Глина

 

 

 

Дед Киприян нацепил очки, отогнул край скатерти и стал перебирать газетные вырезки. Раскладывал, которые на растопку – клал на старый обшарпанный табурет, а что сгодится – на вытертое сидение тяжёлого древнего стула.

– Тут вон, смотри, Горбачёв опять с этим, с американцем-то, на что жо им лежать-то… – проговорил он, кидая вырезки на табуретку.

– А туто, лико-чо, – восхитился чем-то дед, отложив заметку на стул.

– Так-так-этак… – пропел Киприян свою знаменитую песенку, развернул очередную газету. Поправил очки и надолго замолчал.

– Айда, баушка, глину копать, – окончив чтение, обратился он к стряпавшей рядом жене.

– Ты чо, дымник ладить собрался ли чо ли?

– Да подь ты со своим дымником, сделаю. Вон чо пишут. И ноги, и спину лечит, а ишо растолкут да пьют с водой, для желудка полезно.

– Ну, ишо давай пей, – смеётся Авдотья. – Вона весной сколь чиста бежит вода-то, чо-то не пьёшь, а тут каку-то глину.

– До чо жо ты у меня баска, баушка! – любуется своей Авдотьей Киприян, замечая в постаревшем лице любимые черты.

– Фу ты, старой! – смутилась Авдотья.

Вырезку про глину Киприян прибрал, да не под скатерть, а приладил к зеркалу на стенку, на видное место. Вечером, когда включили свет, опять увидел и вспомнил.

– Ну чо, Авдотьюшка, завтра чо ли покопам глины-то. Тамо в Долгом-то логу таку же раньше капывали. На горшки да на кринки крышки делали, мать с тётонькой Федорой яички курицам подкладывать ладили, слепят да в пече прокалят. Братаник-то ишо зверушок стряпал, да туда жо в печь.

Наутро, наскоро управившись с курами, взяв в дорогу хлебца, побрели старики с тележкой за деревню.

– Лико-чо, на пару куда-то отправились, – прокричала из переулка недавняя пенсионерка Мария.

– Да вот старик-то про глину ково-то прочитал, лечебна, так и пошли покопать, – отозвалась Авдотья.

– Ну дай Бог! – как бы прощаясь, крикнула Мария и, не отвыкнув ещё от положенной суетной деловитости занятого человека, стремительным бабьим шагом направилась вдоль по улице.

Старики, бренча колёсами тележки, потихоньку ковыляли дальше.

– Я знать-то с позапрошлого лета на степе-то не бывала, – любовно оглядев открывшийся простор, сказала Авдотья.

– Ну так то и бежишь, – с обидой выговорил ей дед, с трудом поспевая за женой.

– Эх, и побегано туто, – сбавляя шаг, вспоминала Авдотья. – По коровушек-то похожено, помнишь, поди, Майку-то, везде-то она вперёд окаянна. А уж уберётся куда, так дальше всех.

– Да уж поискали, – согласился Киприян.

Молча побрели дальше…

– Вон игрища-то были, – вдруг указал Киприян на дальний угор. – Помнишь, поди, весной-то шуму-гаму. Девки-те, робята, гармонь. Весело было. А ноне вон никого нету. Молодёжь штось в клуб-то не ходит.

– Поплясала бы сщас, да вся уж отплясалась.

– Кабы не пляски, дак не выбрал бы я тебя тогда.

– Чо, неуж не выбрал бы?

– Нук как, еть зазноба у меня была уж.

– Это Харетина чо ли?

– Ну-к то ли не знашь.

– Да как не знать-то, знаю, – вздохнула Авдотья и с вызовом подначила. – Да ить и я одна-то не хаживала.

Но оба опять надолго замолчали, вспоминая. Бит был Киприян за Авдотью, и сам в долгу не оставался, не отступил, у всех ухажёров отбил девку-красавицу. И сватовство вспомнил Киприян, и как призвали в армию, и как вернулся в родную избу уж после войны к Авдотье и Сашке маленькому – первенцу. Смешалось всё, накатило враз, выбило из предательски неверных глаз нежданную слезинку.

– Чо, дед, замолчал? – разогнала его да свои думы вопросом Авдотья. – Где глина-то твоя, веди!

– Ак вон, в Долгом, – тихонько проговорил, нарочно глядя в сторону лога, дед.

– Ну-ко ишо расскажи, чо ты про её прочитал, – предложила Авдотья.

И Киприян, не торопясь, чтобы чего-нибудь не пропустить, пустился ещё раз рассказывать.

– Вон чо лекарства-то рядышком, а всё куды-то на курорт едут, – подвела итог Авдотья.

– Дак вон у Сашки-то остеохондроз, поди поможет. Опять же, у Ильи язву признали, – вспомнил Киприян сыновьи болезни.

– У Коленьки-то аллергия, вон в садик-то всё не ходил, а щас ить школа.

Весь путь до оврага перебирали недуги родственников.

– Эх, хлеба-то добры! – оглядел поля Киприян.

Оставили тележку и ведро и с одной лопатой спустились в овраг.

– Где копать-то? – спросила, рассматривая заросшие склоны, Авдотья.

– Сщас огляжуся, так-так-этак… – остановился Киприян, размышляя. – Тамо в устье должно быть.

– Ак чо ты сразу-то не сказал, телегу-то оставили.

– Да пусть она стоит, покопам, потом вместе и сходим. Куда торопиться-то?

Земля в овраге сырая, но плотная – ни болотца, ни топи. Тихонько побрели к устью. На правом склоне Киприян начал копать, отрезая пластики и отваливая в сторону. Скоро забелела влажномасленая глина.

– Смотри-ко, нашёл! – радуется Авдотья.

Всё теми же пластиками Киприян вынимает бело-голубую глину, складывая их аккуратными штабельками.

– Неуж та и есть?

– Так у их, вроде, про еку же написано.

– Я нето по телегу пойду, – начала вставать Авдотья.

Хотел Киприян её остановить, да где же баба усидит. Пошла, поковыляла по густо заросшему склону. И радостно Авдотье от густого травяного духа, да от заботы такой нечаянной. Тяжело вползла на бугор, вниз взглянула: «Ох и ссохся ты у меня, Киприянушко».

А Киприян всё копал, не торопясь, аккуратно сваливая пластики. Накопал аккурат на тележку и присел на травку, притомившись: «Да где она, старая?»

– Эй, Киприян, живо-о-ой? – донеслось сверху.

– А чо мне сделается. Ташши давай ведро, да телегу-то там оставь.

Медленно, «с перекурами», натаскали старики в тележку белой, тяжёлой от воды глины.

– Надо яму-то подровнять.

– Пристал-ить ты, давай я зарою, – схватилась за лопату Авдотья.

– Я ить тихонько, торопишься куда чо ли?

Тележку тянули к деревне по меже вдоль бровки лога вдвоём.

– Чо-то жарко стало, – посмеивается Киприян.

– А чо хоть попотешь, жар-от кости не ломит, – смеётся в ответ Авдотья.

Медленно, без остановок, за разговорами добрались и до деревни.

– Здравствуйте! – послышался из огорода слева ясный голосок.

– И тебе здорово, Еленушка! – приветствовал Киприян деревенскую почтальонку.

– Чего это везёте? – облокотившись на жердь забора, спросила Ленка.

– Да вот. В газетке-то пишут про глину, помогат от всяких болезней, попробовать хотели, – объясняет Киприян.

– Ну-ну, давайте, – подбодрила, отходя к своему парнику, Ленка.

– Куды её девам? – спросил уже дома Киприян.

– А давай хоть в корыто, оттудова сколь надо и возьмём.

Утомлённые походом разбрелись отдыхать.

– Ох, отвыкла я от ходьбы-то, полежать чо ли? – пробормотала Авдотья, громоздясь на печь. – Принимай, печка-матушка.

Растянулся на диване и Киприян. Оба скоро уснули...

 

А через год дед Киприян как-то неожиданно заболел и умер. Глина всё лежала в предбаннике в старом корыте плотным серо-голубым монолитом, высохшая и необыкновенно лёгкая. Авдотья так и не дала выбросить: «Может, сгодится кому, дедушко-то вон чо нахваливал».

 

 

 

июнь 2001