Жизнь на берегах реки Тьмаки

 

 

 

Хорошенький мальчик Юльчик, белокурый и кудрявенький, щекастый толстячок, по-пластунски пролез по тайному лазу под забором усадьбы – и оказался среди зарослей гигантских лопухов берега коричневой речки Тьмаки.

Небольшой замок его папы тремя башенками господствовал над другими небольшими замками, стоящими в садах правого берега.

Дом папы Юльчика отличался светлым камнем, серебристо-зелёными островерхими крышами и цветными витражами в узких стрельчатых окнах. На шпиле одной башенки имелся флюгер, позолоченный петушок.

У Юльчика на усадьбе папы был свой маленький деревянный домик с палисадником. Две туи, непролазный можжевельник, шиповник – в палисаднике была глухомань. Там жил ёжик.

В домике стулья, кровать, гостевой стол, даже компьютерный столик – всё было сделано из золотистых сухих прутьев ошкуренной ивы, плетёное, очень лёгкое. Переставить запросто, двумя пальцами. Креслица могли принимать форму того человека, который в них садился. В холодильнике всегда свежее, сегодняшнее мороженое с мятой и брусникой, обсыпанное крошками корицы и шоколада; земляника из собственной теплицы; напитки: кока, энергетики, черничный морс, сок авокадо.

В домике жила шикарная чёрно-рыжая кошка Масяня величиной с кролика. Она любила сидеть около аквариума. Иногда она приносила придушенных воробьёв и синиц. Юльчик отнимал у кошки птичек и хоронил их в палисаднике.

 

И вот мальчик, имея уже десять лет отроду, тайно прокопал подземный лаз под забором имения. Трудился недели две, так как забор был углублён в землю больше чем на метр.

Лаз вывел в лопуховые джунгли.

Мальчик вылез наружу. Огляделся. Лопухи показались зловещими. Они были много выше его ростом. Стебли мясистые, в седых путаных космах паутины с сухими мухами в ней. Листья с дырками. Лес почти.

Нещадное солнце создавало зелёную духоту, потому что под лопухами была сырая мягкая земля, тоже с дырочками. Противные толстые червяки-выползки медленно лезли из земли. Только что прошёл дождь.

Застойный дух был очень неприятным, Юльчик даже прикрыл нос ладонью. Скоро стало понятно, в чём дело. Там и сям под лопухами попадались коричневые какашки, то ли собачьи, то ли человеческие. Жёлтые и чёрно-синие лакированные мухи вяло роились над ними. Встретился вонючий труп вороны с длинной жёлтой шеей: глаза как смородинки, среди перьев клубочек грязно-серых кишок, в них энергично копошились жёлтые опарыши. Неужели Масяня? Киска как-то принесла в домик голубя с перегрызенной глоткой.

Вышел на поляну.

Ржавое корыто с сухой осокой внутри, зелёное облупленное ведро вверх дном, на нём желтые тряпки. Кругом окурки и пивные банки. А это что такое? Нераспечатанная коробка шоколадных конфет «Лайма». Но это же очень хорошие конфеты.

 

Ветерок доносил свежий запах воды. Мальчик пошёл по наклонной.

Лопуховые заросли кончились. Открылась уютная поляна с куцей серо-зелёной травой. Тут начиналась вода реки Тьмаки.

Маленький костёрик еле дымился. От него остро пахло мочой.

Вокруг парами, один на один, лежали кружком кирпичи. Юльчик вздохнул и присел на прибрежный.

Куски цветастой газеты валялись вокруг. На большом обрывке сизая глазастая голова и хребет с рёбрами от какой-то большой рыбины. Скрюченные корки хлеба.

Он отвернулся от костра, и кроссовки по ватерлинию оказались в коричневой воде. Это ничего, они непромокаемые, настоящие.

Речка Тьмака имела своё начало в болотистой дальней местности, называемой Глыбоч, потом её скудная струя текла по тлеющим торфяникам, поэтому рыбка в ней была коричневая, как вода. И вот сейчас рыжие мальки торкались в белоснежные кроссовки Юльчика, и мальчик улыбался. Хотя в его домике на усадьбе папы был большой аквариум с золотыми степенными вуалехвостами, за которыми охотилась Масяня. Но вот эти странные мальки интереснее, у некоторых было по две головы и пышные хвосты, как у домашних вуалехвостов.

 

Кто-то плескался рядом, за облезлым кустом ивы. Прутья обглоданы, белые, как кости.

Мальчик оглянулся на водный шум.

По мелководью шла к нему маленькая тётенька.

Подол её тусклого цветастого платья скользил по воде.

Юльчик встал со своего кирпича и сказал:

– Здравствуйте, тётенька. Добрый вечер. Я вам тут не помешаю?

– Я не зна-аю, – певуче сказала тётенька. – Гырбылдыр. А ты мальчик Юльчик. А я не тётенька тебе никакая, я девочка Каприха.

«Это глыбочиха?» – тихо испугался Юльчик.

– Мне скоро четырнадцать лет. Уже вот-вот. Я босая девушка, гуляю везде.

– А зачем вы такая грязная? – улыбнулся Юльчик и потупил глаза, устыдившись своего некорректного вопроса. – Извините, но это неприлично. У нас так не принято.

– Я сначала вчера огород полола, потом сорняки всякие там дёргала, потом навозной жижей поливала грядки с картошкой и капустой, потом козу чистила. У нас с мамкой вырастет много капусты! Ты любишь капусту?

– Я? Да, цветную, кольраби. Брюссельскую тоже. В кляре хорошо.

– А кочерыжки?

Юльчик пожал плечами:

– Не знаю. Что такое кочерыжки?

Девочка была совершенно чумазая, белые волосы свисали слипшимися прядями. Выше лодыжек ноги у неё были покрыты тонкой серой коростой. Замызганная кофточка, зелёная, с фиолетовыми скрюченными по воротнику и на рукавах. На локтях дырки, торчит локоток серый, чешуйчатый. Юбка спереди в белёсых поблёскивающих пятнах, как в засохшем канцелярском клее, что ли. Жуёт и жуёт. Чего она там жуёт?

– А как вас зовут? – спросил мальчик и отступил на два шага. – Где вы живёте? Почему от вас пахнет так? Извините.

– Ы-ыи, – оскалилась девушка. – Каприха меня вообще-то.

Она скривила лицо и стала страшной.

Изо рта её выдулся громадный бледный пузырь жевательной резинки и лопнул с треском. Капли слюней обожгли щёки мальчика.

– Меня тут все знают, я тут тоже всех знаю, – улыбнулась она и стала красивой.

– А почему я не знаю? – сказал Юльчик, утираясь платком.

– Потому как что ты не гуляешь тут, по моей речке и в лопухах, тут по бережку, ни-ни. Вот и не знаешь, как дурачок всё равно. Гырбылдыр!

– А где же вы живёте, Каприха? Таких имён не бывает, – сказал мальчик. – У вас довольно странное имя. И что такое гырбырыл?

– А я Юля, Юлия, Юлия Борисовна Капрова, – сказала девушка, вздев подол и усаживаясь на кирпич голой попой. Ступни с облупленным багровым лаком на ногтях она окунула в воду.

– Юлия Капрова, – кивнул мальчик. – Очень приятно. То есть Капрова Юлия Борисовна?

– Ну дык! – хохотнула Юлия. – У тебя деньги есть?

– А я Юлий, Юлиан. Юльчик это домашнее имя. У меня четыре вуалехвоста, две золотые. Зачем тебе деньги? А ещё большая кошка Масяня. Всё есть.

– Меня тут все мальчики знают, – кокетливо повела плечами Юлия. – И там, и там, – помахала она руками в стороны. – Везде! Только ты пока не знаешь. А я за тобой давно подглядываю в щёлку забора, мы дырку просверлили в вашем заборе ножиком, и затыкаем палочкой, чтобы незаметно. Я тебя зна-аю... Вот ты какой кудрявый. Ы-ыи, я бы тебя! – Она обхватила воздух перед собой, и прижала руки к груди, как бы тиская мальчика. Юльчик отступил:

– Не надо.

– У тебя деньги есть?

– Нет. Зачем мне?

Сложенные в замок кисти рук Юля уронила в подол, раздвинув ноги.

– Теперь и я вас знаю, – сказал Юльчик, заворожёно глядя на открывшиеся грязноватые коленки девочки. Коленки были крупные, круглые, пухлые. – Разве вам не холодно? Вот у меня куртка, синтипон, пожалуйста. Только мокрая, дождь был.

– Чё холодно-то, ни фига не холодно, нормально. А у тебя богатый папаня? – глянув снизу и сбоку, сказала Юля, указательным пальцем заводя пряди белых волос за уши. Зелёная большая клипса на мочке уха.

И – высунула остренький трепещущий язык розовый.

– Хочешь?

– Что такое? Я не знаю, – сказал Юльчик растерянно. – Зачем мне это? А папа нормальный, проблем нет. У меня есть гувернантка Карменка.

– А у меня здесь домик в лопухах. А учусь я в школе дураков, тут тоже недалеко, в сельской местности Пустошь. Знаешь?

– Нет, я такую местность не знаю. Деревня? Или посёлок?

– Там рядом седьмая свалка, всё есть. Еда и одежда всякая. Я учусь на хорошо и отлично, уже умею рисовать крестики и мордочки.

– Дураков? – оторопел Юльчик. – Почему же дураков? Какие мордочки, зачем?

– Да ну, это просто так, там для умственных дураков, ненормальных всяких. Нас там теперь много. У одного даже никаких ушей нету.

– Почему? – тихо проговорил Юльчик.

– Мы любим резвиться, потом клеим коробочки, а иногда большие конверты для почтальонов. Пляшем тут, на берегу и в воде, какаем в лопухах. У нас много еды, кой-чё ещё всякое такое... А у тебя много еды?

– Еды? – удивился Юльчик. – Я об этом не думал. У меня нету, этим Карменка распоряжается.

– У нас тут, километр или два, ещё одна свалка. Шоколадки, банки с вареньем и мясом, всякие соки, пиво в железках. Завались. Всё есть. А на другой, номер семь, туфли, трусы, лифчики, колготки сколько хочешь. Чего тебе надо? Хочешь большой ножик складной? Или тётку надувную, для смеха. На ней можно верхом плавать в пруду.

– У меня тоже всё есть, – пожал плечами Юльчик. – А ножиков и кинжалов – не знаю сколько, не сосчитать. Есть шпаги, рапиры и настоящие рыцарские доспехи.

– Зато меня всё время любят и любят, что хорошо всякие любовные дела мальчикам и ментам делаю, – сказала Каприха, гордо откинув голову, сложив губы бантиком. – Тебе сделать?

– Нет. Вообще-то я знаю уже. На видаке видел. А это интересно?

– Мальчикам нравится, – расплылась в улыбке, зажмурилась блаженно Каприха, ещё больше раздвинув ноги. – Некоторые даже орут от радости, как ненормальные. Они все меня уважают. Еду приносят, всякие там туфли и платья, и брошки, серёжки, цепочки. Вот видишь, какое у меня кольцо? Золото настоящее. И пиво всегда, и сигареты, конфеты, игрушки. У меня сто личных кукол. А вчера один сига-ары приволок, вот такие здоровенные.

– Это вредно, – сказал Юльчик. – У меня нет сигарет.

– За так не буду, – выпятила нижнюю губу Юля. – Дурочку нашёл.

– Я же ничего не сказал. Зачем мне?

– Чего-нибудь найдётся, – отмахнулась Каприха. – Ты чистенький такой, пахнешь хорошо, кудрявенький. Чего-нибудь найдётся. Ты говорил, у тебя рыбы золотые есть. Давай их сожрём, я не ела золотых никогда, только вот этих уродов, что в Тьмаке плавают, которые с двумя головами. Ну и со свалки, только там скучные рыбы, вонькие очень.

– Золотых рыбок не едят, Юля. Это декоративные существа.

– Тогда для чего же они тогда?

– Для украшения жизни.

– Фи-и! – фыркнула Каприха. – Украшение...

– Да у меня другого всего много. А почему Каприха?

– Да не знаю я! Привязалось как-то. Фамилия такая у нас, Капрова. И у мамки тоже. У всех.

– А у папы, у отца? У тебя есть папа?

– Не-а! – беспечно рассмеялась Каприха. – Да ну его, он напился самогону, а потом всякой жижи с нашей свалки, и нырнул в прорубь навсегда.

– Зачем? – прошептал Юльчик.

– Зачем-зачем... Ну, навсегда, вот зачем. Ну и вот. И мы все, три брата и я, все каприхи, и мама каприха, и я каприха. Все. Учимся пока. Брательники уже долго. Ну?

– Что – ну? – насторожился Юльчик. – Зачем он нырнул зимой?

– Показать?

– Что такое мне ты... – сморщился Юльчик, – показать чего такого можешь мне, извини. Я не понимаю.

– Секс! – вскочила с кирпича Юля. – Суперсекс!

– Суперсекс? Я в папином видаке насмотрелся, у нас громадный домашний кинотеатр, цифровой, последняя модель. А у меня в домике и свой есть, пока маленький, плазменный.

– Ой, да ну тебя с твоим видаком. Я тебе разве не нравлюсь? Всем очень даже, а тебе вдруг не нравлюсь. Ты чё?

– Нет, Юля, то есть как тебя, Каприха? Каприха. Нет. Вы всё же весьма занимательная девушка, оригинальная.

– Тогда давай приходи вечером в лопухи сюда, где ржавое ведро и корыто с соломой. Знаешь?

– Я видел, да.

– Матрас есть мягкий, его надувают. У нас там под ним плёнка спрятана от дождя, если надо. Видел? А то теперь дожди.

– Нет, это не знаю. Зачем?

– Ну вот, приходи давай. Принеси мне мороженого и сигарет у батьки укради. Штук десять или больше. Такие длинные, с золотым концом, там ещё две голубые полоски на фильтре. Знаешь?

– Знаю, знаю. Они у нас в замке везде валяются. Папа курит всё время. Два раза курнёт, или три раза, а потом бросает где попало. Карменка ходит за ним и собирает.

– Ну, вот и неси, что он бросает. А лучше новые. Ты же знаешь, где у него сигареты лежат.

– Везде лежат.

– Вот и неси. Я тогда тебе самое интересное буду показывать.

Юльчик посмотрел на часы.

Скоро пять. Сейчас мобильник заверещит.

 

Прочему-то разгорелся костёр. И пахло уже хорошо, лёгким дымом, мокрой землёй, коричневой водой Тьмаки.

Золотой петушок, на шпиле папиного дома сиял; когда он поворачивался от слабого ветра, блик слепил.

– Каприха, у меня сейчас второй полдник. Режим такой. Когда это, к ведру приходить? После ужина приходить? Или после второго десерта сразу?

– В семь часов. В семь. Понял меня? Лопухи где, матрас там есть мой. Надуем и будем прыгать.

– Найду, – скривившись, сказал Юльчик.

Ему представилась вся эта поганая помойка: банки, окурки...

– Найду. Тут у нас не тайга.

Юля Каприха встала с кирпича, приблизилась к мальчику, крепко взяла его за плечи, и долго целовала его в раскрытый рот, засасывая язык.

И – медленно, плавно пошла по мелководью, макая подол в Тьмаку, оглядываясь с улыбкой.

– Чао-ча-ао-о... – пропела она. – До ско-орого.

– А у меня есть ещё арбалет настоящий со стрелами и пейнтбол, – проговорил Юльчик никому. – И духовой семизарядный...

Заверещал мобильник. Мальчик глянул на часы: уже пять. Это Карменка.

– Юльчик, – сладко сказала горничная, – ну где же ты опять? Где стол накрывать? В гостиной или у тебя в домике? Сейчас омара привезут.

– У меня, – сквозь зубы сказал Юльчик. – На веранде. Омар нужен горячий.

– Где ты сейчас, милый мой? Идёшь?

Юльчик захлопнул телефон, сунул его в карман. Утрамбовал.

– Да иду, иду я, – тихо сказал он реке Тьмаке.