

– Мы предупреждали его, один неверный шаг, и конец. И этот конец настал для многих из тех, кого он решил осчастливить напоследок. Не дурак ли. Он совершил ошибку. Вот это ему скажи.

Этот чёрт будто оправдывается, подумал горбун, ему хотелось взять кувалду и разбить этим троим головы. Но кувалды здесь нет.

Главный взглянул на неподвижного человека в кровати, бледное лицо, синюшные губы, глаза закрыты, челюсть отвисла как у мертвеца.

– Он похож на жмурика. А, мать, тебе не кажется? Может, уже ласты твой сын склеил, а?

Галя молчала. Она поняла, кто с ней разговаривает.

– Что вы ещё от него хотите? – сказала Марина.

Она подошла к изголовью кровати.

– Пусть подпишет то, что потребуем. И мы о нём забудем.

– Надо дождаться, чтобы ему стало лучше.

– Через три дня придём. Ждите.

– Три дня – мало.

– Хватит болтать. Сказал же – три дня.

Горбун взглянул вслед серым теням. За ними простирался хвост дракона. Так показалось. Дверь распахнулась, в пропасти сгинули огнедышащие твари.

– Идите в ад! – воскликнула Марина, молнии как будто сыпались из глаз её.

– Марина, не гневи Всевышнего. Всем нам предстать придётся на Суд Божий. А потому не вправе никого мы проклинать. Для этого есть Судия, и он гораздо выше, чем мы здесь, всё копошимся… Или не боишься? – сказала Галя.

И ад стенал за дверью. Горбун ясно видел. И лезла нечисть из глубин незрячих, слепыми пальцами пыталась дотянуться. Горбун застыл в немом вопросе. Что за видение? К чему? Услышал вздох. Взглянул. Увидел ужас на лице Марины. Она смотрела в ту же сторону и на её лице отсветы пламени из ада. Кому из них страшнее в этот час, подумал он. Дочери иль мне? Он вспомнил давнее – те разговоры, байки, или чушь собачья, а может, истинная правда, сплетни, когда он был весёлым парнем, и за спиной плели сельчане про Марину, и обсуждали не столько факт рождения младенца на стороне, а сколько то, что девочка ведьмовского сословия. Наверное, пейзажик сатанинский для неё, Марины, решил он с толикой надежды, и за такие мысли себя же осудил. Но тут же, против воли, с радостью надежда: её, а не меня, зовут оттуда эти рыла, сказал себе, успокаиваясь таким предположением.

Марина отшатнулась, взглянула в страхе на отца, взгляд, полный ужаса, перевела на мачеху. Затрепетала в бессилии перед тем, жутким, что вдруг приблизилось, восстало, дышит совсем рядом таким нещадным жаром, и страхом смертным тянет, и виселицы качают длинными ручьями удушья близкого, и гнусные показывают приготовленные ей орудия для пыток непреходящих, вечных, о, забвение смертное, о вечный, вечный страх, как холодно его дыхание…

Галя зашептала молитву к Иисусу, она не оглянулась, зачем смотреть на то, что ей не нужно. Уж ей ли не знать о спектаклях бесов мерзостных, зловонных. Доводилось в молитве отражать их козни. Строили ей рожи, врывались песнями срамными в ту тишину, в которой коленопреклонённо она перед иконами стенала о спасении души.

– О, кто поможет мне?! – вскрикнула Марина, голос дрожал от страха.

– Молись, – ей строго приказала Галя.

– Но разве можно мне молиться Богу, служила-то ведь не Ему? – она паниковала.

– Служила, да, увы, Марина. Но время изменилось. Заметь, как время изменилось. Оно совсем другое. Ты видишь?

– Вижу.

– А что ты видишь? А?

– Я вижу ад. И место мне там приготовлено. Вон... Вон… Я вижу! Я не хочу туда!

– Всем, кто пошёл против Него, кто с нечистью водился, там место. Но, впрочем, радуйся. Не будет места там тебе, Марина, я это чувствую, и вижу, и надеюсь. Тебя вымаливала вместе с Надей всю жизнь, и Надя, кстати, в ином мире продолжает плакать о твоём спасении, и я с ней тоже плачу. Бог слышит. И отвечает, когда приходит время.

– О, как хочу, чтобы твои слова сбылись!

– Надейся. И молись, Марина. Надежда всегда есть на перемены.

– Разве?

– Молись, Марина. Верю, Бог тебя услышит.

И голос Гали утонул в шуме, грохоте и стонах. То через распахнутую дверь прорвались вой и хохот призраков бессилья. Их крылья тёмные плескали по волнам несчастий, они теснились в мир живых из смертного тумана. В тумане том бродили бесконечно те, кто знать не знал о свете. В тумане том рыкали, блевали, охали страдальцы, не знавшие, как жить им надо было. Теперь лишь стон владел гортанью мёртвых.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в августе 2021 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: