 |
Юрий Модженко
Рассказ
Рассказ о последних часах жизни Короля Рок-н-Ролла. О горестях, надеждах, страхах и переживаниях простого человека, в котором привыкли видеть лишь суперзвезду. Автор не ставил перед собой задачу создать сугубо биографическое произведение. В основу сюжета легло несколько исторических фактов, дополненных художественным воображением автора. Посвящается всем ушедшим кумирам.
«Если бы я нашёл белого певца, способного петь, как негр, с тем же чувством, я стал бы мультимиллионером»
Себастьян Даншен, продюсер
Рано или поздно в жизни каждого талантливого человека наступает момент, когда уже недостаточно бренчать у зеркала на воображаемой гитаре. И тогда он покупает инструмент в стремлении переиграть и перепеть все полюбившиеся хиты с заезженной пластинки, что сутками сотрясают стены его комнаты. Им движет желание разгадать тайну, открыть секрет, овладеть волшебством, что дарит человечеству музыка. И теперь он будет бренчать, дудеть или бить по клавишам в забитом хламом гараже приятеля, да не один, а в компании таких же оболтусов, которых давно пора исключить из школы. В это время он ещё не думает о славе. Его кумиры – Дин Мартин, Пол Саймон, Чак Берри или Литл Ричард – как же хочется им подражать, быть хоть чуточку на них похожим. Кто бы мог подумать, пройдёт каких-нибудь десять-пятнадцать лет, и он затмит многих других, его имя попадёт в этот список, только ставить его будут в самом начале. Достичь успеха можно, лишь его презирая, достичь славы – только её ненавидя, стать великим – пройдясь по могилам своих учителей. Но знает ли он цену? Несвобода – плата за бессмертие. Ему никогда не быть человеком, раз уж он стал звездой.
Я закрываю глаза и вижу океан, большой и могучий, но такой тихий. Голубые волны гладят песок, его влажный блеск привлекает чаек. – Какого дьявола они разорались! Элис! Элис, что там происходит?! Вы все рехнулись?! Я же просил тишины. Неужели так трудно дать мне отдохнуть! Да заткни же их, наконец! – Простите, мистер Весли, но я ничего не могу сделать, это у соседей, – оправдывалась горничная. «Боже, это никогда не кончится, – подумал Эд, прикрывая глаза ладонью, – вторые сутки… вторые сутки без сна. И я должен выступать! Должен! Завтра я буду как тряпка. Мне надо отдохнуть, надо поспать, хотя бы часов пять, а лучше восемь». Эдвард поднялся с гамака и опустил ногу на землю. – Элис! Элис! Ты что, оглохла?! Из-за дерева вынырнула женщина, немного полная и растрёпанная. Униформа плотно облегает живот и бёдра, ткань натянулась и готова вот-вот лопнуть. Ей пора сменить размер, но этого удара она, кажется, не перенесёт. Солнце бьёт Эдварду в глаза, он сложил ладонь козырьком и приставил ко лбу. Горничная улыбается, впрочем, как всегда, когда не знает, как угодить хозяину. Сегодня с ним лучше не спорить, если он в таком настроении, покоя ей не будет. То ему принеси, это подай и всё не так, всё не вовремя. Ох, и взбалмошный народ эти артисты. Но она не жалуется, за двадцать тысяч в год она готова терпеть всё что угодно. Да и не самый он плохой человек, на прошлое рождество подарил чек на пятьсот баксов, а вот про день рожденья забыл. Но не обязан же он помнить все дни рожденья? Не такая уж она важная птица. – Элис, что ты стоишь? Элис, закрой, наконец, рот. Эда раздражает её привычка держать рот открытым. Если не скажешь, так и будет ходить с распахнутой пастью, того и гляди залетит муха. – Принеси мне Вашингтон Пост, нет, постой, лучше Харпер или нет… ладно, иди, хотя стой. Деби вернулась? – Нет, мистер Весли, но вернулся шофёр с покупками. «Хм, с покупками, ещё бы, почему бы не делать покупки в такой прекрасный день, когда я подыхаю от бессонницы!» – Позвать его? «Какого дьявола он мне нужен?». – Нет, дай мне виски. – С содовой? – Лучше без. Стой! Дай просто содовой, окей? – Слушаюсь, мистер Весли.
«Эка её разнесло. Элис, Элис, а была совсем девчонкой. Когда же её наняли? Похоже, лет семь или восемь назад. – Он растянулся в гамаке и попытался расслабиться. – Если бы не эти проклятые дети… ну почему я не могу получить немного покоя за шестьдесят тысяч аренды?! Может, стоит снимать и соседнюю виллу, она ведь не такая большая. Нет, нет… расходы, опять расходы. Кругом деньги, деньги, куда ни ткни. За прошлый год я дал двести концертов, неплохие деньги, но куда они делись? Конечно, Деби швыряет налево и направо, но, в сущности, это не так уж и много. Пару тысяч в месяц мы можем себе позволить. А остальное? Аренда, налоги, шмотки, плата за школу, горничные, страховка… Надо бы отказаться от страховки. Отравления и самоубийства – это уже слишком, да и вообще, сказать Бену, пусть утрясёт этот вопрос, надо поджать финансы. Тяжело, слишком тяжело… Ещё это турне, и отказаться поздно, уже дали рекламу, распродали билеты… Тридцать четыре города, Боже, Боже, мне давно не двадцать, с этим приходится считаться. Ладно, всё к чертям, нужно успокоиться, расслабиться. Я закрываю глаза и думаю о приятном, о каком-то тихом местечке, вроде Карибов или Багам, а может, то кафе в Сан-Ремо, и мы вдвоём с Деби, ужин при свечах, лёгкая музыка, нет, лучше без музыки. А потом пойдёт дождь, он так соблазнительно стучит по крыше, мы выходим на улицу, тёплые капли омывают лицо и руки. Она скажет: «Моя причёска! Теперь я похожа на пугало», а я скажу: «Детка, ты неотразима, я так тебя хочу…» – Мистер Весли, мистер Весли. Эд открыл глаза. – Что ещё? – Звонит мистер Акерман. – Что ему нужно? – Не знаю, он говорит, дело срочное. – Проклятье, иду. И где моя содовая? Горничная удивилась. – Простите, но вы её уже выпили, вон стакан. – Правда? Слишком жарко, должно быть, – ответил Эд, потирая подбородок. Когда это он успел? Не иначе у него солнечный удар.
Эд зашёл в гостиную. А здесь прохладно – кондиционер молотит круглые сутки. Зачем ему столько места, в самом деле? Тут можно разместить пятьдесят человек, и они даже не заметят друг друга. На следующий год стоит поискать что-то скромнее. На журнальном столике лежит трубка. Белые телефоны. И где они их только находят? Если вы платите больше пяти сотен за сутки, вам обязательно подсунут белый телефон, будто бы по чёрному говорят только негры. Эдвард взял трубку и прислушался. Как обычно, Акерман говорит с кем-то ещё, его противный голос пищит, словно к уху поднесли коробку с мышами. Чего он опять хочет? Вопрос с гонораром вроде закрыт. Понятно, ЭнБиСи опять не платит за запись. Сволочи! Пропахать шесть часов задарма. Думают, у меня лужёная глотка. Ну, ничего, мы их поставили на место. А надо было ещё подключить прессу. «Эдвард Весли работает за царствие небесное» – отличный заголовок. – Алло, ты здесь? – Давно. – Прости, эти рекламщики… глаз да глаз, в общем, что я хотел… ага, Коламбия Рекордс подала на нас в суд. – Коламбия? Ты же сказал, что всё уладил. – Да… – протянул Акерман, – мне так казалось, но они включили заднюю… – Заднюю, ты соображаешь, что теперь будет! – заорал Эд. – Я готовил альбом четыре месяца, и кому он теперь нужен! Нас пошлют в ж…, ни одна студия не возьмётся за раскрутку после такой-то рекламы! – Успокойся, Эд, ничего не случится. – Не случится? Уже случилось, теперь мне объявят бойкот! Четыре месяца, и я по уши в дерьме. Мы ещё остались должны их продюсеру. Кто за это заплатит? Я тебя спрашиваю?! – Не кричи, Эд, всё не так уж плохо, нет, в самом деле… – Плохо? Ты рехнулся, хуже н е б ы в а е т! Или у тебя есть знакомая фея, которая взмахнёт палочкой, и эти ребятки из Голливуда стукнутся головами и всё забудут? – Эд… – Или ты мне скажешь, куда запихнуть этот чёртов альбом, когда я получил такую прессу? – Эд… – Почему всё сразу! Почему бы сразу не проломить мне череп! В таком случае я бы легко отдела… – Дашь ты мне сказать, в конце-то концов! – А есть что? – Да, есть. Ничего не будет, никто ничего не узнает, мы скупим тираж, а потом кому-нибудь продадим. – Гениально! Это кому же? Марсианам? Да эти гомики уже всем растрезвонили, что я решил их кинуть, и у меня на руках голый тираж на сто тысяч пластинок. – Не сгущай краски, Эд. Пройдёт время, и всё забудется. Все допускают ошибки, ты помнишь ту историю с Бобби Диланом? – Не помню я никаких историй, – отмахнулся Эд. – Вот видишь, ты уже забыл, забудут и другие, дай срок. – Сколько? Эд расхаживает взад-вперёд, перебрасывая петли телефонного шнура от одной стены к другой. Ему достаточно десяти шагов, чтобы пересечь комнату. Он жестикулирует как обычно, когда возбуждён. Руки, словно крылья, разлетаются в стороны и, описав размашистую дугу, безвольно падают вниз. – Ну… что-то около года. – Чёрт возьми, ты издеваешься, около года! На что я буду жить? А кто покроет убытки? И ты не думаешь, что через год обо мне забудут? Если постоянно не мелькать на экране, не давать… – Окей, окей, Эд, я сам тебе всё это говорил. Ты зря поднял кипиш, о тебе будут помнить и через пятьдесят лет. – Пятьдесят, то есть ты хочешь сказать… – Я хочу сказать, Эд, что твоя репутация и твоё имя выдержит любые скандалы и сплетни, тем более такие ерундовые, как права на запись. Ты же Эдвард Весли, король рок-н-ролла, забыл? В трубке тишина. – Ты здесь, Эд? – Я устал. Эд тяжело опустился на стул, точно прошагал целую милю. – Я понимаю, все мы устали, тяжёлый год и всё такое. – Нет, я устал по-настоящему, серьёзно, и это не минутная слабость, и прогулки на свежем воздухе тут ни при чём. Я выдохся, понимаешь, выдохся! Планка взлетела слишком высоко, и мне её не удержать. Быть Эдвардом Весли слишком трудно, Ал, ты должен меня понять. И эта круговерть, бесконечные съёмки, турне, репетиции, интервью… – Мы можем вычеркнуть несколько городов, ну, скажем… – Все эти дела, сумасшедшие дела, которые не оставляют в покое… – Брось, Эд, всё образуется, просто чёрная полоса, разве… – Ничего не образуется и никогда не закончится, я просто хочу, чтобы меня оставили в покое, понимаешь, в п о к о е! Я не выдержу такой темп, мне уже не двадцать, и знаешь, что самое страшное? Я больше не хочу! Я не хочу выходить на сцену, не хочу видеть их лица, не хочу слышать музыку, не хочу петь! Меня воротит от фанатов, они оккупировали целый квартал. Сотни камер глазеют из каждого куста, я словно живу в зоопарке. А жуткие подробности с разводом! Как они попали в газеты? За мной шпионит даже прислуга! Почему от меня всё время что-то требуют! «Эдвард Весли уже не тот» или «Весли дал слабину», «Выступление мало чем запомнится зрителям», «Он звучал невыразительно» и так далее. – Да ладно тебе, ты читаешь эту муть? – Не в том дело, просто – это правда. Да, я уже не тот и не могу быть тем, прошло двадцать пять лет. Двадцать пять лет под прицелом объектива, двадцать пять лет у микрофона, двадцать пять лет в аду! А они ждут, нет, они требуют того же Весли, каким я был в пятьдесят пятом. Эти диеты и пробежки. Спорт. Ненавижу спорт, сколько можно потеть, таскать штангу, а только бросишь – плюс два фунта. За неделю два фунта! Время не вернёшь. А они требуют, требуют «Отель разбитых сердец», требуют «Нежность». Боже, что за дерьмо, меня от неё воротит! А журналисты? Кругом их прыщавые морды. Если б смогли, они засунули бы мне камеру в очко! Я не могу выйти из дома, не могу встретить Деб, не могу совершить прогулку. Вся жизнь за забором, в четырёх стенах. Та же клетка, пусть и золотая! Я устал, я спёкся, я выдохся. Короче, Алан, я хочу сойти… Акерман засопел в трубку. – Здорово же тебя придавило… Давай хорошенько подумаем, я знаю, сейчас не лучшие времена. Мы можем взять тайм-аут, скажем, после рождества… – Ал, мне не нужен тайм-аут, мне нужен финиш, ясно тебе, ф и н и ш! – Ладно, ладно, я понял. Давай поговорим завтра. Эд уронил голову на стол и закрылся руками. Из этой пещерки голос звучит как из подвала. Ему стало скучно, неинтересно, лишь одно желание – поскорее закончить разговор. – Завтра концерт, забыл? – Точно… завтра, тогда послезавтра… – Послезавтра мы встречаемся с продюсерами RCA[1]. – Ну, хорошо, хорошо, я вижу, ты всё помнишь, тогда на выходных, идёт? Эд, ты здесь? – Пока. – Я заеду…
Эд бросил трубку. Его клонит в сон, наконец, хоть какая-то польза от разговора. Я закрываю глаза и вижу океан, большой, могучий, но такой тихий. Голубые волны гладят песок, его влажный блеск привлекает чаек. Они ходят взад-вперёд, выискивая живность, что на берег выносит прибой. Я лежу на спине, песок согревает кожу, а высоко в небе – белый круг солнца, он точно вспышка магния. – Дорогой, а почему ты здесь? Деби подошла бесшумно и дотронулась до плеча. Эдвард вздрогнул. – Во дворе слишком жарко, – пробубнил Эд из пещеры. – Ты как? Деби обхватила ладонями его лицо и повернула к свету. – Господи, что с тобой творится? – вскрикнула она. – Жуткие круги, тебе надо сходить к косметологу, я дам тебе… – Деби, детка, я очень устал. Она удивилась. Стоит ей поднять брови, и она похожа на ребёнка, которому не купили сладкое. – Правда? Я так и знала! Эти продюсеры тебя доконали. Особенно этот плешивый еврейчик, как же его… Какерман, Бакерман… – Акерман. – Вот, вот, – закивала она, и на щёку упала белокурая прядь. Быстрым движением она убрала её за ухо, – им нужны только твои деньги. Знаешь что? – Что? Она посмотрела так, словно только что придумала таблицу умножения. – Тебе не стоит платить им так много, – Эд усмехнулся, – нет, правда, посмотри, во что они тебя превратили! – Они ни при чём. – Я думаю, – Деби приложила палец к губам. Какие же у неё прелестные губки, точно два леденца, так и хочется их укусить, – я думаю… нам надо завести собаку! – Собаку? – переспросил Эд. – Да, такую славную японскую собачку, ну, с круглыми глазами, знаешь? Как же она называется… Ой, погоди, я тебе не рассказала, что я купила, сейчас принесу. Эд схватил её за руку. – Нет, Деб, погоди… Я тут подумал, а почему бы мне не уйти. – Уйти, – она захлопала глазами. – Да, уйти. – А куда? – осторожно спросила Деби. – Уйти со сцены, крошка. – Со сцены… – Ну да, махнуть на всё рукой. Переедем в Калифорнию, купим маленький домик, такой, знаешь на пять комнат, с гаражом и мастерской на втором этаже. И будем жить как простые американцы: ходить в кино, есть попкорн, заведём собаку, как ты хочешь. – Уехать из Мемфиса в Калифорнию? – А почему нет? Деби развела руками, точно он сказал несусветную чушь. – Ну это же так далеко от Нью–Йорка, да и потом, эти домики такая пошлость, и попкорн, сроду его не ела – это ж столько калорий, а тебе надо следить за весом, ты помнишь? – Деби погладила его по волосам. – Как хочешь… – Ну, дорогой, ты обиделся, у тебя плохое настроение, тебе надо просто поспать, и всё образуется. Позвони доктору Колвуду, я найду телефон клиники. Элис! Элис! – Нет, нет, не надо, я в порядке. – Уверен? Он взял её маленькие ручки. Просто чудесно, что у женщин могут быть такие руки, точно у куклы. – Да, всё хорошо. – Тогда я пойду, разберу покупки, можно? Эд кивнул, Деби чмокнула его в щёку и убежала. И через тридцать лет она будет таким же маленьким, шустрым бельчонком. А какая попка… жаль, что это не добавляет мозгов. Эд лёг на кушетку. «Что в программе? Первым номером «Сумасшедшая любовь», потом «Сейчас или никогда», следом «Мост через бурные воды». Кто придумал пускать «Любовь» первым номером? Я же говорил, мне нужен разогрев. Чёрт, сам виноват, надо было настоять, но уже не было сил. Теперь погонят как по накатанной. Вечное их «мы уже разложили ноты». Так разложите их по-другому! Почему я должен под всех подстраиваться?»
– Элис! «Первой пойдёт «Страсть», там почти нет вокала, а «Любовь» надо ставить третьей или четвёртой. Ну почему Тед не подумал об этом сразу?» – Элис! «Проклятье, сна как не бывало. Может, и правда позвонить доку?». – Я здесь, – сказала Элис. – Где ты ходишь? Позвони Теду Райну и скажи, что первой пойдёт «Страсть», ясно? – Поняла. – Потом пойдёт «В гетто», а следующей «Мост», запомнила? Элис закатила глаза. – Страсть, в гетто, мост, поняла. – Ладно, не надо. Эдвард передумал. Сейчас начнёт звонить Тед, спрашивать, что он надумал, надо согласовывать с режиссёром, осветителем, оператором, дирижёром, и прочее, прочее, прочее… Они выведут его из себя, но это ничего не изменит. Нет уж, пусть будет как будет. Во всяком случае, хор вытянет, а там... – Что-нибудь ещё? – спросила Элис. Хозяин ушёл в себя, а она не собирается торчать тут целый день. – Нет… стой, принеси мне папку, там, в кабинете, на столе, хочу повторить тексты… – Одну минуту, – сказала Элис и поторопилась уйти. Лучше не попадаться ему на глаза, обязательно придумает ей работу. – И смотри ничего не переверни! – крикнул вслед Эдвард.
В глаза точно насыпали песку, они слезятся и режут. Стоит прикрыть веки, и под ними начинает печь. В ушах шумит, как в морской раковине. Голова похожа на колокол, и кажется, что её накачали свинцом. «Сколько он сегодня выпил? Ах да, ничего, только лекарства. Три таблетки утром, четыре в обед, одну он принял от головы, но она не помогла, и ещё две на ночь. «Какую же дрянь прописал док? От этих жёлтеньких всё время тошнит и хочется жрать. Ел бы целыми сутками, но он на диете – ничего мясного. Правда, вчера он послал водителя за пиццей и съел её тайком в гараже. До чего дошло – прятаться в собственном доме! Но если увидит Деб, будет скандал, только этого ему не хватало. Раскалывается голова, невыносимо думать. Всё от голода или этих круглых пилюль. Док вроде говорил, что это гормональное? Они пичкают меня всем подряд, лишь бы я был в форме. Им нужна машина, биологический станок, который делает деньги». Эдвард вскочил и зашагал по комнате. Ему хочется кричать, выть, рвать одежду, всё что угодно, лишь бы заглушить мысли. Они крутятся, точно стальные шарики, зажатые в черепной коробке. Их стук похож на удары молота, ещё немного – и они раскроят череп. Природа отомстила человечеству, наградив его разумом. Воротник холодный и скользкий, точно змеиная кожа. Как же здесь жарко, скорее снять рубашку. Эдвард замер, вспоминая, куда он дел сигареты. Его хотели лишить и этого, но он устоял. По крайней мере, у него есть хоть что-то, что скрасит страдания. Надо открыть окно, Деб не любит, когда пахнет куревом. Уже вечер, часов семь или восемь. За день он так и не прилёг. Эд облокотился на спинку кресла. «Боже, третьи сутки, я сойду с ума! Больше не могу, нет сил! Если ты меня слышишь, помоги мне, умоляю, я не справлюсь, я не справлюсь один…» Он разжал ладонь, смятая пачка сигарет упала на пол.
Повторить тексты, он хотел повторить тексты. Где же они? Ах да, остались в гостиной. А какого дьявола их повторять? Две сотни выступлений в год, подумаешь, один раз напортачил! Не один, а уже трижды. Два раза сошло – подхватили зрители, но третий… пришлось извиниться и начать сначала, а тут ещё пресса. «Сволочи, они и этого не забыли, будто я не человек! Почему я не могу быть человеком? Почему? Они ждут чего-то нового, невероятного, я должен быть лучше и лучше! Но как? Как это возможно – быть лучшим четверть века? Им не приходит в голову, что я старею, я могу заболеть, мне может быть плохо…» Его бросило в жар, началась паника. Заболел, неужели? Зачем сидел у бассейна, сам виноват… – Элис! Открылась дверь. – Да, мистер Весли. Эдварда передёрнуло, подслушивает она, что ли? – Принеси термометр. – Вы заболели? – Какого дьявола я должен заболеть! – закричал Эдвард, – принеси термометр и всё! – Слушаюсь. – И таблетку аспирина, только не вздумай нести колу, просто воды. – Поняла. Когда дверь закрылась, Эдвард рухнул на кровать. Я закрываю глаза и вижу океан, большой и могучий, но такой тихий… «Позвонить Джимми, больше некому, если он не поможет…» Эдвард встал, но слишком быстро – закружилась голова, и он осторожно лёг обратно. Телефон на тумбочке, он дотянется и так, номер он помнит, только бы Джим был на месте. Гудки, гудки, гудки… – Алло, Джим! – Привет, ты как? – Я… хотел с тобой поговорить… – Погоди, знаешь, что я придумал, сам собирался тебе звонить. Это просто бомба! Новый звук, нет, без шуток, новый звук! Эд, такого ещё не было. Секунду, я положу трубку и сыграю. Десять часов не отхожу от рояля, как наваждение, честное слово, уже написал три аранжировки! Хорошо бы с оркестром, с Филадельфийским, помнишь шестьдесят восьмой? А что, по-моему, альбом имел успех. Только нет текста, как думаешь, кому отдать? Берни Стоуну, а? Что скажешь? Хотя нет, лучше Люку Беннету, хотя у него одни сопли. Ну, ты погоди, сам услышишь, та ещё штучка. В трубке хрюкнуло, и сквозь треск аппарата Эдвард услышал отдалённые звуки рояля. Ничего определённого, сплошная каша. Его затошнило. И зачем позвонил, на что рассчитывал? У всех свои проблемы, чужие никому не нужны. Джим играл минуты три, потом сделал переборку и закончил мощным аккордом в седьмой октаве. – Ну, как? – Отлично, Джим, похоже, ты написал шлягер. – Да… – Джим замялся, – может быть… – Сыграешь при встрече. – Конечно, конечно, только… – Да? Джим выдохнул. – Только я хочу отдать её Энди. – Энди? – Не обижайся, Эд, но это всё же не твой класс, вещь сыровата и вообще… – Ты же только что сказал, что это бомба, – удивился Эдвард. – Конечно, но… – Я понял, взрывать её не мне, так? – Эд, я совсем не о том, если ты, конечно, захочешь, я… – Ладно, Джим, я шучу. Конечно, ты вправе отдать её кому угодно, это же твоя вещь. – Ну, если ты вправду так думаешь… Ты что-то хотел? – вспомнил Джим. –Да нет, так, ничего особенного, забудь. – Ты расстроен? – С чего ты взял? – Не знаю, просто у тебя какой-то пришибленный голос. – Разве? – Это из-за концерта? – В некотором роде. – Да брось, Эд. Лёгкая хандра, ты переутомился. Пара недель отпуска, и ты будешь как новенький. Выкинь всё из головы. Программа простенькая – старые хиты, ты справишься. – Я справлюсь… – Вот и ладненько, тогда увидимся завтра. – Разумеется.
Эд бросил трубку и простонал. «Пора завязывать. Джим, Джим, а у него всегда было чутьё на хиты и на артистов… А может, он прав? Кризис среднего возраста, переутомление, стресс, диета… Я бы отхватил бифштекс или на худой конец гамбургер. Послать Элис? Нет, она разболтает, а шофёр, наверное, уехал. Надо бы позвонить доку. Куда я задевал его номер?» Трубку взяла медсестра, Эдвард попросил перевести на доктора Колвуда. Ей надо знать, кто спрашивает, он назвал вымышленное имя, кажется, что-то из рекламы сосисок, но она вроде не поняла. Через минуту трубку взял доктор Колвуд. У него всегда усталый голос, точно он работает докером, а не сидит целыми днями в кресле. – Мистер Колвуд, это Эд. – Добрый вечер, мистер Весли. Он старался быть дружелюбным, но, похоже, сегодня ему здорово досталось. – Док, я не сплю. – Давно? – Третьи сутки. – Вы принимаете красные пилюли? – Да, но от них изжога. – Тогда синие. – А от них я как выжатый лимон, даже язык заплетается. Завтра концерт, док, я должен быть в форме, но проклятый сон… – Примите таблетку веронала. – Таблетку? – Да, одну таблетку, Эд, я знаю вашу манию игнорировать мои советы. Вы помните, чем это закончилось в прошлый раз? – Я малость не рассчитал с дозой, – смутился Эд. – И оказались в реанимации. Поэтому, если я говорю одну таблетку, значит одну, максимум две. Вы слышите, Эд, максимум две, но не больше! И не сходите с ума, это хорошее снотворное, просто оно действует не сразу. Подождите тридцать – сорок минут и будете спать как младенец. – Понял, док, спасибо. – Не больше двух, – пригрозил мистер Колвуд. – Хорошо, хорошо, не больше двух. – И впредь относитесь к лекарствам серьёзно.
Эд испугался, что док опять начнёт читать ему нотации, но тот был слишком занят и быстро попрощался. Значит, веронал. Эдвард пошёл в ванную и открыл зеркальную дверцу шкафа. Он весь забит лекарствами, ими можно вылечить все болезни мира. Почему же ему ничего не помогает? Пришлось покопаться. Эдвард знал, как выглядит веронал. Его выдают по рецептам, но док не слишком его балует, поэтому он бережёт его на крайний случай. Невзрачный пузырёк из тёмного стекла с белой малюсенькой этикеткой. Таблетки жмутся друг к дружке, словно котята. На дне осталось всего несколько штук. Когда же он их вылакал? Разве что на той неделе он взял одну или две, а может, он принимал их в понедельник. Так и не вспомнишь. Ясное дело, глотать столько дряни. А бросить нельзя, без них он труп, хотя от лекарств становится только хуже. Он же не наркоман, пора с этим завязывать. Послать всё к черту и уехать! Уехать, как же, они достанут его где угодно. Стоит ему появиться в пустыне, как через пятнадцать минут там возведут телецентр и подгонят автобус с фанатами. Белый кругляшок последовал в рот. Язык, точно лента конвейера. Он наполнил стакан водой и сделал пару глотков. Нечего лакать на ночь. Сегодня он вставал в сортир раз десять. Похоже, пора обратиться к врачу. Опять к врачу… он скоро поселится в больнице. Надо прилечь, док сказал, что подействует не сразу, что ж, он подождёт, главное, чтобы его не трогали. – Элис! Элис! Куда она подевалась? Эдвард обошёл дом и нашёл её в прачечной, она загружала бельё в машинку. – Элис, я иду спать, понятно? Никому не беспокоить. – Даже… – Даже если начнётся конец света, на нас нападут марсиане или выборы выиграют республиканцы. Будут звонить – скажи, что я умер, поняла? – Да, мистер Весли. Элис защёлкнула иллюминатор стиральной машины и нажала кнопку, а потом замерла, точно что-то вспоминая. – Даже если будет звонить мистер Акерман? – Особенно если будет звонить мистер Акерман. Ни с кем меня не соединять, ни с кем. – А если спросит мисс Вилкс? Эдвард задумался. – Скажешь Деб, что я работаю над песней. Только это сдерживало её пыл, правда, ненадолго, но, по крайней мере, у него есть пара часов, чтобы заснуть, а ночью его не потревожат. Он зашёл в спальню, задёрнул шторы и плюхнулся на кровать. Ему лень раздеваться, его вдруг охватила сонливость. Можно спать и так, греха в этом нет, разве что снять ботинки. Он уже потянулся к шнуркам, но решил оставить как есть. Эдвард боялся спугнуть сон. Такая тонкая грань между миром грёз и реальностью, но как сложно её преодолеть. Шторы похожи на голубой экран, они светятся в темноте, но через полчаса солнце уйдёт, и они погаснут.
Я закрываю глаза и вижу океан: большой, могучий, но такой тихий. Голубые волны гладят песок, его влажный блеск привлекает чаек. Они ходят взад-вперёд, выискивая всякую живность, что выносит на берег прибой. Я лежу на спине, песок согревает кожу, а высоко в небе – белый круг солнца, он точно вспышка магния. Я поворачиваю голову налево, направо – никого. Пляж пуст, и нет ни звука, кроме шёпота волн и крика чаек. Когда лежишь, вода кажется тёмной, точно кофейная гуща, но стоит приподняться, и в глаза бьёт лазурь – поверхность будто сшита из шёлка. Припекает. Щиплет кожу, во рту пересохло, хочется глотнуть лимонада. Где бы достать кусочек льда? Вода манит желанной прохладой. Скорее освежиться, утолить жажду, смыть пот. Я поднимаюсь и иду к воде. Ноги вязнут в песке, он сухой, словно порох. Обжигает пятки, и надо бы идти быстрее, но лень, куда торопиться? И вот я у самой кромки, мгновение и ноги омоет прибой. Вода прозрачная и холодная, точно стекает с гор, я делаю шаг – волна лижет ноги.
– Мистер Весли, мистер Весли, ради Бога простите, звонит мистер Акерман… Эдвард простонал. – Я же сказал! Ну почему нельзя меня послушать! Боже, как вы мне надоели, как надоели… пошли его к чёрту! – Простите, мистер Весли, он говорит, это срочно, какое-то важное дело. Эд чертыхнулся. – Я возьму в кабинете. «Срочное дело, можно подумать, я работаю в девять один один, если там ерунда – убью обоих!» – подумал Эдвард и со зверским видом пошёл к телефону. – Какого дьявола тебе нужно! – Эд, старина, прости, я тебя разбудил… – Представь себе, Тора запрещает спать днём? Акерман пропустил замечание. – Звонили из Белого дома. Завтра какой-то приём, и они хотели, точнее, они просят, чтобы ты выступил для президента, так сказать, негласно. – Завтра? – Да, да, Эд, я знаю, завтра выступление, но после, часов в двенадцать, ты бы мог спеть две-три вещицы… – Значит, спеть две-три вещицы? – Эд… – Нет. – Эд, ты хорошо подумал? – Я сказал нет! Трубка со звоном впилась в рычаг, и в аппарате что-то хрустнуло.
Сон пропал. Ещё час он ворочался в кровати, потом встал, спустился вниз и проглотил таблетку. Полегчало. Теперь-то всё наладится. Я закрываю глаза, и вот я у самой кромки, мгновение – и ноги омоет прибой. Вода прозрачная и холодная, точно стекает с гор, я делаю шаг – волна лижет ноги. Приятно колет пятки, и выше, по ступням, расходится вожделенная благодать. Я медленно захожу в воду. Стальной обруч поднимается выше и выше, вот он сомкнулся на груди, я делаю толчок – тело поднимается вверх, и я в невесомости. Взмах рукой, потом ещё и ещё. Как хорошо… прохлада щекочет кожу, по телу идут мурашки. Течение ластится, точно котёнок, и меня увлекает дальше от берега. Так приятно, и хочется кричать, орать во всё горло: «Хорошо! Хорошо!» Я набираю воздуха и… Страшная мысль грохнула по голове – у него пропал голос.
Эд подскочил с постели. Он не в себе, комната кружится, мысли – скомканный лист бумаги, язык распух, словно в рот запихали мочалку. Он пытается вспомнить свой страх. Да, точно, у него пропал голос! Он облизывает губы и пробует взять ноту. Волна облегчения – всё в порядке. Ещё раз для верности, но он забыл слова, вылетели из головы. Всё-таки надо повторить текст, но это потом, завтра… Который час? Он смотрит на часы – без четверти десять – проспал часа два. Эдвард встаёт, его шатает, он держится за стены. Такая вялость, что он с трудом добрёл до ванной. Как же оно называется? Вертикан? Вензопал? Вевисил? Веронал! Точно! Сколько я уже принял? А, неважно… Он открутил пузырёк, кинул в рот таблетку, потом ещё одну, и запил водой из-под крана. Я закрываю глаза и вижу океан: большой и могучий, но такой тихий. Голубые волны гладят песок, его влажный блеск привлекает чаек. Они ходят взад-вперёд, выискивая всякую живность, что выносит на берег прибой. Я лежу на спине, песок согревает кожу, а высоко в небе – белый круг солнца, он точно вспышка магния. Я поворачиваю голову налево, направо – никого. Пляж пуст, и нет ни звука, кроме шёпота волн и крика чаек. Когда лежишь, вода кажется тёмной, точно кофейная гуща, но стоит приподняться и в глаза бьёт лазурь – поверхность словно сшита из шёлка. Припекает. Щиплет кожу, во рту пересохло, хочется глотнуть лимонада. Где бы достать кусочек льда? Вода манит желанной прохладой. Скорее освежиться, утолить жажду, смыть пот. Я поднимаюсь и иду к воде. Ноги вязнут в песке, он сухой, словно порох. Обжигает пятки, и надо бы идти быстрее, но лень, куда торопиться? И вот я у самой кромки, мгновение – и ноги омоет прибой. Вода прозрачная и холодная, точно стекает с гор, я делаю шаг – волна лижет ноги. Приятно колет пятки, и выше, по ступням, расходится вожделенная благодать. Я медленно захожу в воду. Стальной обруч поднимается выше и выше, вот он сомкнулся на груди, я делаю толчок, тело поднимается вверх, и я в невесомости. Взмах рукой, потом ещё и ещё. Как хорошо, прохлада щекочет кожу, по телу бегут мурашки. Течение ластится, точно котёнок, и меня увлекает дальше от берега. Так приятно, и хочется крикнуть, заорать во все горло: «Хорошо! Хорошо!» Можно ничего не делать, перевернуться на спину и лежать. Берег отступает назад, теперь это лишь жёлтая полоса суши. Остаться бы здесь навсегда… но пора возвращаться. Я делаю взмах, но остаюсь на месте, потом ещё и ещё – меня уносит дальше. Я начинаю барахтаться, спешу выскочить из ледяного плена, но он держит крепко и постепенно, по капельке, забирает силы. Я молочу, как сумасшедший, пытаюсь кричать, рот полон пены, соль дерёт глотку, я ору изо всех сил, но перехватывает дыхание. Берег пуст, там никого, совсем никого, я один… Двигаться всё труднее, я стараюсь держаться на плаву, но что-то тянет вниз, к ногам словно привязали якорь. Тёмная полоска скрыла сушу – я погрузился под воду, но сразу выскочил на поверхность. Ещё немного, я должен выплыть, должен… но сил не осталось. Я пробую снова и снова и вдруг расслабляюсь. Я – механизм, в котором сломалась пружина. Кажется, там, на берегу, чья-то фигура, но слишком далеко, слишком поздно, меня не спасти… Я замер, успокоился. Тело медленно идёт вниз. Зачем я набрал воздуха? Инстинкты. Внизу темно, вверху – белый круг солнца, по нему скользит рябь. Шумит в голове, давит на перепонки, ноги сводит судорога. Я погружаюсь. Грудь распирает… пора выпустить воздух, и закипающие гроздья с бульканьем устремляются вверх.
Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за июль 2017 года в полном объёме за 197 руб.:
|
 Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы. Литературные конкурсы Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:
Только для статусных персонОтзывы о журнале «Новая Литература»: 22.04.2024 Вы единственный мне известный ресурс сети, что публикует сборники стихов целиком. Михаил Князев 24.03.2024 Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества. Виктор Егоров 24.03.2024 Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо! Анна Лиске 
 |
||||||||||||||
| Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru 18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021 Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.) |
Вакансии | Отзывы | Опубликовать
|
||||||||||||||
