Уроки общего фортепиано

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за апрель 2025:

 

На чтение потребуется полчаса | Цитата | Скачать файл | Подписаться на журнал

 

18+

 

 

 

Женька специально не думал в музыканты. Так как-то всё получилось. Спонтанно. В пионерском лагере от большого завода. Возникла мысль потому, что в лагере был духовой оркестр, вроде как особая каста из таких же пацанов, как он сам. Дружбы во время футбольных свалок возникают как пузырьки в кипящей воде. «Приходи, Женька, к нам осенью на репетиции!» Осенью приехал на завод, когда первый сбор оркестра после лета. Вот он – клуб, прямо на территории завода, но перед проходной. Завод режимный, номерной. Это тот завод, где работали его родители – простые рабочие люди. Первая репетиция заводского оркестра. К удивлению, оркестр оказался многочисленный, разных возрастов музыканты. Рабочие мужики и пацаны, уже знакомые Женьке.

Руководитель оркестра посмотрел на Женьку внимательно, даже слегка ощупал – как лошадь выбирают, можно сказать.

– Ну что, Женя, умеешь на чём-нибудь играть?

– Нет.

– Ну, на гитаре, на баяне, гармошке?

– Нет.

– А хочешь играть, парень?

– Хочу.

– На чём хочешь?

– На кларнете.

Руководитель усмехнулся:

– Смотри какой ты крепкий, крупный парнишка. Нам нужен в детском оркестре басист.

Женька промолчал. Зачем ему такие комплименты!

– Ты не представляешь, какой в оркестре важный инструмент бас – туба! Это фундамент оркестра, на нём всё держится.

Женька не знал, что говорить.

– Слушай, давай посмотрим, как у тебя дело пойдёт. Научишься, сможешь потом выбрать что хочешь и на кларнет перейти. А пока только так.

Никто из окружения – друзей, знакомых, соседей по дому – почему-то не играл ни на гармошке, ни на гитаре. Ни у кого не было. Так уж сложилось.

Вот Женька и стал басистом в духовом оркестре завода, точнее, пока только в руки взял эту тубу – кто не знает, вот такая штука здоровенная! Уж точно – не кларнет.

В тот же день показали-рассказали, как правильно: не дуть, а извлекать звук, как и какие клапаны нажимать, то да сё, пятое-десятое, и – вперёд!

Получил первое домашнее задание, лист с нотным станом, на нём первая гамма, и повёз тубу в трамвае домой. Туба по объёму занимает место взрослого человека. Ладно, кондукторша оплату за тубу не требовала у странного мальчика.

Дома дудел. Тренировался только днём после школы, в ванной. Гремел бас в маленьком объёме оглушительно, но необыкновенно чудесно. Листы с нотами, басовый ключ фа, гаммы, чистый, ровный звук… Соседи снизу, сверху и по квартире отнеслись с пониманием: «Ишь, в музыканты Женька лыжи навострил!». А где было тренироваться? Не в хоромах жил рабочий люд.

Научился быстро, до приемлемого уровня. Ведь сначала всегда просто! А чем дальше, там уж больше способностей требуется. Но уже не надо было мучить соседей по дому гремучими звуками, похожими на львиный рёв или раскаты грома.

 

А уже следующим летом Женька в составе детского оркестра – в пионерском лагере. Это, оказалось по факту, как настоящая работа. Под оркестровые марши шествия на линейки, построения, подъёмы флага, торжественные мероприятия разные и танцы для старших отрядов – уже не пионеров. Танго, вальсы, фокстроты, песни. В обязанности музыкантов – поочерёдное дневное дежурство. На велосипеде объезжали лагерь с горном, оповещали: побудка, на обед, отбой! Действительно, настоящая работа. Кстати, и для родителей Женьки материальная подмога, потому что не надо было оплачивать путёвку сына на все три летние смены в лагере. Мало это или много, Женьке было не известно, не интересовался. Но родителям спокойнее – он при деле всё лето и в пригляде взрослых.

Стал Женька в заводском оркестре полноправным участником. В праздничной колонне 7 Ноября, 1 Мая на демонстрациях играл, вместе со взрослыми дяденьками – рабочими завода. Бывали и другие важные мероприятия, когда весь духовой оркестр собирался.

Женька пробовал и на кларнете, и даже на флейте. Но неожиданно, в конечном итоге, приглянулся по серьёзному – тромбон. Руководитель, он же дирижер заводского оркестра, отлично играл на нём – профессионально. Женька заворожённо слушал. Напросился и получил тромбон в руки. Основы также покорялись влёт. Вскоре ему уже было без разницы – на тубе или на тромбоне играть в оркестре.

Руководитель оркестра похвалил:

– В тебе, Женя, есть задатки. Может, тебе в детскую музыкальную школу пойти? Правда, там небольшая, плата. Поговори с родителями. Сам-то хочешь?

Женька, конечно, хотел. Сразу загорелся такой идеей. Ведь другие учатся, а он что?

– Вот тебе тромбон. Содержи его в чистоте, порядке, береги казённое имущество. Под расписку родителей.

 

Родители Женьки – рабочие люди, уверовав, что из сына (а вдруг!) великий музыкант получается, согласились на посильную оплату музыкальной школы. Ему 14 лет уже было. Он отныне тромбонист! Занятия в классе были увлекательными, весёлыми, когда парни вместе собирались, друг перед другом похвалялись. Игра ансамблем – вообще любимое занятие. Какое удивительное, органное звучание в четыре тромбона!

А ещё был обязательный предмет – «Общее фортепиано». А вот это… К чему ему этот курс «Общего фортепиано»? Сроду у Женьки не было возможности даже подойти к фортепиано, хоть одну клавишу пальчиком нажать. С малых лет помнил лишь бараки рабочего посёлка. А потом жизнь в коммуналке. Так что – какие ещё фортепиано? А теперь вот – положено! Этот курс входит в программу обучения. Оплачено родителями.

Раз в неделю урок, общение со строгой, худощавой тётей-преподавателем. С азов: правую руку так держать, левую – здесь и держать так. Спину так держать… Тона – полутона, гамма до мажор правой рукой, левой рукой, и так далее. Хорошо-то хорошо, если бы каждый день упражняться, да много часов, а то лишь через неделю следующий урок. Не всегда уроки на тромбоне и «Общее фортепиано» совмещались в один день. А ездить приходилось на трамвае по вечерам: час туда – час назад. Словом, «Общее фортепиано» оказалось непосильной, бессистемной и не очень-то привлекательной нагрузкой. Упражнялся урывками, когда где придётся. И всё-таки за три года Женька что-то почерпнул, от «Общего фортепиано» – не виртуозную игру (ха-ха!), а просто «общее понимание» аккордов, их строение, тональности – мажор, минор, гармония, полифония…

 

И наступил последний, выпускной год в школе. Тут уж и вовсе не до «Общего фортепиано». «Чижик-пыжик» да «Собачий вальс» – такого уровня Женькины достижения.

Но! В этот год произошло главное событие, ставшее, как оказалось, прекрасной музыкальной прелюдией к его последующей жизни.

Однажды, после класса тромбона, вошёл он в класс «Общего фортепиано» в своё время по расписанию. Открыл дверь и будто споткнулся при входе. Вместо худощавой строгой тётеньки-училки увидел поразительную девицу!

– Здравствуйте, юноша, как ваша фамилия? – оценив взглядом Женьку и заглядывая в журнал, спросила красна девица, далеко ещё не тётя по возрасту.

Встретились глазами. О, эта первая встреча глазами! «Какое приятное лицо!» – отметил себе Женька, испытывая первый, пока лёгкий эмоциональный удар. Но он чётко, даже зачем-то браво, по-солдатски назвал полное имя. Девица усмехнулась.

– Меня зовут Евгения Петровна. Произошла подвижка преподавателей. Теперь, Женя, ты будешь у меня до конца года. Это вообще последний год твоего обучения, так ведь?

Трепет, невнятное предчувствие чего-то – непонятно чего – постигло Женьку в этот момент: «А ничо так!..» – в дополнение успел отметить про себя.

– Давай, Евгений, поначалу пройдёмся, что ты можешь, что знаешь, что умеешь.

Понеслось, «галопом по Европам»: покажи аккорд мажор в такой-то тональности или минор в этакой тональности... Женька, стесняясь, кое-как ворочал неловкими пальцами. В ту минуту ему было по-настоящему стыдно.

Проблемы Женькины выявились сразу, а когда Евгения Петровна, открыла тетрадь и предложила сыграть по нотам… вообще – не фонтан!

– М-да-а! – вздохнула Евгения Петровна. – Ну что ж, что есть, то есть.

Конечно, Евгения Петровна и без Женькиных объяснений должна была догадаться, что имеет дело с учеником, в обстоятельствах которого с фортепиано иначе и быть не могло.

– А на своём тромбоне можешь показать что-нибудь? Интересно.

Женька взбодрился, достал из футляра тромбон и начал родное, привычное – марш «Прощание славянки». Евгения Петровна заулыбалась. Потом Женька сыграл маленькую пьеску для тромбона, которую наметил скоро представить на зачётном экзамене.

– Молодец! – похвалила Евгения Петровна. – Оркестрант, думаю, ты вполне подходящий. Но всё равно, работа есть работа, а наши уроки есть уроки. Что охватим, что успеем… за оставшееся время… Хотя бы расширить твои знания по теории. А навыки – это только практика, чего у тебя, как видно, не хватало. Но будем старься, Евгений?

– Будем, – без особого энтузиазма, но выражая готовность, ответил Женька.

– Какая музыка тебе нравится? – спросила Евгения Петровна. – Самая любимая мелодия, например.

– Есть одна такая мелодия, – заинтересованно начал рассказывать Женька. – Только я не знаю названия. По радио слышу иногда, но после окончания не объявляют, что это. Вот и не знаю.

– Напеть можешь?

– Я лучше сыграю её на тромбоне. Тему. – И он начал…

– «Грёзы любви», Ференц Лист! – воскликнула Евгения Петровна и подхватила на фортепиано эту чудную мелодию.

– Теперь запомню на всю жизнь, Евгения Петровна! Спасибо вам.

– У тебя прекрасный вкус, Женя!

И Женька от похвалы почувствовал воодушевление. Было очень приятно.

Они сели рядом за фортепиано: Евгения Петровна на стуле слева от Женьки.

Лёгкий, еле ощутимый аромат духов достиг его носа, и от близость такой молодой учительницы его будто качнуло, как волной морскою. Пришлось напрячься, чтоб не отвлекаться. Женька взял себя в руки и серьёзно принялся за упражнения, ради которых он здесь находился.

Периодически Евгения Петровна тянулась к клавишам, чтобы указать на ошибки Женькины и показать, как правильно. И иногда её грудь непроизвольно касалась Женькиного плеча. Эти прикосновения плохо совмещались с координацией рук у Женьки. Женька украдкой бросал взгляд на её блузку, под которой обозначалась существенного размера грудь, а на шее – маленький кулон на цепочке. И Женьку всё время тянуло поглядывать на этот «пейзаж».

«Сколько ей лет? Двадцать, двадцать пять? Вряд ли». – Вот такие мысли крутились совершенно не вовремя и несовместимо с учебным процессом.

– Смотри внимательней на ноты, Женя. – Евгения Петровна продолжала наставительным тоном: – Какой-то ты скованный.

Конечно, скованный, ещё бы не скованный!

– Привыкну, Евгения Петровна, сейчас, сейчас привыкну, сосредоточусь, – бормотал Женька.

– И не забывай про диезы. Давай с начала. Ещё раз. И-и раз-два-три-четыре… Ритм, держи ритм! Будь сам себе метроном. Свободней, расслабься…

А как тут было расслабиться? Легко сказать, если он как с луны свалился. Как не думать, если это всё такое незнакомое, непонятное, не похоже ни на что прежнее, не могло существовать даже в фантазиях! Молодая учительница рядом была слишком сильным «отвлекающим фактором», что совершенно некстати. Руки, пальцы отказывались подчиняться Женькиной воле.

 

Мимолётно мелькнуло в сознании лицо Тасеньки – школьной подружки-одноклассницы. С ней тоже «отвлекающий фактор» – соприкосновения – бывали. Но это совсем-совсем не то. Хотя они даже целовались недавно в школе на верхней площадке лестницы, где дверь на чердак. Дверь была всегда закрыта. Убедились, дирекция школы предусмотрительна – висел дополнительный, величиной с кулак, амбарный замок. Вот у этой двери на ступеньках сидели, болтали обо всём и ни о чём. Женька ей какие-то стихи декламировал, что-то втолковывал… А что целовались, так это баловство, не в зачёт.

И вдруг завуч объявился на площадке ниже. Услышал, что ли?

– Дети, дети, что вы тут делаете, дети? – будто закудахтал он.

– Уроки учим, ход лучей в телескопе! – доложил Женька.

– Да, по химии… – подтвердила Тасенька. – Здесь тихо, никто не мешает.

– Вам в классе места не нашлось? Дети, дети! – Завуч развернулся и ушёл без дополнительных восклицаний.

А Женька с Тасенькой тоже убежали с хохотом.

Да, весело было. Нормально, ничего особенного. Просто приятный эпизод.

А сейчас? Как расслабиться, как сосредоточиться!

Евгения Петровна – другое дело, не девчонка. Какие тут шутки. Нет, конечно, подружка Тасенька хорошенькая, симпатичная, но всё равно не конкурентная ни по типажу, ни по комплектности. (Ну и словечко подвернулось!)

А тут Женьку повело, перестал узнавать себя – какое-то смятение, как рыбка, попавшаяся в сети или того хуже – на неумолимый крючок непреодолимого влечения. Теперь всё по-особенному очаровательно. И не было сил противиться этому призывному влечению.

 

– Ладно, урок закончим сегодня, – услышал он голос Евгении Петровны. – Тебе надо бы где-то упражняться и каждый день.

Что он мог ответить? Какое там фортепиано, какое там каждый день упражнений, да ещё, желательно, по многу часов! Просто нереально.

Но взял себе за правило при возможности засиживаться в классе, до закрытия школы. Много ли успехов добьёшься? Так, кое-что.

Но с этих пор Женька только и думал, ждал следующей встречи в классе «Общее фортепиано» с Евгенией Петровной. Воображение его разыгралось, неустанно крутились мысли, рисовался её образ, вспоминались волнующие моменты при её присутствии, звуке голоса, взгляде.

Практически ничего ему плодотворного не светило от «Общего фортепиано», но зато общение с этой обворожительной то ли девушкой, то ли женщиной, очередное погружение в тревожно-чувственные, пленительные, дурманящие минуты, приводило его в возвышенное, романтическое состояние.

Обрывки мыслей влекли его: увидеть ещё раз, вдохнуть лёгкий аромат её духов… Ещё раз соприкоснуться, утонуть в чувственных призывах, подспудных влечениях, тяготениях. Он томился, считая себя мучеником. Так проходило время в каждых последующих уроках – раз в неделю. Всегда в трепетном, волнительном состоянии, ожидании следующей встречи, следующего урока, следующих случайных прикосновений. Да бог с ним, с фортепиано! Не до фортепиано. Увидеть её, хотя бы только увидеть эти пленительные намёки на значительную величину груди под блузкой… кулон на цепочке… Кулоны небольшие, менялись каждый раз на другой, но непременно замысловатые по форме, как какие-то ритуальные символы, задерживающие внимание.

Уроков-то, вообще всех, осталось до конца учебного года совсем немного. А что потом? Потом уже ничего и никогда не повторится. Это конец, конец, открывающий простор для новых, неведомых начал в жизни. Как все учителя в школе толкуют.

 

Но вот наступил день очередного урока у Евгении Петровны. А вдруг она не придёт по какой-нибудь причине? Откуда взялась такая мысль именно сегодня, с чего бы это такое тревожное предчувствие? Но она пришла, всё было, как и должно быть. У Женьки даже потеплело на душе, полегчало. Сколько их, таких маленьких радостей осталось – увидеть её – последние разочки.

На сей раз урок после обычных упражнений (вот видишь, у тебя понемножку получается!) постепенно, слово за слово, превратился в беседу.

– Что ты думаешь о жизни, Женя, как представляешь, что у тебя впереди?

– Скоро экзамены на аттестат зрелости в школе, и прощай-прощай! Всё изменится и ничто не повторится. Здравствуй, большая жизнь, как говорится! – заученно отбарабанил он сентенции.

– И куда ты после школы, Женя?

Сколько раз он уже слышал этот вопрос!

– Буду поступать в институт.

– А в какой? На инженера учиться?

– Да, но ещё не решил, куда.

– Вот поступишь в институт и забудешь уроки на фортепиано и свою училку. Всех мы так называем. Не всех вспоминаем одинаково.

– Нет, Евгения Петровна, я не забуду. Мне с вами хорошо. Просто настоящим музыкантом мне не стать.

– Неважно, всё равно останутся основные понятия о музыке. А это уже немало.

Потом в разговоре выяснилось, что живут они практически рядом, в десяти минутах ходьбы между домами. Оба тратят на дорогу много времени понапрасну.

Учебный год в музыкальной школе подходил к концу.

– Знаешь, Женя, ты у меня последний остался ученик. Чего мы будем время тратить на дорогу туда-сюда. Я тебя уже аттестовала заранее, чтобы от учебной части не зависеть, четыре балла.

– Слишком много. Трояк, мне больше не надо, – удивился Женька.

– В детской школе меньше четвёрки не ставят, чтобы психику ребёнка не травмировать. Четвёрка – это уже и означает, что не очень-то отлично, скажем так.

– Да ладно, Евгения Петровна, про психику. Я сам понимаю, знаю свои достижения. В профессионалы не собираюсь.

– Пусть и так, но всё равно, раз дома наши, оказывается, совсем рядом, оставшиеся уроки можем у меня провести дома. Для меня это бы очень кстати.

Женьке предложение тоже понравилось. Необычно, не то, что казённый надоевший класс. Значит, он ещё увидит её. И вообще, интересно, как она живёт.

 

– А где все? – удивился Женька, когда явился в назначенное время. Он полагал увидеть мать, отца, как и у него самого.

– Кто все? – тоже удивилась Евгения Петровна. – Это моя квартира, точнее, снимаю её, временно. Я ведь скоро уеду далеко-далеко. Даже раньше, чем предполагала. Насовсем. Давай-ка чаю выпьем, не спеша.

«Как сестрёнка! Чай… далеко-далеко, насовсем… о чём это она?» Странные слова зацепились в сознании Женьки.

Вот и пианино… пианино… Женька совершенно нормально, как положено, начал свои упражнения. А Евгения Петровна, слушая, занимаясь чем-то своим, иногда делая замечания. Конечно, что-то уже получается, он и сам это понимал. «Только труд»! Но недолго это будет продолжаться, скоро всё прекратится совсем, навсегда… навсегда…

Несколько раз Евгения Петровна садилась рядом:

– Посмотри, как здесь играть надо. Так… и вот так… Ну-ка, попробуй.

И опять этот дурман, аромат, эти призывные флюиды, излучаемые сидевшей рядом учительницей… эта многозначительная, завораживающая, частично видимая в вырезе блузки складка между грудей… Непреодолимо, притягательно! Пальцы Женьки остановились, просто дрожали на клавишах пианино.

– Что с тобой, Женя? – ровный, откуда-то издалека голос.

И тут какой неведомый доселе магнит, какая внешняя сила увлекла его, подавила сознание, самоконтроль, будто за шиворот взяла и притянула его лицо к лицу учительницы… и он крепко приложился губами к шелковистой коже её щеки.

Евгения Петровна не сразу, не тотчас, без удивления, совершенно обыкновенным голосом спросила:

– Ты чего, мальчишка?

Какую-то секунду глянули друг на друга, глаза в глаза.

– Я вас люблю, Евгения Петровна! – восклицательным тоном промямлил Женька, поразившись своему тусклому, будто со стороны, голосу в ожидании резкой реакции учительницы.

– Не надо так говорить. Нельзя!

Женька понурился.

– Извините, Евгения Петровна! Я больше не буду. Такое больше не повторится.

Он встал и, опустив голову, обречённо поплёлся к выходу из комнаты.

– Ты куда, урок не закончен. А ну на место! Работа есть работа!

Но после Женькиного поступка, этой выспренности ему окончательно уже было не до упражнений, не до пианино. Урок отлетел в сторону, перестал существовать. Евгения Петровна, очевидно, поняла или догадалась, что творилось с Женькой, поэтому заговорила успокоительно.

– Ну что ты, Женя, тебе не в чем извиняться. Всё нормально. Нет, это же ведь восхитительно! Это даже, скажу тебе, приятно, что такой юноша проявляет ко мне интерес. Просто нельзя: я учитель, ты – ученик. Вот и всё.

– Почему нельзя? – Откуда только смелая уверенность, почти нахальство непроизвольно прорезалось в Женьке.

– По кочану! Смешной какой. – Она смотрела без возмущения, с неожиданной весёлостью. И после паузы: – Ну, иди сюда.

Женька не понял.

– Ко мне подойди.

Женька подступил, всё ещё не понимая.

– Я тебе нравлюсь?

– Да, Евгения Петровна!

– А хочешь, я тебя поцелую?

Женька обмер:

– Да! – Но это не голос был, а нечто похожее на выдох. И вообще, он это или не он?

Такого поцелуя, «по-взрослому», Женька, понятно, не получал в жизни. Это оказалась такая новизна, которую Женька не мог ожидать. И представить бы не мог, что такое вообще возможно. Такое только витало, как некая абстракция в неоформившемся, возвышенном юношеском воображении. Столько ударов одновременно: в сердце, в душу, в печёнку… или куда там ещё – по мозгам! Что там какие-то поцелуйчики с девчонками…

А вот это – класс! Такой глубокий засос, что у Женьки ноги подкашивались. Так всю душу можно высосать с лёгкими вместе. Если возможен нокаут от поцелуя, то это – тот самый случай! Женька не то прислонился, не то прижался к Евгении Петровне, нелепо обхватив её. Наверное, только поэтому не рухнул на пол.

Евгения Петровна не отстранилась, только тихо посмеивалась:

– У тебя с девочками было?

Женька насупился.

– Ладно, сама вижу. – Играя интонацией и тембром голоса, Евгения Петровна вдруг спокойно, одним широким плавным движением сдёрнула покрывало с кровати. – Ложись, сейчас приду.

Женька, поразившись бытовой обыденности Евгении Петровны, как во сне, послушно скинул с себя всё и… будь, что будет… нырнул под одеяло. Ой, как колотился в висках пульс – не умереть бы! Как тянулись секунды!

Евгения Петровна явилась в халате, с деловитым лицом, так показалось, точно – училка, и спокойно скинула халат перед Женькой. От увиденного Женьке уже больше ничего не казалось, всё в мире взорвалось ослепительно, исчезло, растворилось, полетело в тартарары. Он впал в прострацию, поплыл, очутившись в космосе, в иных измерениях. А Евгения Петровна просто плюхнулась на Женьку с возгласом:

– Народ готов!

И вот она рядом, между ними никакого расстояния, ни миллиметра! Вожделенная минута, немая пауза, неподвижность. Потом легкое соприкосновение губ. Её рука ласково легла ему на грудь. Женька потянулся неловким движением в ответ, чтобы обнять Евгению Петровну, чувствуя при этом её руку, нежно сползающую по его животу, всё ниже, все ближе…

И в этот момент с ним случилось то самое, что бывало во снах многократно, что вызывалось фантазиями, сладостными томлениями, неясными женскими образами, очертаниями и фрагментами – неудержимая дрожь, и последующее изнеможение, падение в пропасть. А в результате само-стыд, непонимание, когда и трусы, и простыня утром были влажными, липли к телу.

Вот и сейчас, от прикосновения её руки он взорвался, как перезрелое яблоко…

– Не донёс, мальчик! – засмеялась Евгения Петровна.

Женька сжался в комок, тотчас сник в ужасе: он болен? Он болен, какой позор! Отвернулся – ни жив, ни мёртв – в страшном конфузе, виня себя, не понимая, в чём – во всем! О, этот обидный смех Евгении Петровны!

– Спокойно! – сошёл до него ее голос. – Всё нормально, дурачок, милый дурачок, не нервничай и только не комплексуй. Просто у тебя возраст такой, гиперсексуальность.

Евгения Петровна быстро вышла из комнаты и сразу вернулась с влажным тёплым полотенцем.

– Лежи и не трепыхайся. Не брыкайся, тебе говорят! – Заботливо вытерла его позор. – И не умирай, нет никаких причин умирать. Подумаешь, катастрофа! Всё будет хорошо, вот увидишь, всё будет хорошо!

– Евгения Петровна, Евгения Петровна… Откуда вы всё знаете? – шептал-бормотал Женька.

– Так! – услышал он в ответ командный голос. – Не называй меня по имени-отчеству. Это как-то неуместно. Я Женя, как и ты. Какое совпадение, кстати! Ты Женя и я Женя. Легко запомнить, правда? И на «ты», мы теперь с тобой на «ты».

– Я люблю вас, Евгения Петровна… люблю… тебя, Женя, очень люблю! – первый раз он обратился к учительнице, этой богине, на «ты».

– Ах вот как, любишь? Ну и люби на здоровье, я только рада этому. Давай успокоимся, поговорим. Мне ведь тоже надо успокоиться. Не знала, что со мной такое произойдёт. Думаешь, это так просто? Я все замечала, все чувствовала в тебе, как ты трепетал, напрягался. Даже была мысль отказаться от такого ученика, на всякий случай. Но вот, не отказалась… от молоденького мужичка. Да и вообще, ты очень хорош собой. Только не задавайся. Всё это субъективно, для кого как…

– Я люблю тебя, я люблю тебя! – в ответ восторженно твердил Женька, разглядывая тело молодой женщины. Он мог целовать её, гладить, трогать, прижиматься к ней. И эта обворожительная женщина ему совсем не препятствовала.

 

Вдруг Женечка – Евгения Петровна – столь желанная, как будто что-то вспомнила, обхватила его шею и впилась губами в его губы. А когда она накинула на него ногу, и он оказался под тяжестью её упругого горячего тела… О-о!

– Теперь молчи! – услышал он шёпот-команду.

Женька опять поплыл, вселенная перевернулась, реальность перестала существовать. Женька видел лишь большие груди и золотой кулон, мелькающий перед его носом.

Словно мощная басовая струна контроктавы фортепиано загудела в нём, и будто колокол ухал во вселенной. Сознание отключилось – только полёт. Все трансформировалось в небытие, в мощный резонанс на низком басовом колокольном звучании.

Потом басовая струна контроктавы в его теле ослабла, провисла. Только колокол, колокол продолжал ухать-гудеть в ушах и, наконец, постепенно удаляясь, умолк.

С Женькой от восторга приключилась истерика. Он хохотал безостановочно, как ненормальный. А Женечка, глядя на него, тоже со смехом прокомментировала:

– Орлята учатся летать! Ого!

Истерика продолжалась.

– Я люблю тебя, я люблю тебя! – восклицал он, уткнувшись лицом в грудь Женечки.

Женечка, такая чудесная, милая, казавшейся ему ещё совсем недавно недосягаемой, как звезда на небосводе… Теперь её можно гладить, целовать, любоваться, умирать, возрождаться и снова умирать...

– Вот видишь, Женька, я была права. Эх, мальчишка! Можно я тебя иногда Женькой буду звать, по-мальчишески?

– Да, да, конечно, это так привычно! А вот тебя так называть не смогу.

– Меня – не надо. Я ведь твоя девчонка – подружка!

– Да? Да! Я люблю тебя, Женечка!

Какое там фортепиано! Это и была самая настоящая музыка Вселенной.

Они лежали, болтали чепуху всякую, смеялись непринуждённо, весело, дурачились, разглядывали и себя, и друг друга. Женька плавился в эмоциях: на всё можно было смотреть, разглядывать – не экспонат, не как в музее: «Руками не трогать!».

Любуясь, сравнивали, хвастались своими ногами: «Мои красивее… Нет, мои красивее, твои просто длиннее…».

– С такими ногами, Женечка, в балерины надо было идти.

– И с моим-то бюстом? Долго думал?

– Ой, действительно, трудновато пируэты крутить: центробежной силой оторвать может такие прелести.

– Что за шуточки! Школа научила тебя про физику?

– Это от восторга, Женя-Женечка, давай поженимся! – закричал Женька.

– Во, куда тебя понесло! Не говори глупости!

– Почему глупости?

– Ты с ума сошёл, – смеялась в ответ Евгения Петровна. – Это невозможно!

И вдруг, уже серьёзно, словно очнувшись, произнесла:

– Господи, что я говорю, кому я говорю! Вот мужиков виним, а сами что делаем? Эх, природа-мать! Ты ведь ещё малолетка. Мне за совращение знаешь что положено?

– Какой я малолетка! – взвился Женька с достоинством. – Не говори так! Я сам этого хотел, мечтал об этом. При чём тут «совращение»? Мне уже семнадцать… будет… в декабре. Скоро в армию призовут. Майор в военкомате так и сказал: «Если не поступишь учиться, то – добро пожаловать к нам!».

– Всё равно ты мальчишка ещё, вон пушок над губой кричит: «Побрей!».

– Не смейся, я уже думал и об этом. Забылось просто.

– Не спеши, Женька, никуда не уйдёт твоя пора.

«Как я её люблю! Как хорошо быть с ней…» – острая сладостная боль сдавила его сердце и не хотела отпускать.

Но минуты летели – всё течёт, все изменяется.

– Давай-ка, Женечка, собирайся, тебе домой пора. Не хватает только, чтоб родители что-то заподозрили.

Евгения Петровна – Женечка – была права. Дома ждут.

Но Женька всё ещё не мог остыть:

– В армию идти – не мальчишка, а пожениться – мальчишка? Почему, почему?

– Вот опять! Мальчик, мы с тобой разных поколений.

– Каких поколений? В институте выучусь – и разницы нет. А если в армию, так тем более – два-три года всего.

– Но сейчас-то ты пацан ещё.

– Почему, почему? Я люблю тебя!

– Одни только почему да почему. «Почемучка». Просто ещё не знаешь: то, что между нами, это совсем другое. Какое-то наваждение, помутнение рассудка, это нехорошо, это неправильно. Вот не сдержалась. Уж очень ты собою хорош – мальчишка-мужичок. Но не задирай нос и будь готов к разочарованиям в жизни. Всякое будет!

– Почему, почему?

– А как ты думаешь, за эти дни я тоже тебя… я не могу это высказать, определить. Между нами пропасть, пропасть в возрасте, пропасть ситуаций, обстоятельств, пропасть обязательств… Между нами возник этот маленький огонёк. Пусть он горит, пока горит. Наша память – это некая горючая субстанция, но без объёма и веса. Одно ясно – огонёк этот обречён.

– О чём это ты всё время, Евгения Петровна? Как будто какие-то стихи читаешь. Откуда это? Я не понимаю.

– Эх, Женька, я и сама не понимаю. Ты ведь не знаешь ничего обо мне. А я не сказала. Должна была, но не хотелось говорить, не смогла, будто забыла. Я несвободна. Замужем я, Женечка. Да, за-му-жем!

– Как это? – удивился Женька, потрясённый.

– Я ведь здесь временно, училась. Закончила. Временная работа. И квартира эта – временно. Всё здесь, что видишь, временно. И я тоже.

– А он… где… он…

– Он далеко. На Дальнем Востоке. Вот год пошёл. Назначение туда получил. К нему лечу, наконец-то! Жильё обещают, когда я приеду. Буду там преподавать, концертмейстером в клубе работать, аккомпаниатором. Что-нибудь подобное. Там ведь тоже люди живут. Так что у нас разные дороги, Женечка!

– А как же я… теперь? – тихо спросил Женька.

– Ты ребёнок? Ты нормальный молодой мужчина. Вот именно поэтому не задавай глупых вопросов. Жизнь вся состоит из встреч и расставаний. У тебя всё впереди, сколько ещё любовей будет! И расставаний. Всё будет, всё-всё-всё!

– Ты меня убила, Женечка!

– О, нет! Ошибаешься, Женька, не умрёшь. Жить – будешь! А завтра поздно вечером и след мой простынет.

– Как завтра, Женечка? Уже, так скоро? Я провожу тебя. Завтра приду.

– Нет-нет, не надо! Мне собираться, дел полно. Так сложилось, улетаю в ночное время – тебе нельзя.

– Приду хоть попрощаться…

– Ты что? Вот дурачок, милый дурачок. Сам дрожишь, и на меня лихорадка перекидывается.

– Почему, почему?

– Только и слышно «почему, почему». Вот напасть-то! У меня времени не будет – ни минуты!

– Каждая минута с тобой, Женечка – это дар судьбы!

– Сладкопевец родился какой! Правду говоришь, что ли? Так уж тебе необходимо?

– Да, да, да! Я люблю вас, Евгения… Женя, Женечка, тебя!

– Сумасшедший, какой сумасшедший! И глаза у тебя сумасшедшие. Сама, как в жару, не знаю, не знаю. Всё! Не надо нервов. А сейчас иди, быстро домой.

 

Дома, к ночи, Женька взял отцовскую бритву и помазок. Он видел, знал, как это делается. Вот она – тёмная тень над губой. Потом долго смотрел на своё намыленное лицо в зеркале. Что сейчас, прямо сейчас изменится в нём? Гром грянет? Земля разверзнется? «Женя-Женечка, привет тебе, Евгения Петровна!» – прошептал он, глядя самому себе в глаза, и сбрил усы, заодно прошёлся бритвой по подбородку и щекам. Вздохнул. На этом всё было кончено.

Родители утром не обратили внимания. А может, не заметили. Таким пустячком всё оказалось! Не странно ли?

 

После школы Женька поехал на рынок, купил из своих скромных сбережений три гвоздики и отправился к Евгении Петровне.

«А вдруг… а вдруг…» Что «а вдруг» – он сам не знал. Чувствовал только, как колотится сердце. Взлетел на лестничную площадку к её двери – Евгения Петровна. Она открыла, пригласила жестом внутрь, вежливо улыбнулась, приняла цветы.

– Усы сбрил? – сразу заметила она, засмеялась. – Ну и правильно. Другие, настоящие отрастут.

Было заметно, что в квартире некий беспорядок перед дальней дорогой. В обстановке витало напряжение и тихое, вежливое отчуждение. Вчерашняя аура явно отсутствовала.

– Давай, Женечка, посидим-присядем на мою дорожку, как принято по обычаю. Кофе, чай, что хочешь?

Тут она заметила листок среди гвоздик. Открыла, прочитала:

 

Повторяй, Женя-Женечка, снова,

Что собою я очень хорош.

Пусть меня от признанья такого

Снова бьёт неуёмная дрожь.

 

Но одно достоверно я знаю:

Сколько слов этих ни говори,

Без раздумий их все променяю

на одно лишь признанье в любви!

 

Посмотрела без удивления на Женьку.

– Это ты написал. Не сомневаюсь.

Подошла, поцеловала в лоб – почему-то в лоб – и сказала отчётливо:

– Женечка! Я тебя тоже очень-очень люблю и сохраню эти строчки в памяти на всю жизнь. Листочек, может, потеряется или истлеет, а память – навсегда!.. А теперь ещё одно, очень серьёзно о нас с тобой. У меня к тебе большая просьба…

– Что ты! Как ты могла подумать! – Женька сразу понял. – Никогда, никому… Это наша тайна, мой секрет на всю жизнь. Я не сделаю ничего плохого тебе. Никогда-никогда.

– Я не сомневалась, ты умный мальчик.

– Я не мальчик!

– Нет, конечно, нет! Сама наша история – не секрет, когда-нибудь можешь рассказывать. Но моё имя принадлежит только нам с тобой.

– Женечка, Евгения Петровна! Как хорошо ты сказала! «Принадлежит только нам с тобой».

– Верю тебе, Женечка. Мы разведены судьбой. Наши уроки кончились. Я уже далеко – и мысленно, и душой. Меня здесь нет. А то, что было, больше не повторится. Мне сейчас нелегко, пойми моё состояние. Будь всегда теперь мужиком. Никогда не хвастайся женщинами, не обижай девочек, будь великодушным. А у нас с тобой нет вариантов. Давай скажем друг другу, случаю и судьбе спасибо за нашу встречу в этой жизни. Пусть у тебя останется в памяти только самое светлое и радостное.

– Иначе и быть не может, Женечка. Мне не забыть тебя никогда. Верю, впереди, там, в дали далёкой тебя ждёт счастливая жизнь и семейное счастье.

– Вот и хорошо. Я тоже уверена в этом. Обними, поцелуй меня, как старшую сестрёнку. Меня не ищи – не найдешь. А теперь ступай. И хранит тебя Господь!

Они подошли к входной двери. Евгения Петровна повернула ручку, дверь открылась.

Женька вышел на лестничную площадку и с горечью смотрел, как медленно, по сантиметру-сантиметру закрывалась входная дверь, как в сужающемся промежутке исчезал-исчезал и в какой-то миг схлопнулся образ его Женечки – Евгении Петровны.

Он постоял минутку и стал спускаться по лестнице, чуть ли не спотыкаясь. Прислушался. Но тишина, тишина и тишина… Выйдя на улицу, он глянул на окно. Оно было зашторено. Женька взмахнул этому окну прощальным жестом руки. Видала она этот жест или нет? Этого уже не узнать. Он поплёлся домой, вдыхая прохладный воздух ранней весны и вместе с ним резкий приступ тоски. В этот момент в наступающих сумерках зажглись лампы уличных фонарей.

 

Больше никогда не виделись. Лишь однажды был странный случай. То ль было, то ль не было… Совсем в другом городе. Увидел на улице: она – не она?! Вроде – не она, а вроде… так хотелось, чтоб она! Он даже пытался попасться ей на глаза: забегал вперёд и шёл навстречу, чтобы взгляды встретились. Со стороны это выглядело, очевидно, очень комично. Наконец, это удалось на мгновение… Нет! Не она – точно не она, просто похожа, немножко похожа. А может, не узнала? Ведь сколько лет прошло. И он сам, поди, изменился. До неузнаваемости.

 

 

 

Конец

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в апреле 2025 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: