Поездка к сыну

 

 

 

Довелось мне совсем недавно совершить одно значительное для меня путешествие. Если честно, любое путешествие в моей жизни – значительное, по причине того, что путешествовать мне в моей довольно уже продолжительной жизни приходится крайне редко. Да что там говорить: за последние двадцать лет такое путешествие было у меня только одно – три года назад в Москву на двухнедельные курсы повышения квалификации. И та поездка была для меня, можно сказать, эпохальным событием и произвела неизгладимое впечатление на всю оставшуюся жизнь, какое на иного порой не произведёт даже кругосветное путешествие. Сама поездка в поезде, пятнадцать часов туда, пятнадцать обратно – уже нечто выдающееся и удивительное. Двухместный далеко не шикарный номер в третьесортной гостинице на окраине Москвы был для меня роскошными апартаментами, а комплексный обед в ресторанчике при той же гостинице – шикарной кормёжкой. Я уже не говорю о прогулках по самой Москве, Красной площади и так далее. Не то, чтобы я совсем уж одичала. Умом я понимала, что номер, укомплектованный двумя деревянными кроватями, тумбочкой с телевизором, чистым постельным бельём и махровыми полотенцами, вытертым паласом и душевой, совмещённой с туалетом – далеко не предел гостиничного сервиса. А обед из порции солянки, гуляша с гречкой, творожной запеканки и кофе с булочкой, джемом и маслом – не есть вершина поварского искусства. Но, с другой стороны, всё нужное для комфортного существования имеется, обед содержит всё необходимое для нормального функционирования моего организма и полностью удовлетворяет моим вкусовым пристрастиям. Мне, как какой-то барыне, остаётся только всем этим пользоваться, не прилагая со своей стороны никаких усилий. А главное – полная свобода от всех порядком опостылевших домашних обязанностей: стирки, готовки, уборки и прочих обыденных, надоевших до оскомины дел. Так какого же рожна ещё надо? Вряд ли золотой унитаз вместо стандартного и суп из гнезда ласточек на обед (читала о таком экзотическом и кошмарно дорогом блюде, коим потчуют богатеньких гурманов на Востоке), сделают меня счастливее. Скорее, наоборот. В унитаз из золота мой кишечник, скорее всего, застесняется опорожняться в виду противоестественности такого факта. Что касается «супа из гнезда ласточек» – так это не что иное, как похлёбка из натуральных гнёзд стрижей, которые лепят их из веществ, выделяемых слюнными железами. Не желаю есть суп из стрижиных слюней! (Кстати, слышала, что в среде олигархов и особ, к ним приближённых, весьма котируется особый сорт кофе «Копи Лювак», небольшая чашечка которого стоит больше ста долларов. Особенность этого сорта кофе в том, что зёрна, из которого он сварен, прошли специальную «обработку» – пищеварительный тракт и кишечник зверьков мусанги, похожих на кошку и живущих в Азии. Попросту говоря, эти самые мусанги эти самые зёрна сначала скушали, потом выкакали, их собрали, помыли, смололи, сварили кофе и подали на стол олигархам по сто с лишним баксов за чашечку. А те смакуют кофе из выкаканных зёрен и раздуваются от важности: вот мы какие непростые, пьём не абы какой, а выкаканный кофе. Говорят, что обработанные таким образом зёрна приобретают непередаваемый аромат. Надо думать, что аромат тот ещё. Как говорится: мерси, не надо!)

Так вот, возвращаюсь от столь пространного лирического отступления к нашим баранам, то есть к тому факту, что недавно пришлось мне совершить одно значительное путешествие. А поехать мне довелось из моего родного города в другой российский город, находящийся далече от родного, и поехать по той причине, что решила я навестить моего старшего сына, которого, согласно нашим российским законам, после завершения учёбы в институте призвали отдать долг Родине – отслужить в Российской армии. Не буду сейчас распространяться на тему, когда и чем это мой сын успел задолжать своей Родине и вообще кто кому больше должен: мы своей суровой неласковой Родине, или она нам. Это всё вопросы сложные и спорные. Речь сейчас о том, что за четыре недели до этой поездки моего сына вместе с сотнями и сотнями других должников посадили в эшелон и увезли далеко от дома, за Урал, отрабатывать долги. А его исстрадавшаяся душой мать, потерявшая покой, сон, аппетит, разум и смысл жизни, то есть я, купив билет на проходящий поезд от станции «дом родной» до станции «забытая Богом тьмутаракань», отправилась к сыну на присягу.

 

Как прошло это навеки неизгладимое из моей памяти путешествие – отдельная песня. Мои впечатления от воочию увиденного, как проходят наши парни службу в Российской армии – это не просто песня. Это не кантата и не гимн нашему российскому безобразию и беспределу, и не опера под названием «Не ходите, парни, в армию служить!». Тут, скорее, подойдёт определение – реквием или что-то вроде того. Впрочем, в музыкальных терминах я не сильна, да и эмоциональное состояние моё таково, что вряд ли я могу быть сейчас объективна. Всё ещё слишком свежо в памяти и тяжело на сердце. Поэтому я лучше пока опущу эти моменты. Как-нибудь потом.

Сейчас же я хочу рассказать вам о неожиданном эпизоде, случившемся со мною в этом путешествии. Надо сказать, что саму мою поездку можно назвать скорее неудачной, чем наоборот. По пути туда (в тьмутаракань, где находится учебный гарнизон), мне пришлось две ночи просидеть на двух вокзалах в разных городах нашей необъятной Родины. На обратном пути мне опять «посчастливилось» ещё две ночи прокуковать на тех же вокзалах.

Предпоследнюю ночь я кемарила на железнодорожном вокзале одного уральского города. Усталая, раздражённая, подавленная увиденным и услышанным в учебном гарнизоне, где отбывал солдатский срок мой сын, поздно вечером я сидела в зале ожидания, зажав между ног дорожную полупустую сумку и, на всякий пожарный, намотав ручку дамской сумочки вокруг запястья правой руки (уж если и сопрут, то только вместе со мною). Тоскливо поглядывала в окно на серые мокрые сумерки, на мелкий дождь, засыпающий стекло своим дождевым бисером, горевала на тему «жизнь моя – жестянка». Время от времени я кидала взгляд то на серые в тёмную крапинку плитки пола, то на зелёные драпированные шторы на окнах, то на помпезные пыльные люстры под потолком, рассеивающие тусклый жёлтый свет. В голове всё крутились и крутились надоевшей пластинкой строчки: «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека. Бессмысленный и тусклый свет. Живи еще хоть четверть века – всё будет так. Исхода нет». Ах, Александр Александрович... Наивным оптимистом ты был, похоже. Четверть века... Ха-ха. Уже ровно век с тех пор, как ты это написал, а всё то же самое: «И повторится всё, как встарь. Ночь. Ледяная рябь канала. Аптека. Улица. Фонарь». Только вместо ряби канала – рябь дождевых потоков под окном. Я отвела взгляд от фонаря над вывеской «Аптека» за окном и дождевых капель. Ещё чуть-чуть и я сама прольюсь дождём слёз. Чтобы отвлечься хоть немного, стала рассматривать своих соседей по залу. Мужчины, женщины. Старые и молодые. Симпатичные и не очень. Все такие разные, но на всех, как мне показалось, выражение тоскливого ожидания. Впрочем, нет. Одно лицо резко отличалось от остальной массы: весело пьяный, не по погоде одетый мужчина – белая футболка без рукавов, белые шорты и белоснежная кепка с лакированным козырьком – взирал на окружающий его вокзальный мир счастливо-энергично. Он ни к кому не приставал, не хулиганил. Он просто широко улыбался, крутил головой и всем дурашливо подмигивал – красивым, не очень красивым и очень некрасивым женщинам, детям, мужчинам, крупнотелой буфетчице, угрюмо скучающей в аквариуме под вывеской «круглосуточный буфет» и даже дежурным полицейским, время от времени неустанно марширующим по залу. Впрочем, улыбаться весёлому гражданину в белом довелось недолго. Не выдержав его издевательски-счастливого вида, те же дежурные вскоре увели его для выяснения личности. Люди с молчаливым одобрением смотрели им вслед: правильно, нечего раздражать народ своим беспричинным весельем. С чего это он такой весёлый, спрашивается? Всем не весело, одному ему, видите ли, весело. Безобразие!

 

Когда гармония всеобщей тоски была восстановлена, все с новой силой погрузились в неё. Дождь за окном усилился. Он уже не бисером вышивал оконное стекло, а словно швырял в него горсти гороха. Буфетчица откровенно спала, расплывшись квашнёй по прилавку и уронив голову с нимбом выбеленных перекисью мелких кудряшек на пухлую белую руку. За окном стало совсем темно и совсем неприятно. В зале ожидания стояла особенная вокзальная тишина, состоящая из мерного гула голосов не спящих и шума дождя за окном. Тишину не нарушали даже беспрестанно раздающиеся по динамику объявления, произносимые традиционно гнусавым механическим женским голосом:

«Скорый поезд номер шестьдесят, следующий по маршруту... отправляется с первого пути. Номера вагонов начинаются с головы».

«Электропоезд номер шесть-четыреста-сорок-четыре прибывает на второй путь».

«Продолжается посадка на скорый поезд номер пятьдесят шесть, следующий по маршруту... Выход к поезду на третьей платформе, пятый путь».

«Внимание. В поезде номер тридцать шесть нумерация вагонов начинается с головы, а вагон номер двадцать девять располагается в голове состава. Стоянка поезда десять минут».

Я представила, как по перрону несётся сейчас галопом толпа из будущих обитателей вагона номер двадцать девять (ну конечно, кто успеет пробежать с грузом за десять минуть путь длиною в двадцать восемь вагонов). Они же по наивности думали, что их двадцать девятый вагон будет после двадцать восьмого, и заранее заняли на перроне необходимую позицию. А тут раз – сюрприз вам, господа пассажиры, от нашей российской железной дороги: ваш двадцать девятый как раз перед первым. Побежали! Цигель, цигель, ай-лю-лю! А ну, веселей! Забавное, должно быть, зрелище. Я злорадно захихикала в кулак. Приятно осознавать, что существуют на земле люди, которым не повезло ещё больше, чем тебе и, стало быть, ты не крайний в этом мире.

 

От соседа справа разило многодневным перегаром. От соседа напротив тянуло свежевыкуренной сигаретой. От соседа с другой стороны, снявшего стоптанные кроссовки с натруженных дневной беготнёй ног, шёл стойкий аромат давно не стиранных носков. Соседка наискосок с тупым выражением на тупом лице громко отхлёбывала из разового стаканчика дымчатое пойло дегтярного цвета, которое, судя по всему, не доставляло ей ни морального, ни физического удовлетворения. Я в очередной раз вспомнила своего сына. Свою кровиночку, оставленную в тьмутараканском гарнизоне. Сердце в очередной раз сжалось. Я в очередной раз горько вздохнула. В очередной раз в голове всплыло: «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека...» За моей спиной вяло хныкал ребенок, храпел мужчина. В очередной раз мимо маршировал дежурный наряд.

Вдруг наряд резко остановился. Замер и... И... Из динамика вместо гнусавого женского голоса вдруг раздались ясное, энергичное, музыкальное: «Арам Зам Зам! Арам Зам Зам! Гули Гули Гули Гули Гули Рам Зам Зам! Арам Зам Зам! Арам Зам Зам! Гули Гули Гули Гули Гули Рам Зам Зам! Это модный танец – Арам Зам Зам! Для мальчишек, девчонок – их пап и мам, для господ и дам – и их пап и мам!» – зажигала «Дискотека Авария». А четверо патрульных – молодых спортивных парня в военной форме – выдавали в такт песне такой танец, что у меня дух захватило. Даже сейчас я затрудняюсь дать определение этому танцу. В нём присутствовали элементы и брейк-данса, и рок-н-ролла, и буги-вуги, и украинского гопака, русского народного танца, вальса и даже кордебалета. Но это не было импровизацией. Все движения чётко продуманы, отрепетированы, абсолютно синхронны и удивительно пластичны, чётко выверены и поразительно красивы в своём совершенстве. Кто до того спал или дремал, проснулся при первых звуках «арам зам зам!». Все зачарованно смотрели на танцующий наряд. Нет, это был не танцующий дежурный наряд. Это были гении танца в форме дежурных наряда. Всё действо продолжалось минуты полторы, не больше. Музыка внезапно, как и началась, вдруг прервалась. Патрульные, сделав последнее «па», синхронно вскинули правую руку, взмахнули прощально рукой, чётко развернулись на девяносто градусов и как ни в чём не бывало пошли дальше, печатая шаг. Из динамиков вновь пошло гнусавое: «В связи с угрозой терактов просим сообщать дежурному по залу обо всех подозрительных предметах. Пригородный поезд номер семь прибывает к седьмой платформе...»

Я ошалело посмотрела в конец зала, где исчез патрульный наряд. Несколько раз часто моргнула, тряхнула головой. Что это было, а? Померещилось? Глюки? Мираж на фоне недосыпа? Быть может, я на несколько секунд провалилась в сон и мне всё приснилось? Я бросила быстрый взгляд на людей вокруг. Судя по состоянию ступора и шока, в котором они находились, не мне одной всё это привиделось. Стало быть, данный факт имел место в реальности. Эх, и ни фига себе! А может, это такое ноу-хау вокзального начальства, и в должностные инструкции патрульных теперь входит и развлечение танцами заскучавших пассажиров? А что, хорошее начинание, мне лично очень понравилось. Но судя по ошалелому виду разбуженной музыкой буфетчицы, она тоже видела это шоу впервые. А может, это некий научный эксперимент по изучению реакции людей на странные, выходящие за рамки логики и привычных стереотипов, ситуации?..

 

Но, нет! Стоп! – остановила я сама себя. Не надо искать никаких объяснений. Объяснённое чудо – уже не чудо. Так раскрытый секрет фокуса убивает всё волшебство и потрясение. Видимо, все в зале ожидания подумали так же. Потому что никто из нас не кинулся к дежурному патрулю или к администрации вокзала за разъяснениями. Только лица людей вдруг прояснились, помягчели, стали приятными и симпатичными. Вдруг показалось, как будто земная ось слегка наклонилась. Чуть-чуть, почти незаметно. Но что-то неуловимо поменялось. И свет от люстр стал вдруг ярче, а сами люстры заиграли в этом свете своими хрустальными подвесками. Симпатичная буфетчица кустодиевских пропорций, излучающая красоту и здоровье, мило тряхнула золотыми кудряшками и ясно улыбнулась. Приятный женский голос из динамика очаровательно прочирикал: «Уважаемые пассажиры и ожидающие. Соблюдайте порядок в зале». Да легко, милая! Я глянула за окно. Дождь стих. Но прояснившемся ночном небе проступили жемчужины звёзд. В мою голову пришла мысль, что, в принципе, каждый молодой человек должен пройти непростую армейскую школу мужества, чтобы стать настоящим мужчиной. А уж если кто из сержантов или дедов будет зарываться, так над ними есть командиры, существуют комитеты солдатских матерей, военная прокуратура, в конце концов. И вообще... И вообще, всё в нашей жизни не так уж и плохо. Вон звёзды светят. Патрульные танцуют. И вообще... «Ночь, улица, фонарь, аптека – всё здесь для блага человека».

В зал вернулся весёлый мужчина в белом. Уже практически трезвый, но не менее счастливый. Он сел напротив и широко улыбнулся мне, подмигнул. Я тоже улыбнулась и отсигналила ему правым глазом: привет!