Сто лет одиночества

 

(перевод с испанского М. И. Былинкиной)
отбор цитат – Игорь Якушко

 

 

 

 

*   *   *

 

Я думаю, что писатель может рассказывать все, что ему вздумается, но при условии, что он способен заставить людей поверить в это. А чтобы узнать, поверят тебе или нет, нужно прежде всего самому в это поверить.

(Автор о романе)

 

 

*   *   *

 

Что бы я ни сказал о его письменах, все окажется ниже самой тайны; какое бы объяснение ни дал, оно будет хуже сознания, что никогда не станет известно, что именно там написано.

(Автор о романе)

 

 

*   *   *

 

…нет ничего более похожего на одиночество власти, чем одиночество славы.

 (Автор о себе)

 

 

*   *   *

 

– Мы никуда не пойдем, – сказала она. – Мы останемся здесь, потому что здесь у нас родился сын.

– Но у нас в семье еще никто не умер, – сказал он. – Человек – вольная птица, пока мертвец не свяжет его с землей.

 

 

*   *   *

 

Отец всегда оставался безучастным и равнодушным к жизни своих сыновей, отчасти потому, что считал детство периодом умственной неполноценности, отчасти потому, что всегда был целиком поглощен собственными химерическими затеями.

 

 

*   *   *

 

Но, сказать по правде, она всего лишь облегчала душу, потому что супругов связывали неразрывные, более крепкие, чем любовь, узы: общие угрызения совести.

 

 

*   *   *

 

При воспоминании о Ремедиос, младшей дочери коррехидора, которой он годился в отцы, у него свербело в одном месте. И при ходьбе он испытывал явное неудобство, как если бы в ботинок попал камешек.

 

 

*   *   *

 

Сама мысль о назначении нового дня свадьбы представлялась такой кощунственной, что помолвка стала неким обычным состоянием, всем надоевшей любовью, которой уже никто не интересовался, будто влюбленные, когда-то нарочно гасившие лампы, чтобы целоваться во мгле, были отданы на откуп смерти.

 

 

*   *   *

 

Напрасно он старался разобраться в своих предчувствиях. Они являлись вдруг, как некое озарение свыше, как внезапная, твердая, но неуловимая уверенность в чем-то. Порой эти ощущения были так естественны, что напоминали о себе лишь тогда, когда предчувствия сбывались. А последние иной раз и не сбывались, хотя внушали надежду. Часто все оборачивалось глупейшим приступом суеверия. Но когда полковника приговорили к смерти и попросили высказать последнее желание, он без всякого труда увидел в этой просьбе знак, определивший его ответ.

 

 

*   *   *

 

– Вы принимаете слишком всерьез эту страшнейшую игру, хотя правильно делаете, так как должны выполнять свой долг, – сказала она членам трибунала. – Но не забывайте, что пока Бог дарует нам жизнь, мы остаемся вашими матерями, и будь вы хоть сто раз революционеры, мы имеем право спустить вам штаны и выпороть за проявленное к нам неуважение.

 

 

*   *   *

 

Ему надо было тридцать два раза начинать гражданскую войну, надо было подвергать испытанию все свои договоры со смертью и, подобно свинье, вываляться в грязи славы, чтобы с почти сорокалетним опозданием понять преимущества прямодушия.

 

 

*   *   *

 

И он невольно подумал, попав, наконец, в западню ностальгии, что, если бы женился на ней, не знал бы ни войны, ни славы, стал бы безымянным ремесленником, счастливым домашним животным.

 

 

*   *   *

 

Мрачный, молчаливый, равнодушный к новым веяниям жизни, ворвавшимся в дом, полковник Аурелиано Буэндия едва ли понимал, что секрет спокойной старости состоит в том, чтобы войти в достойный сговор с одиночеством.

 

 

*   *   *

 

Всегда, в любое время, спала ли она или бодрствовала, в минуты возвышенных или низменных порывов Амаранта думала о Ребеке, потому что одиночество рассортировало воспоминания, испепелило непролазные груды ностальгического мусора, которые жизнь накопила в ее сердце, и выявило, растравило и не уставало бередить самые болезненные места памяти.

 

 

*   *   *

 

– Что говорит отец? – спросил он.

– Он горюет, – отвечала Урсула, – думает, что ты должен скоро умереть.

– Скажи ему, – усмехнулся полковник, – что умирают не тогда, когда должно, а тогда, когда можно.

 

 

*   *   *

 

Другие вояки, еще не растерявшие последнюю гордость, дожидались пенсии в сумерках общественной благотворительности, умирая с голоду, выживая со злости, превращаясь в тлен от старости в благоуханном дерьме славы.

 

 

*   *   *

 

Ее теория, подтвержденная практикой, состояла в том, что человек, которого совершенно не мучит совесть, может есть без остановки до тех пор, пока хватит сил двигать руками и челюстями.

 

 

*   *   *

 

Минута примирения стоит больше закадычной дружбы.

 

 

*   *   *

 

Она тогда подумала, что любовь так или иначе убивает любовь, ибо в природе людей отказываться от еды, утолив голод.

 

 

*   *   *

 

Зачем тратить столько слов, чтобы объяснить то, что чувствует человек на войне, если достаточно одного слова: страх.

 

 

*   *   *

 

Кругом было столько влаги, что рыбы могли бы вплывать в двери и выплывать в окна, скользя по сырому воздуху комнат.

 

 

*   *   *

 

Он мимоходом видел людей, которые сидели в комнатах, вперив в окна отсутствующий взор и опустив руки, и чувствовали, как проходит время, целиком, никому не подчиняясь, ибо незачем его рубить на месяцы и годы, на дни и часы, если больше нечего делать, как только созерцать дождь.

 

 

*   *   *

 

Стар и млад одновременно поняли, что в этой комнате всегда март месяц и всегда понедельник, и тогда стало ясно, что Хосе Аркадио Буэндия был не так безумен, как считали в семье, и что у него одного хватило ума понять ту истину, что время тоже терпит бедствия и переживает катастрофы и потому может дробиться и где-то, в какой-то комнате оставлять свою вечную частицу.

 

 

*   *   *

 

Не было у мужчин из рода Буэндия от нее сокровенных тайн, потому что вековой карточный и жизненный опыт убедил ее, что история этой семьи – сцепление неизбежных повторов, кружение колеса, которому вовеки б не остановиться, если бы не подгнивала ось, все быстрее, все неизбежнее.

 

 

*   *   *

 

Раздираемый двумя ностальгиями, каждая из которых отражалась в другой, как в зеркале, он потерял свое чудесное ощущение ирреальности и дошел до того, что стал советовать им всем уехать из Макондо, забыть все, чему он учил их, о мире и человеческих душах, послать в задницу Горация и всюду, где бы они ни оказались, всегда помнить, что прошлое – ложь, что у памяти нет путей назад, что все прежние весны ушли безвозвратно и что самая безрассудная и упорная любовь – всего-навсего преходящая истина.

 

 

*   *   *

 

Таковы были последние остатки прошлого, чья гибель не завершалась, ибо прошлое погибало, будто колеблясь, подтачивая себя изнутри, исчерпывая себя ежеминутно, но не будучи в состоянии исчерпаться раз и навсегда.