Восходящие потоки

 

 

 

...Возможно, загадка смерти решается просто. Но пока до правильного вразумительного ответа никто не додумался.

 

Я стоял в махровом халате у раскрытого окна и благосклонно озирал обширную площадь Республики, которая с утра выглядела так, словно ее вымыли дамским шампунем и расчесали деревянным гребнем. Площадь благоухала свежестью. Так пахнут пожилые ухоженные женщины.

 

Гостиницы привлекательны тем, что там часто в голову приходят дельные мысли. Итак, сейчас меня интересовала мысль о загадке смерти и всего того, что произойдет с моей душой после завершающего сокращения моей бесценной сердечной мышцы. Мысль, скажу прямо, не совсем веселая.

 

Я совершенно уверен, что бессмертие существует. Но оно имеет такие формы, которые меня не устраивают. Отлетев, душа попадает в некое безразмерное вместилище, где хранится общая душа человечества.

 

Душа почившего индивидуума вливается в громадную общечеловеческую душу, где она обезличивается, как бы растворяясь в густом растворе, замешанном задолго до того, как туда попали грешные души авторов Библии.

 

По мере надобности Господь разливательной ложкой черпает из этого котла порцию наваристой душевной субстанции и наполняет ею корпус очередного новорожденного младенца.

 

Попадет туда, в эту метафизическую ложку, частица твоего бессмертного «я» или не попадет, никакой роли не играет. Все равно это уже будешь не «ты», а некий новый человеческий продукт, который проживет свою жизнь от звонка до звонка, и это будет его жизнь и ничья другая. Вот тебе и вся идея бессмертия...

 

Интересно, до чего бы я додумался, если бы вчера допил остатки виски?..

 

Пора было сниматься с уже насиженного места и перебираться куда-нибудь подальше, туда, где нет толп туристов, где не горланят песни по ночам и где властвуют покой, воля и надмирные законы, которые помогут мне думать о не написанной еще строке, как о части моего «я». Надо было думать о книге, требовательном читателе и своей совести. Средь фальшивых звуков не родится чистая нота.

 

Отец последует за мной, куда бы меня ни занес случай. В этом я был уверен.

Даже если привидевшийся мне образ лишь порожденный моим расшатанным воображением символ, он сидит во мне, как застрявшая в горле кость, и он умрет тогда, когда перестанет биться мое сердце.

 

В середине дня я освободил номер и на арендованном «Пежо» выехал из города. Я ехал наобум. Но мною руководила твердая уверенность, что я все делаю правильно.

 

Язык дорожных рекламных щитов говорил, что я опять в Австрии. Или – в Германии. Или где-то в пограничной области. Мне было наплевать, где я нахожусь.

 

Около трех пополудни я свернул с трассы и, проехав несколько километров по местному шоссе, въехал в маленький городок, названия которого потом так никогда и не мог вспомнить.

 

На центральной и единственной площади располагались три гостиницы. Я выбрал ту, которая на моем пути оказалась третьей, и уже через полчаса сидел в ресторане и за две щеки уплетал деревенский обед, состоявший из куска запеченной баранины с острой приправой и горы жареной картошки. Всю эту красоту я запил литровой кружкой отменного пива.

 

Я так наелся, что мне стало трудно дышать.

 

Обслуживал меня сам хозяин. Звали его Аксель Фокс. Герр Аксель сказал, что я буду жить в лучшем номере гостиницы, окна которого выходят на площадь.

 

Я не удержался и заметил, что предпочел бы, чтобы окна выходили во внутренний дворик. Тогда он сказал, что окна всех номеров выходят на площадь.

 

Я не нашелся, что ответить, и в замешательстве пожал плечами. Аксель засмеялся.

 

– Вы русский? – спросил он.

 

Я на секунду задумался. У меня по-прежнему был паспорт на имя Паоло Солари, и паспорт этот герр Аксель мне еще не вернул.

 

– Пожалуй, русский.

 

Аксель удовлетворенно крякнул.

 

– Я русских определяю безошибочно, – сказал он.

 

– Как вам это удается?

 

– Это не сложно. Русские обычно прикрывают свою неуверенность развязностью. Простите...

 

– И это все?

 

– Они заказывают слишком много блюд. Потом пытаются все это съесть. И редко кому это удается.

 

– Очень интересно. Но ко мне это, вроде бы, не имеет никакого отношения: мой обед мог заказать любой немец или англичанин... И, как вы заметили, мне удалось съесть все, что вы подали. А знаете, почему? Обед мне очень понравился.

 

Аксель расплылся.

 

– Благодарю. И, тем не менее, я вас распознал.

 

– Вам бы в полиции работать, герр Аксель.

 

– А я там и работал. Пока не получил наследство. Я не стал класть деньги в банк, я приобрел вот этот домишко, открыл гостиницу и вышел на пенсию. Думаю, я сделал правильно.

 

Он принес мне еще одну кружку пива. Я тут же прильнул к ней губами.

 

– Не сочтите это пустым любопытством, – герр Аксель сделал строгое лицо, –

но мой долг гражданина...

 

Он запнулся. Я повторил:

 

– Итак, ваш долг гражданина…

 

– Да, мой долг гражданина и бывшего полицейского…

 

– Я вас понимаю, – сказал я и улыбнулся. – Моя жена итальянка…

 

Он изумился:

 

– И вы взяли фамилию итальянки?!..

 

– А что тут такого? Ага, понимаю, вы не любите итальянцев.

 

Он хитро подмигнул и

 

– Напротив, я очень люблю итальянцев, можно сказать, я их просто обожаю, особенно – итальянок. У меня у самого жена итальянка. Но! – он поднял указательный палец. – Я бы не советовал никому брать фамилии жен. Вот я, например. Я заставил жену взять мою фамилию. А заодно и поменять вероисповедание. Хотя, если честно, мне было на это наплевать. Я в Бога, если откровенно, не очень-то... Но мне необходимо было настоять на своем. С этого, с расстановки правильных акцентов, должна начинаться всякая супружеская жизнь.

 

Я оторвался от кружки и внимательно посмотрел на хозяина.

 

– Я полностью разделяю ваши суровые, но такие разумные взгляды на брак.

 

– Да-да! – воскликнул он. – Если вы этого не сделаете, жена быстренько сядет вам на шею, вы и заметить не успеете. И ваша жизнь превратится в ад. А если вы хотите, чтобы ваша жизнь с женой была полна гармонии и любви, вы должны все время держать ее в узде. Иногда полезно доставать из чулана арапник и... Это я к тому, что не стоит ограничиваться только демонстрацией... Наши предки в этом отношении могут служить нам примером. Короче, она поняла, что если будет артачиться, то я на ней не женюсь.

 

– И вы?..

 

– Я поступил как благородный человек... Она ведь была на сносях. Она была готова на все, только бы выскочить замуж.

 

– Итак, вы женились…

 

– Женился. А что мне оставалось делать? Иначе ее братья со мной бы расправились. Безжалостный народ...

 

– Неужели?

 

– Да, такие у них, у итальянцев, законы... Они бы меня зарезали. Да и ее заодно...– он хихикнул. – Это же итальянцы, что с них взять: они у нее в роду там все такие: по виду тихони, а чуть что – сразу за тесак. А теперь мы родственники... – добавил он сокрушенно. – А вы, я смотрю, странствуете без жены? Счастливый человек! – он завистливо вздохнул.

 

– Моя жена умерла, – похоронным голосом произнес я.

 

– Господи Иисусе! – перепугался он. – Недавно?

 

Я покачал головой.

 

– Стало быть, давно?

 

– Стало быть, да.

 

Он понимающе кивнул.

 

А теперь он, наверно, скажет: «Так-так-так, значит, жена ваша померла, а фамилию-то вы оставили. На память, так сказать. К чему бы это?..».

 

Но он обманул мои ожидания.

 

– Ваша жена была католичкой? – спросил он после паузы. Я посмотрел на него. Его плутовские глаза были полны участия.

 

– Да, – твердо сказал я.

 

– Слава Богу, – успокоился он. – Было бы хуже, если бы ваша покойная... – он опять сделал паузу и, не скрывая лицемерия, поджал губы, – если бы ваша покойная жена была вне вероисповедания. А так, по крайней мере, теперь вы знаете, где она… – он возвел глаза к потолку.

 

То, что мой хозяин безбожно врет, было ясно как день. Но врал он творчески, вдохновенно. Это, конечно, касалось и его итальянских родственников, этих мифических братьев с острыми ножами и всего прочего. Я даже думаю, – и его полицейского прошлого. И это в нем привлекало. Меня начинал забавлять этот разговор.

 

– Да, вы теперь точно знаете, где пребывает ее душа, – повторил он, заглядывая мне в глаза.

 

– Не уверен…

 

– Но она была, наверно, святой женщиной? Что-то мне подсказывает, что с вами ей пришлось нелегко, и только святая женщина…

 

Я с удовольствием кивнул.

 

– Вы правы. Разумеется, она там, – я тоже посмотрел на потолок. – Моя жена была, действительно святой женщиной.

 

– Это случается… – с сомнением сказал герр Аксель и вздохнул.

 

– А вы, простите, католик? – спросил я.

 

– Избави Боже! Протестант, разумеется. Но здесь поблизости нет кирхи, и я вынужден посещать службу в католической церкви. Правда, я хожу туда только летом, потому что зимой меня почему-то не тянет к Богу и больше тянет в сон, а летом в церкви прохладно и мухи не залетают...

 

– Я смотрю, вы богохульник, герр Аксель.

 

– Не без того.

 

Он принес кофе и здоровенный кусок шоколадного торта.

 

– Дочка печет, – сообщил он с гордостью, – не хуже, чем в Линце. А вы путешествуете просто так или по делам службы? – вопрос был в гоголевском стиле.

 

– Да как вам сказать... Я писатель.

 

– Вот как! Вы, наверно, очень умный человек?

 

Я с достоинством наклонил голову.

 

Я отправил кусочек торта в рот и поднял брови. Торт был необыкновенно вкусный. Я расправился с ним меньше, чем за минуту.

 

– Передайте вашей дочери мой искренний восторг и сердечную благодарность. Что там Линц! Если бы за изготовление тортов давала ордена, я бы ходатайствовал перед вашим президентом о награждении фрейлейн Фокс самой высокой государственной наградой.

 

Хозяин гостиницы покраснел от удовольствия.

 

– Однако, я заболтался, – сказал я, вставая из-за стола. – Спасибо за превосходный обед. Пойду, вздремну, устал с дороги...