Май, месть, мистерия, мажоры и миноры

 

Купить в журнале за ноябрь 2016 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 7 часов 30 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

В которой Майя впервые встречается лицом к лицу с Антониной Рогоненко и вовлекает её в альтернативный план мести мажору, и в которой Майю заносит к другу детства за чувствами, да и, как оказалось, не только.

 

 

 

 

Антонина Рогоненко появилась у памятника Тарасу Шевченко за пять минут до назначенного времени. Она обошла пьедестал, осматриваясь, отступила на несколько метров, добиваясь, видимо, чтобы поэт не заслонял её ни с какой стороны, и стала топтаться на месте, вздрагивая и подаваясь навстречу каждому, кто подходил к ней ближе, чем на пять метров.

На ней был тёмно-серый бесформенный сарафан, строгие балетки и громоздкая сумка из фиолетовой кожи с бежевыми ремешками. Антонина была в чёрных очках, волосы зачёсаны и зафиксированы на затылке. Майя отметила, что за последние несколько дней Рогоненко похудела, а от золотистого загара из солярия остались неряшливые жёлтые разводы. Она наблюдала за Рогоненко с расстояния в пятьдесят метров, и скоро пришла к выводу, что Антонина явилась на встречу одна (та ни разу не схватилась за мобильный телефон и ни разу не остановила взгляд дважды в одной точке, где мог бы находиться её сопровождающий).

С пятиминутным опозданием Майя подошла к памятнику.

– Идём, Антонина, – довольно громко позвала она, не подходя вплотную.

Рогоненко уставилась на Майю в замешательстве. Очевидно, она не ожидала увидеть женщину.

– Пойдём, – повторила Майя и, убедившись, что Рогоненко не стрельнула взглядом в место предполагаемой дислокации своего шпиона – жест, который она непременно совершила бы, будь с нею спутник, быстро зашагала по аллее. Вскоре она замедлила ход и позволила засуетившейся Рогоненко догнать себя.

– Куда мы идём? – спросила Антонина.

– Глубже в парк. Надеюсь, ты не голодна, потому что посиделки в ресторанах я не планировала.

– Нет-нет, конечно, – воскликнула Антонина. Её лоб заблестел от пота, она подбегала на каждом третьем шагу.

– Меня зовут Майя, – резким тоном сообщила Майя. Она остановилась на расстоянии нескольких шагов от Антонины. – Известный тебе Николай Игнатов – мой отчим.

Антонина Рогоненко, демонстрируя машинальную – как нельзя более неуместную – любезность, кивнула с почти вежливой улыбкой.

– Я Антонина.

– Ты думаешь, я не знаю, кто ты? – Майя глубоко вздохнула. – Давай остановимся возле той скамейки.

– Да, – немедленно согласилась Антонина.

– Что это за вид у тебя? – спросила Майя. – Это ты для кого рисуешься?

– Я не рисуюсь… – широко раскрыв глаза, возразила Антонина.

Майя скользнула по ней недовольным взглядом.

– Можно подумать, что ты на похороны собралась.

Антонина тревожно вздрогнула, и, наконец, во взгляде её появилась осознанность, точно она вспомнила, с кем и ради чего встретилась. Она посмотрела на Майю, словно не веря, что лицезрит источник своей проблемы.

– Я никогда прежде не видела вас, – не найдя других слов, промямлила Антонина. – Я даже не знала, что у этого человека есть дети.

– Антонина, я сообщила это не для того, чтобы ты фантазировала о семействе Николая Игнатова. А чтобы тебе был понятнее характер моего интереса в твоём семействе.

– Это вы организовали похищение Лизы? – недоверчиво спросила Антонина.

Майя покосилась на неё со снисхождением, села на скамейку и сфокусировала взгляд в глубине рощи.

– В суде у нас нет перспектив, – задумчиво сказала она. – Апелляционный суд решение Терешковой не изменит. А горемычный Артёмка проболеет до скончания века – то-то вид у него измождённый, – Майя поджала губы и выдохнула. – Мы попытались – у нас не получилось. По крайней мере, утешили совесть. К слову, я оценила твои старания, – Майя насмешливо глянула на Антонину, которая слушала её, брезгливо сморщившись. – Было очень мило. Но, несмотря на твой порыв и мои надежды, Артём Держигора никогда не понесёт наказания по закону, – Майя испытующе посмотрела на Антонину. – Я долго думала и придумала, как нам выйти из ситуации. Вижу по тебе, ты догадываешься, что я скажу. Мне нужна твоя помощь, – Майя приподняла брови и закивала. – Я дам тебе подробные инструкции, ты аккуратно всё сделаешь, и Лиза вернётся домой. – Майя выдержанно, в меру дружелюбно уставилась на Рогоненко.

– Ты попытаешься заставить меня отомстить Артёму Держигоре, шантажируя дочерью? Ты сумасшедшая, – с ноткой отчаяния проговорила Антонина Рогоненко. – А тебя не пугает, что я теперь знаю, кто ты, и ты хоть представляешь, что с тобой будет, когда я натравлю на тебя полицию и Держигору?

– Попробуй, – с ненавидящей ухмылкой кивнула Майя. – Только не забудь соразмерить наши с тобой ставки.

– Ты соображаешь, что делаешь? – заныла Рогоненко. – Держигора мокрого места от нас не оставит. Кому ты собралась мстить? Допустим, ты насыплешь ему соли на хвост, что он потом сделает с нами?

– Держигора – глупец. Его люди – лентяи. Им не хватило ума даже подготовить правдоподобные доказательства в процесс и спрятать Артёма – тот продолжает вояж по злачным местам. Если ты доверишься мне, он тебя и не заподозрит. А на крайний случай мы обзаведёмся кое-каким залогом.

– Это нереально. Это бред. Я не могу подвергать свою семью таким рискам.

– Антонина, Держигора по натуре такой же трус, как ты. Стоит поменяться расстановке сил, и он заскулит, жалобно и старательно, как все остальные, кто только и умеет, что скулить. А я, Антонина, другое дело. Ты смотришь на моё лицо, на безымянный палец моей левой руки, прикидываешь, сколько мне лет, чем я живу, в чём моя слабость, чем испугать меня. Но ты совсем не знаешь таких, как я. Ты полагаешь, что дать пощёчину маленькой девочке или швырнуть её в стену лишь за то, что её мать – лживая сволочь, – это аморально? А я думаю – как посмотреть. Я скорее склонна считать, что оказываю ей услугу, – Майя сверлила её взглядом исподлобья. – Ведь я даю ей шанс не стать такой, как ты. Но ты не напрягайся, я не нанималась читать тебе морали. Ты сделала мне, я сделала тебе, а что сделано – то сделано. Назад не вернёшь, только исправлять. Так вот, чтобы исправить твои поделки, мне нужны от тебя две вещи. Первая – это тридцать тысяч гривен. Я рассчитываю, что ты сможешь обналичить их в ближайшем отделении твоего банка в завершение нашей прогулки. То есть, деньги я заберу уже сегодня. А вторая вещь: я дам тебе адрес квартиры, куда тебе нужно прийти в день и час, который мы согласуем. Там тебе необходимо будет записать на видеокамеру одно действо. Ты потеряешь минут тридцать, максимум – час, закончишь, заберёшь запись и отдашь мне. А я тебе – само собой разумеется – Лизу.

– Это всё?

– Видишь, как просто.

Антонина Рогоненко оценивающе поглядела на Майю.

– Послушай, тридцать тысяч – это существенная сумма. Но я готова заплатить больше. Я могу дать тебе столько, чтобы хватило нанять человека для видеосъёмки, и даже больше. 

– Нет, Антонина, откупиться у тебя не получится, – Майя расплылась в садистской ухмылке. – Зрелище будет довольно щекотливым и конфиденциальным, так что я не могу привлекать к нему посторонних людей. Только ты, отвечающая за сохранение тайны собственной шкурой, подойдёшь на роль оператора. Если Сергей Держигора когда-нибудь узнает, что ты профинансировала расправу над его сыном, ты всегда сможешь оправдаться, что у тебя потребовали выкуп за дочь. Если же он узнает, что ты была свидетелем и, более того, записала всё на камеру, он порвёт тебя на немецкий крест. Поэтому я смогу быть уверенна, что ты будешь молчать.

– Что ты надумала с ним сделать? – с пренебрежением, смешанным с любопытством, спросила Антонина. – Ты же не убить его собираешься?

– Убить – какой триллер, Антонина! Как бы я выкручивалась потом, по-твоему? – Майя развеселилась. – Да и какой смысл, если это чмо сейчас сдохнет? Мне хотелось для Артёмки чего-то более изысканного, можно даже сказать, изощрённого, – Майя не удержалась от улыбки. – Решила немного его развлечь – дать ему постичь тонкие грани сексуального наслаждения, на что он вряд ли решился бы без моей помощи, – Майя плотоядно подмигнула. – Ну, не буду портить тебе сюрприз.

Антонина неприязненно покачала головой, с опаской глядя на неё.

– Я тебе не верю. Ты блефуешь. Чувствуется твой стиль, Артурчик, но ты заигрался. Я в этом не участвую.

Майя нервно вытерла уголки губ.

– Парню, который проводит время с Лизой, около сорока. Такой лысый толстый дядька. Совершенно без комплексов. Я даже не знаю, как его зовут, – Майя понизила голос. – Естественно. Он там сидит без бабы. С твоей нимфеткой.

Антонинино лицо перекосилось. Майя заулыбалась.

– Кстати, видеокамера у меня уже есть, – пропела она.

– Да ты, оказывается, настоящая мразь, – Антонина с ненавистью покачала головой.

Майя сделала уязвлённый вид.

– По-моему, ты перевозбудилась, – хищно прищурившись, процедила она и хлопнула себя по коленям. – Ладно, Антонина, поехали в банк.

 

Антонина – типичная плебейка. По большому счёту, с неё взятки гладки. Такие как она портачат не со зла, а потому что им не приходит в голову оценить последствия своих поступков. Она слишком рациональна, чтобы пренебрегать средствами только, например, потому, что те противоречат общечеловеческим ценностям. Как женщина практичная, в меру трусливая, увлечённая заботой о самом насущном – о своей семье – Антонина совершила наиочевиднейшее в недружелюбной, накаляющейся обстановке. Её можно понять. В других обстоятельствах Антонина была бы премилой дамой, а в таком невыгодном свете предстала по большей части из-за того, что на неё упала тень Держигоры. Возможно, потому Майе и не удавалось как следует разозлиться на Антонину.

Вот Артём Держигора – это натуральный злобырь, достойный самой лютой ненависти. Там, где человек, оступившись, должен был бы возжелать искупления, злобырь отрицает собственную порочность и ценою новых злодейств избегает заслуженного наказания. При этом он наращивает свой отрицательный заряд и становится всё более могущественным, чтобы сокрушать человеческие устои.

Устройство мира таково, что злобыри приживаются в нём легко и успешно, быстро привыкают к безнаказанности своих злодеяний и воспринимают её как должное. Взять, к примеру, статистику дорожно-транспортных происшествий, произошедших по вине мажоров. Можно подумать, хоть один из них приговорён к лишению свободы. Можно подумать, хоть один мажор отбывает наказание в колонии. Никому не нравится такая картина. Но никто ничего не делает. Даже осиротевшие родители. Их конёк – охать и ахать, жаловаться на судьбу, страну и государственный аппарат, и оправдывать бездействие тем, что они не хотят уподобляться злобырям. К слову, со сложенными руками они гораздо больше им подобны, потому что тоже совершают насилие – над самими собой. Если абстрагироваться от ницшеанства в практической плоскости, то лишь глупец или трус станет всерьёз развивать мысль о подобии того, кто совершает покушение на человеческие устои (метод злобыря), и того, кто в защиту человеческих устоев сделал с первым то, чего он заслуживает. Схватил его круглые мажорские булки, намял их докрасна, раздвинул и засадил в его нежное очко своё наболевшее и потом с облегчением выпустил из себя весь негатив обратно – в источник.

Кто из нас поскупился бы на то, чтобы увидеть лицо своего обидчика, когда его насадили, как кабана на вертел, и ожесточённо прут двое крепких парней, после чего производит манипуляцию, которая гарантирует ему свободу от такого смертного греха как похоть. Вот тогда бы посмотреть на Артёмку – за сколько секунд он сориентируется позвонить папе, чтобы тот решил проблему, как скоро ему захочется оттянуться с друзьями в ночном клубе и насколько занимательным ему покажется увести у соперника аппетитную чиксу. Вот тогда бы понаблюдать за Сергеем Сергеевичем – до какой степени выдержанным, дружелюбным и самоуверенным будет его экстерьер при виде своего наследника с окровавленным обрубком вместо детородного органа. Вот тогда бы спросить у прекрасной Елены, не желает ли она пересмотреть рейтинг своих жизненных неурядиц, где ещё вчера на первом месте стояла скоропостижная кончина обожаемой чихуа-хуа, на втором – разбитая ваза венецианского стекла, а на третьем – подтёртый маникюр.

О, эта пленительная, всеискупляющая сцена! О, этот целительный, шедевральный кадр! В них простота и изящество минимализма, в них многое от романтики авантюризма и, конечно, от них веет тарантиновским духом. И разве можно при этом представить себе более «классическое» извращение?

 

Кто-то оглушительно посигналил у неё за спиной. Майя, собравшаяся обсмаковать все прелести ощущения себя консерватором, отскочила на обочину и обернулась. Допотопный пикап с незнакомым Майе водителем, горделиво тарахтя, покатил в сторону магазина. Майя побрела дальше вдоль соседских хат, невольно заглядывая за заборы. Несмотря на время, как сказали бы испанцы, сиесты, она не встретила ни одного знакомого и сетовала, что переборщила с предосторожностями, припарковав машину так далеко от дачи – жара была нещадная.

Самый скользкий момент – чтобы Артёмка клюнул на Анжелику. Но он клюнет. Майя не сомневалась. Она выучила типаж, на который он ведётся, и Анжелика соответствовала ему совершенно: худая, долговязая, с плоской грудью и специфической, можно даже сказать мужской, – в Артёмкином вкусе – крошечной и очень упругой попкой.

«Значит, когда мы приедем, парни уже будут в квартире, – ероша рыжую гриву, повторила Анжелика. Её длинные раскосые глаза блуждали по Майиному лбу – казалось, она подсчитывает морщины на нём. Когда Анжелика говорила, её губы чуть надувались и выпячивались вперёд. Эта некогда уловка, а теперь её неотъемлемое свойство действовало на мужчин безотказно. Как, впрочем, и вся Анжелика в своей бесстыдной позе со своей бесстыдной – шлюшеской – красотой: на неё косились и молодцеватые нарциссы, и плоскомордые бугаи, и седеющие джентльмены, выгуливавшие своих внуков. – В первой комнате за закрытой дверью. Я туда не иду. Провожаю мажорчика в гостиную, усаживаю на диван и отваливаю в туалет. Говорю ему, чтобы включил кондиционер, закрываю за собой дверь и всё. Я свободна, так? Я не должна убедиться, что парни с ним встретились? – Анжелика оскалилась. – И на вечеринку не остаюсь, даже если будут звать? – Анжелика надула губы и с вульгарно-лукавым видом потёрла висок. – Что же они сделают с несчастным мажорчиком? – оставшись без ответа, её ухмылка скисла. – Ладно, расслабься, не собираюсь я подглядывать за грязными мальчишками».

 

Майя подошла к перекрёстку, откуда до её машины оставалось метров триста, и тут ей в глаза бросилось объявление: примитивный маклерский шаблон с описанием Колиной дачи. И чужой номер телефона. Майя в сердцах сорвала наклейку со столба и, преодолевая чувство неловкости, засмотрелась на свежеотштукатуренный дом под новой черепичной крышей. В прошлой жизни, когда стены этого дома были густо побелены и вместо кованой ограды его окружал тын, Майя часто бывала на заднем дворе его, где раскинулась плодовитая яблоня, которой они с Димкой не оставляли доносить ни одного яблока. Входная дверь дома была распахнута, проём закрывала противомоскитная сетка.

Движимая каким-то сумасбродным вдохновением, Майя тронула калитку – оказалось открыто. Она вошла, потопталась у крыльца, вышла обратно за ограду, нашла кнопку и позвонила.

За противомоскитной сеткой материализовалась фигура. Сетка задрожала, ушла в сторону, и на пороге появился молодой мужчина с мягкими глазами Димки Попова. Он не сильно вытянулся, и у него сохранились довольно длинные ноги. Он расширился в плечах, но туловище осталось по-мальчишески стройным. Когда он остановился на крыльце, приглядываясь к Майе, корпус его – как в детстве – немного перекосился набок. Узнав её, Димка прищурился, как если бы ему мешал солнечный свет, и приклеился взглядом к её лицу в районе переносицы.

Майя, не дожидаясь приглашения, повторно вошла в калитку, помахала рукой и не удержалась от усмешки, отметив все эти особенности его лица и фигуры.

– Вот это гости, – сказал Димка. Голос у него был довольно тонкий, плоский и глуховатый.

Майя опустила голову, продолжая улыбаться.

– Войдёшь? – Димка посторонился и, видя, что Майя не сдвинулась с места, предложил. – Или пойдём прогуляемся?

– Пожалуй, войду, – Майя решительно, почти нахально, заскочила в дом и сразу же пошла по комнатам. Димка последовал за ней. Майя громко вещала. – В кухне сделал ремонт. Обои освежил. Техники накупил. Почти ничего больше не трогал. Даже бабусина ваза на месте. Как мило. Один, наверное, живёшь.

Димка с сытой улыбкой покрутил головой.

– Женат? – искренне удивилась Майя. – И жена не настояла спрятать этот скарб в сарай? Повезло, значит, с женой.

Димка кивнул.

– Ты откуда взялась? Какими судьбами? – спросил он.

Майя повернулась к нему от стены крайней комнаты. Дальше идти было некуда. Подумала, как ответить, пожала плечами.

– Коля решил продать родительский дом, – запрокинув голову и водя глазами по потолку, сказала она. – А я никак смириться не могу. И знаешь, как бывает в таких случаях? Всё на свете вспоминаешь, прощаешься. Я забирала кое-что из своих вещей, уже возвращалась, мимо шла. Вдруг в голову пришло: дай зайду. Интересно стало, застану тебя или нет. Какой из себя. Бабуси, конечно, нет уже?

– Уже семь лет, как нет.

– Ты значит, здесь остался? В город не переехал?

– Я здесь люблю. Мне легче ездить каждый день. Хоть и долго – два с лишним часа в день на дорогу. Зато не томлюсь. Как-то жили пару месяцев в городской квартире, у жены, – я каждый день мечтал вернуться.

 

Майя двинулась медленным шагом, осматривая натюрморты на стенах и сувениры на комоде, – как по музею – к выходу из комнаты. Обошла попятившегося Димку и направилась в кухню.

– Ничего, что я тут расхаживаю, как чекист?

– Ничего, – усмехнулся Димка. – В холодильник тоже сама заглянешь?

– Лучше ты. Квартиру теперь городскую сдаёте, наверное?

– Точно. Значит, я так понял, ты кушать будешь?

– Какой-нибудь бутерброд к чаю. Если с сыром – идеально. Ну и очень разумно. Стабильный доход.

Димка включил электрочайник и полез в холодильник. Майя уселась за стол и отодвинула белоснежную шторку на нижней половине окна. Почти всю площадь заднего двора занимал аккуратно выстриженный газон, по бокам которого зеленели яблони, абрикосы и что-то ещё. В дальнем углу у забора неуклюже примостился трёхколёсный велосипед. Майя с неожиданным для самой себя изумлением уставилась на него. Тем временем Димка выложил на блюдце сыр и колбасу, высыпал из целлофанового кулька в вазу шоколадные конфеты и занялся мытьём клубники.

– Да у тебя не только жена… – поразилась Майя и почувствовала смущение.

– Ещё и дочь, – кивнул Димка и проследил за изменениями в её лице. – Что тебя так удивляет? Женатым людям свойственно заводить детей.

– Сама не знаю. Мне казалось… – мутный, прячущийся взгляд её прояснился и нацелился на него. – Не обижайся только, но ты всегда был человеком со странностями. Такие у тебя были завихрения, как больше ни у кого, и жил ты какими-то всё другими мыслями и заботами. Мне казалось, ты будешь одиноким волком, пока старость тебя не приземлит. А тут жена, дочь, нормированный рабочий день, квартира под найм, бутерброды с колбасой и твёрдым сыром. Как-то всё это… банально, что ли.

Димка усмехнулся.

– Может, ты меня недооценивала.

– Или переоценивала, – возразила Майя.

Димка перестал улыбаться.

– Почему инакомыслящий человек не может иметь семью, дом, работу и быть счастливым? Ведь не в отказе от этих благ проявляется инакомыслие.

– Нет, но одно влечёт другое. Я о том, что, когда ты думаешь иначе, чем большинство, тебе сложно найти единомышленников, а потому сложно с кем-то сблизиться настолько, чтобы жить одной семьёй. Но ты… Вообще-то я очень рада за тебя, Димка. Рада, что всё у тебя сложилось не так уныло, как могло бы. И… это очень хорошо. Правда, здорово, – повторяла Майя, всё сильнее проникаясь этой идеей, а после вдруг спохватилась. – Слушай, меня тут занесло к тебе… Может быть, не совсем кстати?

– Очень кстати. Умница, что зашла. Я заливаю кипяток доверху, да?

Майя кивнула и спросила.

– А сколько лет твоей дочке?

– Шесть.

– Шесть. Бабуся, значит, не увидела.

Димка поставил перед ней чашку и сел на соседний стул.

– Ты сама-то как? Вижу, что расстроена из-за продажи дачи. Ну а в целом?

– Я не замужем, – Майя улыбнулась. – Дочки у меня нет. Нет и сына. Дома нет. Квартиры нет. Работа унылая. И в жизни всё сейчас как-то воспалилось.

Димка пристально посмотрел на неё.

– А замуж почему не идёшь? Есть ведь, за кого?

– Не-а.

– У Майюши женихов очередь до Одессы, – напомнил Димка старинную быль, вызывая её улыбку. – Что же ты такая привередливая?

– Страшно, – Майя, посмеиваясь, прочистила горло. – Вот так одним прекрасным утром проснусь, посмотрю на своего благоверного – самого родного человека, и вспомню, что ни хрена он во мне не понимает. И вроде хорошо живём, и вроде ссоримся нечасто, ан нет, не то. Потому что хочется чего-то такого… чтобы тебя в самом сокровенном – в том, что среди ночи тебя будит, что тебя незапланированно волнует, – поняли. А что может быть грустнее, чем проснуться в супружеской постели и осознать безграничность своего одиночества.

Димка недоумённо глянул на неё. Он словно приготовился что-то сказать, но не нашёл подходящих слов. В конце концов, искра, зажёгшаяся от её слов, погасла. Димкино лицо расслабилось и отстранилось.

– У тебя вкусный чай, – переключилась Майя, разглядывая чашку. – Подскажи мне марку, а то я чего только не пробовала. Теперь пью только кофе, чай мне совершенно разонравился. Но такой бы я пила.

– Это жена выбирает, – с едва уловимой гордостью сообщил Димка. – Она смешивает разные сорта, не знаю, какие именно. Но я позвоню уточню, если надо.

– Нет, – махнула рукой Майя. – Это слишком сложно.

Майя поднесла чашку ко рту и стала маленькими глотками пить чай. Глаза её бродили по кухне в поисках подходящей темы для разговора, но тема не находилась. С каждой секундой всё сильнее ощущая неловкость, Майя решила, что пора идти.

 

Димка молчал. Он такой же чужой, как её детство. Майя подумала, что могла бы прибегнуть к расхожему средству реанимации беседы с людьми, с которыми нас не связывает ничего, кроме общих мгновений в прошлом, – к воспоминанию о совместно пережитом событии, но остановила себя.

– Ты по-прежнему общаешься с Илоной? – спросил Димка, прибегая ко второй популярнейшей мере неотложной помощи – обсуждению судьбы общих знакомых.

– Да, у Илоны тоже дочка, три годика, – дивясь доброжелательности в собственном голосе, отрапортовала Майя. На деле она была уже прилично раздражена. – Счастливый брак. И дача. – Майя усмехнулась. – Буду теперь у неё на даче гостить.

Димка ещё помолчал, и ровно за секунду до того, когда Майя собралась встать, спросил.

– Ты не думала, что будет так тяжело расставаться, да? – он дёрнул краями губ. – Тебе теперь кажется, что всё детство твоё взяли и зачеркнули. И нет больше у тебя детства. Кажется – подумаешь, больно нужно, часто ли ты на эту дачу приезжала: раз пять-шесть за сезон? И то: раз – потому что мама очень звала, другой – потому что день рождения тут дешевле всего отпраздновать, третий раз – напиться приспичило, четвёртый – от нечего делать, пятый – по инерции. А так есть море, пляжи, заграничные курорты, загородные пикники – далась тебе эта деревня. А тут, когда отбирают, сердце вдруг сжалось, да? Ты и ко мне по таким же соображениям зашла. Меня же тоже отбирают вместе с дачей, я же тоже в детстве остался. Ты пришла убедиться, что, пусть дачу и продают, а хоть какая-то зацепка осталась. Думала: зайдёшь, увидишь, что я никуда не делся, живу, как жил, и успокоишься: вот оно, твоё детство, захочешь – приедешь и встретишься с ним. Смотришь, а нет ничего. Тут уже дядька живёт с женой и дочкой, только что вазу бабусину сохранил. Но вазы одной маловато, чтобы целое детство спрятать.

– Глупости это, – кивнула Майя. – Я справлюсь. Не такая уж трагедия – люди вон что переживают. Подумаешь, дачу продают.

– Конечно, справишься. Ты всегда была сильная. А теперь стала ещё сильнее. Только сила твоя счастье от тебя отталкивает.

– Ёлки-палки, – разозлилась Майя. – Психолог. Рентген души просто. Ещё не хватало, чтобы ты меня жизни учил.

– Я молчу, – тут же отступил Димка. – Я просто хотел сказать откровенно, как тебя вижу, а то замолчали… как чужие.

– То, что я от боли пришла – это ты точно угадал. Ну уж извини, не суди строго. У меня рана открытая пока. Но это скоро пройдёт, забуду всё – и сердце не дрогнет.

– Ты и так меня забыла, – сказал Димка с упрёком.

– Ничего я не забыла.

– Да забыла, и это абсолютная правда, – твёрдо сказал Димка. – Как в институт поступила, так и забыла, что я существую. Будто не знала ни номера телефона, ни адреса. Я ожидал, что так будет. Детские друзья всегда расстаются. Кто-то один забывает другого, а другой не смеет напомнить.

Майя нахмурилась.

– Я тебя не забыла. Но ты живёшь здесь, и всё. Представить тебя в отрыве от дачи, лета, от лимана, – например, увидеть тебя в шапке, или в супермаркете, или с кем-нибудь из моих одноклассников – совершенно неправдоподобно.

– Будто я не понимаю, – добродушно усмехнулся Димка. – Ты меня не как личность воспринимала, а как декорацию дачной атмосферы. И вспомнила обо мне, когда театр решили сжечь.

– Именно, что я тебя, в первую очередь, как личность воспринимала! – воскликнула Майя. – Я разговоры наши вспоминала! Вот недавно вспомнила про гронку кислого винограда, которую ты нашёл осенью и съел, чтобы она не пропадала.

Димка улыбнулся с растроганным недоумением.

– Вот видишь, не помнишь. А я помню. А мораль была, мол, нужно отдаться на съедение и таким образом реализоваться. Если виноград не съедят, он сгниёт бессмысленно. Так и мы все. Нужно отдавать себя. Это ты так говорил.

– Это я был прав, – восторженно закивал Димка, вспоминая. – Это хорошо ты мне навеяла.

– Я?

– Ты ведь была рядом. На тебя смотрел, и мысли всякие на ум лезли про «отдаться» и тому подобное.

– С ума сойти, – опешила Майя, расплываясь в улыбке. – Я тебе тогда так и сказала, мол, сексуальный подтекст чувствуется. А ты – морду кирпичом и вроде даже обиделся.

Димка уронил голову на грудь и помотылял ею, посмеиваясь.

– Честно говоря, я не думала, что привлекаю тебя в этом смысле… – призналась Майя. – Думала, что ты ещё слишком… незрелый и девушками всерьёз не интересуешься.

– Незрелый, обалдеть, – Димка, густо покраснев, порывистым движением провёл рукой по волосам.

– Я воображала, ты со мной водишься, потому что я умная очень, – прикусив губу, добавила Майя. С её лица не сходила застенчивая, совершенно ей не свойственная улыбка.

– Майя, устойчивое отношение к женщине всегда определяется с учётом её внешности.

– И это говорит человек, которого я мнила свободным от предрассудков.

– Потому что это не предрассудок! – расхохотался Димка.

– Я-то с тобой водилась именно потому, что ты был самый умный из всех местных.

– Ладно, не ври. Ты со мной водилась, потому что в будние дни твои женихи разъезжались, а подружки из дома ленились вылезти, а тебе скучно на одном месте. А как только «зрелые» в выходные приезжали, ты от меня дёру давала.

– Неправда, – притворно обиделась Майя.

– Правда, – тряхнул головой Димка. – И кто бы подумал, что спустя тринадцать лет ты придёшь и заявишь, что не выходишь замуж ни за одного из этих зрелых из-за боязни одиночества. Я уж точно не подумал бы. Ты меня просто потрясла.

Майя перестала улыбаться.

– Получается, это ты меня недооценивал.

– Майя, я тебя не недооценивал, – вырвалось у Димки. – Что угодно, но не это.

Майя покивала и отвела взгляд.

– Значит, не хватило чего-то, чтобы мы правильно друг друга поняли.

Димка тоже посерьёзнел.

– Умный человек склонен торжествовать при малейшем – даже ошибочном – намёке на понимание, – сказал он. – Отчаявшись его обрести, он из робкой искры раздует спасительный костёр.

– Это ты сейчас о ком? Обо мне? Или о себе?

– Это я к тому, что даже те, кто, как нам кажется, нас понимают, понимают нас значительно хуже, чем нам кажется. Я через это давно прошёл. И вышел через дверь, на которой было написано: впредь не зацикливайся на поиске взаимопонимания.

Майя испытующе смотрела на него несколько секунд и, наконец, развязным тоном заключила.

– Чтобы в такую дверь пролезть, тебе нужно было либо ещё сильнее закрыться, либо стать примитивнее. Не пойму пока, что ты сделал. А, стоп! – вдруг осенило Майю. – Ты женился!

Димка усмехнулся.

– Вот у тебя всё обусловлено взаимопониманием – я заметил. Ты говоришь: мы друг друга недопоняли, потом говоришь, замуж не выйдешь – видите ли, что-то там в тебе недопоймут…

– А ты стрелки не переводи! Мы же ещё не выяснили, как на тебя женитьба повлияла: то ли ты сильнее закрылся, то ли стал примитивнее.

– Мне удалось стать счастливым человеком, и это главное. Благодаря браку или вопреки ему – какая разница.

– Да-да, и что особенно важно – без взаимопонимания. Ну-ка, изложите нам формулу… вашего счастья.

Димка уязвлённо отмахнулся.

– Я тебе говорю – перестань ты циклиться. Я же тоже раньше… всё корпел над своей гармонией, хотел умом до неё дойти. А однажды утром проснулся от будильника, и думаю: за один час сна – что угодно готов отдать. И вдруг до меня доходит, что я вчера будильник забыл выключить, потому что был навеселе, а навеселе – потому что вчера была суббота. И понимаю: вот счастье. Натуральнее не придумаешь. И я подумал: если не испытать счастья в эту минуту и на всю жизнь, то разве возможно в принципе быть счастливым?

– Да ты просто гуру по части обретения гармонии!

– Сама ты гуру, – примирительно сказал Димка, заглянул в Майину чашку, встал из-за стола и полез в ящик у плиты. Через секунду у него в руках возникла бордовая бутылка. Завидев её, Майя развеселилась. – На бутылку не смотри. Это домашнее. Из нашего винограда.

– Отлично, ещё и напьёмся.

 

Димка разлил вино по чашкам.

– Лень за бокалами ходить. Ты не против?

– Да какая разница, – Майя с жадностью приникла к чашке и выпила залпом половину. – Класс. То, что нужно. Кисленькое.

– Ага, и я люблю кислое, – подхватил Димка. – А Маша не любит, она к нему ликёр подмешивает, получается приторный шмурдяк.

– Так, для полного счастья ты мне скажи, где у вас курить можно. Снаружи?

– Нигде нельзя курить, – строго сказал Димка. – Обойдёшься.

– Разбежался, – возмутилась Майя и, вытащив из сумки сигареты, ринулась к крыльцу. Димка вышел во двор, когда она уже выпустила дым первой затяжки. Он остановился позади неё, скрестив руки на груди.

– Курение отбирает у человека здоровье, время и деньги – три вещи, на недостаток которых он постоянно жалуется. Зачем ты куришь?

– Отстань, зануда.

– А я почти поверил, что ты поумнела.

– А я ожидала от тебя большего, чем плоского фельетона, который ты, надо полагать, вворачиваешь во всякой курящей компании, – Майя покосилась на него. В его глазах не было лукавства. Майя сделала глоток вина. – Кстати, никотиновый привкус придаёт алкоголю ни с чем не сравнимую пикантность. Советую попробовать. Это будет похлеще твоего будильника.

Майины щёки раскраснелись. Она, слегка захмелев, восторженно рассматривала Димкин двор.

– Нет, здорово вы живёте, отлично просто. Я тебе искренне завидую. Маленький сад, лужайка, дом, к которому привык с детства. И настоящее вино, – она снова отпила. Вдруг взгляд её поник, сделался почти отчаянным. – Вот все возмущаются, что у нас вино из порошка сделано. А про продукты – вообще любимая тема: там нитраты, там фосфаты, в мясе гормоны, в молоке антибиотики. А я думаю: хуже всего, что души у нас порошковые. А вино – это мелочи.

 

Майя услышала, как Димка спустился с крыльца.

– Слушай, а идём прогуляемся, хочешь? – предложил он. – Такая погода. Сойдём к лиману. Там, кстати, тёплая вода. Я сегодня на рассвете купался.

– Ой, вот я бы сейчас искупалась, – загорелась Майя. – Жаль, купальник не взяла.

– Я тебе подыщу что-нибудь из Машиных вещей.

– Ещё чего не хватало! Я в белье, если что, искупаюсь. Ты только полотенце захвати и вино.

– Сумку твою брать или оставить?

– Бери, бери, конечно!

– Так ведь вернёмся потом.

– Бери!

Димка исчез в доме, а через две минуты появился с пляжным рюкзаком.

– А который час? – спросила Майя, когда они зашагали в сторону склонов. – Твои не должны вернуться?

– Может, и должны. Вернутся и познакомитесь.

– Что-то я не очень настроена. А они не будут против, что ты неожиданно ушёл с подругой детства? – насторожилась Майя.

Димка засопел с загадочной ухмылкой.

– Вот если бы ты с Машей познакомилась, ты бы таких глупых вопросов не задавала.

– С каждым твоим упоминанием о жене я склоняюсь к выводу, что она у тебя просто находка. Я заинтригована. Может, и точно познакомлюсь. Любопытно всё же, что представляет собой женщина, удостоенная любви.

– Ты так говоришь, как будто женщина, удостоенная любви, – это какой-то феномен. Эй, ты куда? Ты что, дорогу забыла, Майюша? – он взял её за плечо и подтолкнул в нужном направлении.

– Именно так я и считаю – это почти феномен.

– Ты не даёшь никому шанса. Потому и не замужем до сих пор. Вот интересно, что их влечёт к тебе, по-твоему? Страсть? Спортивный интерес? Что?

– Инерция и удобство, – тут же констатировала Майя. – С одной стороны – так принято. С другой стороны – стремление к покою. Что ты головой мотаешь? Муж и жена проживают десятилетия, ничего не зная друг о друге. Рожают детей, обзаводятся хозяйством, у них капиталы и обеспеченная старость, они самореализуются, они инициируют и завершают проекты, их жизнь наполнена смыслом. И они не любят друг друга. Не потому что их брак был вынужденным и не потому что любовь осталась в прошлом, а потому что их эмоционального потенциала недостаточно, чтобы любить. Они много работают, чтобы фильтровать информацию, на чувства их не хватает. Всё стало очень логично. Никаких диссонансов. Неустойчивые аккорды дольше одного мгновения не существуют – они немедленно разрешаются. Мне встречались невероятно умные мужчины, мыслящие нестандартно и даже несчастного вида, – Майя вздохнула, усмехаясь. – Знаешь, меланхоличный вид – такого подавленного, полускрытого страдания – очень эффективная приманка. Я даже где-то у Толстого читала, что была мода на меланхоличный стиль ухаживания. И это до сих пор работает! Потому что несчастным человек становится из-за обманутого чувства, и ты смотришь на этого несчастного и понимаешь: вот кто способен на чувства; и попадаешься на эту удочку – влюбляешься, мечтаешь о нём, добиваешься его, и тут оказывается, что меланхолия – это часть его имиджа. Всё его несчастье, в лучшем случае, – эффект от карьерной неудачи, а в худшем – удачная мина, благодаря которой лицо приобретает искусительную многозначительность. Нет в нём никаких чувств. Сегодня он любит, завтра – когда ты уйдёшь – он будет страдать, типа! А послезавтра поставит на твоё место другую женщину, и не заметит перемены. А я не хочу быть женщиной, которая не сумела добиться от своего мужа, чтобы он любил её превыше всего.

Майя умолкла. Димка подал ей руку, помогая спуститься к воде – последние десять метров тропинка давала большой уклон.

Он привёл её в своё излюбленное место: здесь не было деревьев, зато был густой кустарник, а узкая полоска берега была усеяна булыжником. Димка любил этот затон за безлюдье: с одной стороны, неудобный спуск, с другой – недостаток тени отманивали отдыхающих даже в пик туристического сезона. А беззнойным майским предвечерьем здесь было любо-дорого.

 

Димка положил рюкзак на землю и устроился у камня против Майи, которая облюбовала расщелину между двумя валунами.

– И значит, не нужно выходить замуж вообще? – уточнил Димка.

Майя пожала плечами.

– Я в состоянии обеспечить себе комфортные условия, не ограничена в количестве любовников. О детях я пока не думаю, а если припечёт – так какая сегодня проблема завести ребёнка без бонуса в виде мужа. Вот тебе моя формула счастья для нашего века.

– Я не верю, – сказал Димка. – Ты говоришь о дураках. То, что они умеют красноречиво вести переговоры или хвастаются высоким ай-кью, не меняет дела. Если мужчина не умеет понять и оценить женщину, как нечто уникальное, он дурак. И наш век здесь ни при чём.

– Именно век имеет значение. Потому что в наш век человек утратил развлекательное значение для другого человека. Достижения техники, экономя наше время, предлагают нам потратить его на аймакс-кино, гипермаркеты, интернет-форумы, журналы об электронике, товарищеские матчи и сотни прочих дивертисментов. Хочется ещё больше времени, чтобы всё испробовать. Мы перестаём углубляться, в том числе, в себя. Ещё немного, и нам станут предлагать готовые образы с набором эмоций и настроений, списком увлечений и рекомендуемой к прочтению литературой – мы сможем вживаться в подходящую модель, не тратя время на формирование неустойчивых, отпугивающих своей неактуальностью личностей. И это естественно – что современный человек предпочтёт форматизировать себя, потому что цель сегодняшней личности – освоить как можно больше из всего этого разнообразия, ориентироваться в нём, а в идеале – систематизировать его. Чем меньше ресурсов будет расходоваться на неконтролируемые эмоции и психологические проблемы, тем больше шансов достигнуть цели. Сейчас вообще есть такое понятие, как безответная любовь? – пришло на ум Майе. – Я охотно поверю, что она изжила себя как институт. Не ответили на твой интерес – значит, ты ошибся с психотипом. Завтра встретишь того, кто больше тебе подходит. А в крайнем случае – можно предпочесть компьютеры обществу живых людей. Ведь самый простой смартфон способен дать больше и стать интереснее спутника жизни. И даже дети чем-то похожи на смартфоны… Их сначала планируют, потом активно развивают, чтобы иметь возможность похвастать, чем твой уникален…

– Майя, – Димка был взволнован. – Перестань ты забивать голову этой чушью. Она не имеет никакого отношения к твоей жизни. Единственная причина – ты сама никого не любишь. И никого к себе не подпускаешь.

– Это неправда, честное слово, это неправда, – убеждённо возразила Майя.

– Майя, я в этом уверен. Я больше чем уверен. Я это знаю лучше. Я на личном опыте знаю!

Майя вскинула глаза. Димка нервно кривил рот. Плоский лиман беззвучно и чуть заметно шевелил золотистыми краями. Майя приникла к бутылке, долго пила, потом поднялась на ноги и стала раздеваться.

– Ты идёшь, нет? – спросила она.

– Мне не хочется. Я здесь подожду.

 

Майя неторопливо, поджав плечи и поёживаясь, вошла в воду по пояс и остановилась, оглядывая панораму. Потом обернулась к Димке.

– Фантастика, – громко сказала она. – Смотри, какой штиль.

Димка шаркнул ногой и кивнул.

– А ты рукой проведи по воде. Заискрится…

– Фантастика, – гаркнула Майя. – Огнём горит.

– Ага. Я за это штиль и люблю.

– Такое впечатление, что золото внутри, – добавила Майя. – Разрезаешь – а там золото.

– Ага. Ты будешь купаться? Или будешь болтать? Болтать сюда приходи!

– А ты что, боишься, что нас подслушают? – гикнула Майя.

Димка шумно вздохнул, мол, не смешно, потом вдруг выровнял ухмылку.

– Ты похожа на русалку.

Майя с любопытством посмотрела на своё отражение в воде.

– Ни капли, – возразила она. – Русалки они такие… нежные. Если я на кого и похожа, то на Горгону. Нет! Знаешь, на кого? Смотрел фильм «Звонок?» – тут она чуть оттолкнулась от дна и ринулась в неподвижную толщу воды, через секунду вынырнула с фонтаном брызг, развернулась к берегу, снова ушла под воду, перебросила волосы через голову, чтобы они закрыли лицо, и стала потихоньку подниматься из воды, вытянув перед собой руки с растопыренными пальцами. – Понял? – засмеялась она, не удерживаясь в образе.

– Да понял, понял, – откликнулся Димка.

Майя перекинула волосы назад и рухнула на спину, распластавшись на поверхности лимана. Над ней висело бледно-голубое безоблачное небо, мягкое и плотное, как мусс. Руки и ноги ощущали прохладу пахнущей сыростью и илом воды. Прямо перед глазами пролетел баклан. Майя вскочила на ноги и стала самозабвенно лупить по воде, нежась, как ребёнок, в образуемой пене. Потом снова улеглась на спину, распахнула глаза и, пошевеливая кистями, подрейфовала на глубину, там замерла, выдохнула и канула ко дну, потом всплыла, отдышалась и стала нырять ежеминутно, выбираясь на поверхность только набрать воздуха, не успевая даже смахнуть воду с ресниц, и так до самого конца, пока не почувствовала тяжесть в веках и муть в глазах.

 

Заметив, что она собирается на берег, Димка подошёл к воде, протягивая ей полотенце.

– Супер. Ништяк, – отдуваясь и кутаясь в полотенце, повторяла Майя.

– Ништяк. У тебя глаза как помидоры, – Димка подобрал её вещи и держал их наготове вместе с рюкзаком.

– Сейчас я… Минуту, – Майя выхватила у него платье и зашла за куст, сняла мокрое бельё, выжала его и сунула в освобождённый от полотенца кулёк, надела платье, а полотенце обмотала вокруг головы.

– Боюсь, полотенце придётся принять у тебя в дар, – выходя из-за куста, сказала Майя и села рядом с Димкой. Она нащупала в кармане платья сигарету и зажигалку, закурила и, выпуская затяжку, издала блаженствующий стон.

– Кайф. Вино ещё осталось? Почему ты не пьёшь?

– Чтобы тебе больше осталось.

– Охренительно здесь, – сказала Майя, глядя на кручи над лиманом, по её лицу скользнула и проскочила в голос, задевая последние слоги, горечь. – Сколько сотен раз мы здесь сидели и пялились на ту сторону. У нас не было планшетов и игровых приставок, по телеку мы смотрели только записанные на видеокассеты фильмы и мультики, и мы были свободны. Мы были ничем не обременены, – взгляд её сделался стеклянным. Под собственной тяжестью он опустился в песок. Она потихоньку стянула с волос полотенце и сжала его.

Димка молча покусывал указательный палец и смотрел куда-то в бок, где вдалеке две рыбацкие лодки пускали по зеркалу лимана концентрические круги.

– Пора, – сказала Майя. – Возвращаться.

Их взгляды случайно встретились. Майя едва удержала нахальные беспричинные слёзы.

– Посидим ещё, – императивно сказал Димка, пошатнулся, поднимаясь на ноги, выпрямился и заложил руки за спину. – Может быть, ты сбросишь с себя эту страшную тяжесть, которую прёшь с таким насилием над собой.

Майя покачала головой.

– Ты мазохистка, Майя, я только сегодня это понял…

– Только без психотерапии, – раздражённо предупредила Майя. – Мазохистка – очень хорошо. Я буду кем угодно, но не ничтожеством, молча глотающим дерьмо, которым его кормит мудачьё, – в сердцах выпалила Майя.

– Так…

– Давай закроем эту тему! – потребовала Майя. – Я тебя не сужу и к тебе в душу не лезу…

– А я к тебе лезу, – нервно перебил Димка. – Не на правах друга детства, Майя, а на правах человека, который хорошо знает эту заразу. Я же тоже грузился, как мазохист. И теории эти выдумывал десятками, если не сотнями: про наше время, про деганов и мудаков, про карму и вендетту, про что только не было. Всё записано! Могу дать тебе почитать. Ты поздно пришла. Пришла бы ты восемь лет назад! У меня были все ногти обгрызенные и полная голова перхоти. Мы возвращаемся к той же теме… Я хотел устроить свою жизнь… остановиться на чём-то… что бы мне подошло. Я знал, что за всё нужно платить – это я хорошо усвоил из школьной программы по литературе – но платил не то, и не туда. Хотел одно, а покупал другое. И оно копилось, и копилось, мёртвым грузом, и его столько набралось, что меня начало плющить. И я тоже хотел как-то всё это использовать. И тоже хотел стать кем-то. А потом пришлось взять и отдать всё это добро за просто так. Один раз побороть себя и отказаться. И оказалось, что это-то от меня и требовалось для счастья, – Димка шмыгнул носом. – Ты считаешь – я ничтожество?

– Я считаю, ты внушаешь инвалиду-колясочнику, что лучшее средство передвижения – это ноги. У тебя жена, дочь и дом на берегу лимана. Тебе было ради чего бороться. И тебе есть чем это заменить. А у меня ничего нет. И терять мне нечего. Только такие, как я, не обременённые… как ты говоришь, счастьем, способны вынести этот груз. Неужели ты не видишь, что мне сам Бог велел…

– Сам Бог велел? – невнятно проговорил Димка, шагая из стороны в сторону вдоль берега и судорожно поскрёбывая лоб. – Сам Бог велел…

 

Майя сложила вчетверо влажное полотенце, пригладила волосы и заплела их в косу, встала, расправила платье и деликатно подступила к Димке. Димка вздрогнул, повернулся и качнулся на неё.

– Пойдём? – мигнула Майя, и вдруг по спине её прошёл озноб, а лицо испуганно вытянулось – в Димкином взгляде царило смятение.

– Да-да, – он сцепил руки в замок и стукнулся об него переносицей.

Майя, оробев, смотрела на него во все глаза. Тут он сцепил зубы, схватил её руки и принялся их трясти, глядя на неё полными тумана глазами, и вдруг рванул её на себя и вгрызся в её запястье.

Они двигались в такт её пульсу, отстранившись друг от друга, пристально глядя друг другу в глаза. Она опиралась на локти, он – на колени. Её взгляд оставался далёким и неопределённым, и одновременно был немного потерянным, как если бы она не узнавала его, немного стыдливым, как если бы она стеснялась признаться в своих чувствах, и вместе с тем покорным. Он смотрел на неё с тем особым возвышающим снисхождением, с каким человек смотрит на животное или на ребёнка – на того, кто слабее его, но кому он даёт больше любви, чем получает от него. В его глазах читалась нежность до такой степени глубокая, что почти граничила со скорбью. Их взгляды не только находились на огромном расстоянии друг от друга, но казались разделёнными непреодолимым препятствием, как люди, стоящие на противоположных краях пропасти. Но каждый из них тайно мечтал о мостике, и одновременно каждый цеплялся за эту отчуждённость, будто стыдясь испытываемого наслаждения. Но оно прорывалось. Когда она моргнула, её глаза слишком долго оставались закрытыми. Сразу же вслед за этим он слишком шумно выдохнул.

Глупо оставаться чужими, решила она, мы больше не сможем считать, что не были близки. Ни один из нас уже не посмеет отступить, притвориться равнодушным. Нет, теперь невозможно сослаться на то, что у него есть жена, что его мысли всецело посвящены дочери, а её – своим заботам, что эта близость – восторжествовавшая слабость или проявление распутства, на самом деле не свойственного никому из них. Она снова опустила веки и продержала глаза закрытыми ещё дольше, чем прежде. Постепенно он наращивал темп, а она всё сильнее подавалась ему навстречу. Она всё ещё стыдилась признаться, что блаженствует, и потому стала держать глаза закрытыми, а он всё ещё сомневался в этом, поэтому сдерживал вырывающиеся звуки.

Но потом она почувствовала, как он склоняется к ней, как соприкасаются разъединённые прежде участки тел, и веки беспомощно распахнулись. Он усилил давление, она больше пригнулась к земле, а потом – как удобнее всего было сделать – полностью легла на спину и инстинктивно протянула к нему руки. Он подхватил на лету её кисть и поцеловал. Она почувствовала возрастающее желание и, несколько раз рванувшись к нему тазом, вынудила его ускорить толчки. Он приподнялся на руках и навис над ней. Мокрые от пота волосы свесились вниз, лицо и глаза налились кровью – он следил за её реакциями, стараясь угадать необходимый ей темп, и часто поглядывал на кисти её рук, которые держались на его груди и периодически сжимали его кожу.

– Я… сейчас… хочу… – с усилием выговорил он. – Я тебя… сейчас…поцелую… Можно?

Она схватила его за уши и со стоном потянула на себя его сухой горячий рот.

– Я больше не могу, – в отчаянии крикнул Димка, отрываясь от её губ.

– Не нужно. Всё, – прохрипела Майя, откидывая голову на бок.

 

Димка остановился, взял её за подбородок и снова поцеловал. Он целовал её долго, много минут, а потом запрокинул голову и беззвучно рассмеялся.

– Я только что осуществил мечту своего детства.

– Мне так стыдно, – подавленно откликнулась Майя, растерянно разглядывая их обнажённые тела.

– Это мне должно быть стыдно. Не тебе, – он снова поцеловал её.

– Я ничего не понимаю, – пьяным голосом пожаловалась Майя, пока Димка сгребал с камней одежду. – Как так может быть? У тебя семья. А я? Опять я связалась с женатым мужчиной.

Димка посерьёзнел.

– Я прошу тебя, не думай и не говори об этом. Это моя душа. И я за неё в ответе. Если ты не понимаешь – прекрати об этом думать.

– Я хочу понять.

– Я ничего не буду тебе объяснять, – мгновенно отчуждаясь, отрезал Димка. – Успокойся тем, что я не способен на чувства. Мною движет стремление к удобству и покою и жажда разнообразия. Какие могут быть долги перед теми, кого не любишь? Никаких. Вполне удовлетворительное пояснение для тебя.

Майя открыла рот, чтобы возразить ему, но осеклась, увидев мрачный блеск в его глазах. Она побагровела, сорвала с камня своё платье и, вся подобравшись, принялась сидя втискиваться в него. Димка повернулся к ней спиной и через несколько неуловимых секунд – по-солдатски – оказался в джинсах и футболке. Краем глаза он наблюдал, как она, одевшись, нервозно роется в рюкзаке и рыщет взглядом по берегу.

– А где моя сумка? – наконец, спросила она.

– Я забыл её дома, – безжалостно ответил Димка.

– Как забыл? – побледнела Майя. – Я ведь просила тебя…

– Я знаю, просила, и что? – он посмотрел на неё почти с ненавистью.

Майя, стиснув зубы, метнула на него злобный взгляд и рванула вверх по склонам. Вскарабкавшись с подростковой лихостью, она взяла направление на Димкин дом. Подстёгиваемая злобой, она почти бежала. Он следовал за ней, соблюдая дистанцию, но и не отставая.

 

Уже на подходе ей послышался шум с заднего двора, Майя дёрнула калитку, чертыхнулась, обнаружив её закрытой, и одновременно заметила, что Димка сворачивает в обход участка, намереваясь, видимо, зайти через вторую калитку. Она с досадой вспомнила, что он действительно закрывал здесь при ней, и они выходили через ворота с заднего двора. Майя ускорила шаг, огибая Димкин участок, которой с трёх других сторон был окружён каменным забором, обогнала Димку, влетела в ворота и замерла.

Во дворе было полно людей. Преимущественно мужчин, но было и несколько женщин. Большинство кучковались на веранде, где накрывался стол, остальные рассредоточились по лужайке. Майя не успела опомниться, как сзади появился Димка и втолкнул её во двор.

– Добро пожаловать, – насмешливо пригласил он.

На пороге дома появилась молодая женщина со светлыми, до середины шеи, волосами, красиво, с объёмом уложенными, с широким белоснежным лицом и очень аккуратными губами. Она озабоченно прищурилась, выставила вперёд указательный палец и зашевелила им, очевидно, что-то прикидывая в уме, и тут заметила пришедших.

– А вот и Дима! – воскликнула она, бросилась к ним, по дороге меряя Майю возбуждённым, с оттенком недоумения, взглядом, и упала в Димкины объятья. – Привет, родной! – она поцеловала его в губы и вокруг них раз пять. – Я соскучилась.

– Привет, Маха, – ответил Димка, прижимая её к себе одной рукой и слегка покачивая. – С праздником! – затем он отстранил её от себя и развернул к Майе. – Познакомься с Майей. Моя подруга детства. Мы росли вместе. Не виделись тринадцать лет, и вдруг сегодня она зашла ко мне в гости.

Маша с любопытством и восхищением уставилась на Майю. Её губы нарочито застенчиво и крайне доброжелательно улыбнулись.

– Моя жена Маша, – обратившись к Майе, сообщил Димка.

Майя кивнула. Её лицо приняло невозмутимое светское, с оттенком высокомерия, но без ущерба для вежливости, выражение. И хотя внутри неё клокотала ненависть к не скрывающему насмешки Димке, глядя на неё, можно было подумать, что она озабочена сторонними проблемами.

Заметив, что происходит знакомство, некоторые гости приблизились к ним, пожали Димке руку и стали разглядывать Майю.

– Я заметила сумочку в кухне, – сказала Маша, улыбаясь и попеременно глядя то на мужа, то на Майю. – Ещё думаю: вроде, у твоей мамы другая. Да и куда бы вам с мамой понадобилось уйти. А тут такой сюрприз.

– Ага, мы предположили, что к Дмитрию явилась прекрасная нимфа и, играя на скрипке, увлекла его за собой для сексуальных утех, – вставил густобородый субъект с морщинистым лбом и приятным, слегка плутоватым лицом и, с видимым почтением глядя на Майю, прибавил. – Это потому что среди оставленных улик были обнаружены ноты мендельсоновского скрипичного концерта. Вы уж простите, что мы полюбопытствовали – ноты торчали из сумки.

Майя молча качнула головой, давая понять, что ничего страшного во внимании к своей сумке не видит.

– Для сексуальных утех? – переспросил, между тем, Димка. – Как интересно. А можно подробнее, что именно вы нафатазировали?

Бородач с удивлением посмотрел на Димку, затем на Майю и, наконец, на весело хихикающую Машу.

– А я смотрю, ты сегодня в ударе, да? – он хлопнул Димку по плечу. – Я тогда воспользуюсь случаем и лучше пофантазирую на тему собственных сексуальных утех с твоей женой. Ладно?

Димка исподлобья иронически поглядел на него.

– Шалун, – Маша кокетливо скосила глаза и ущипнула бородатого за плечо, после чего прижалась к Димке и обхватила его поясницу.

В эту минуту молодой мужчина у мангала с обнажённой грудью, являющей густую поросль волос, громко закричал, обращаясь к Маше.

– Маруся, неси мясо, уголь почти готов!

– Я не могу, сладенький, – отозвалась Маша, освобождаясь из Димкиных объятий. – Поручи кому-то из девочек. Я гостей встречаю. Или подожди пять минут.

– Я вижу, каких гостей ты встречаешь. Это же твой благоверный. Он что, сам дорогу в кухню не найдёт? – проворчал шашлычник. – К тому же, он с подружкой, ему сегодня не до тебя. Значит, ты на наше попечение остаёшься.

– Похоже, круг участников сексуальных утех расширяется, – потёр руки бородач.

– Молчи, извращенец, – приказала Маша, разминая Димкину руку. – В следующий раз буду звать вас исключительно с жёнами.

– Ой, ой, напугала! – захохотал шашлычник.

– Ну, что мы застряли на пороге, – спохватилась Маша. Она изящным машинальным жестом вспушила волосы. Майя отметила, что у неё длинные чёрные ресницы, аккуратные подкрашенные брови и гусиные лапки под глазами. – Идёмте, Дим. Майя, проходи, присоединяйся к нашему сабантуйчику.

– Большое спасибо, – пружиня по оживлённым, смеющимся Машиным глазам, пробормотала Майя. – Я вернулась за сумкой. Мне уже пора. Извините моё удивление – я не ожидала, что здесь всё так переменится. Я поздравляю вас с вашим праздником – к сожалению, не знаю конкретно, какое событие…

– Да день рождения у неё! – подсказал бородатый. – У Маруси! Оставайтесь, Майя. С нами весело. Это мы только с виду такие придурковатые и сексуально озабоченные. На самом деле мы интеллигентные люди, клянусь вам. Нет, мы, конечно, любим секс. Но мы знаем и другие темы. И мы испытываем слабость к музыке. Я как увидел ноты в вашей сумке – я в вас заочно влюбился. Клянусь вам. Вот я всегда Машку любил. Беззаветно. И безответно. – При этих его словах Маша жеманно закатила глаза. – Но как увидел эти ноты, что-то меня кольнуло в сердце, и я, представьте себе, впервые задумался, а не поменять ли мне возлюбленную даму. Если вы останетесь, я, может быть, и решусь.

– Ах, вот как! – притворно возмутилась Маша. – Ну хорошо, хорошо. Когда ты в следующий раз будешь меня на танец приглашать, когда будешь серенады мне петь, я тебе напомню этот разговор!

– Душа моя! – кривляясь, вскричал бородач. – Одно твоё слово – и я у твоих ног.

– Я не сомневаюсь, что много теряю, но, к сожалению, не могу… Дмитрий, – Майя впервые с тех пор, как они пришли, посмотрела прямо на него. – Тебя не затруднит забрать мою сумку?

Димка кивнул и безмолвно исчез в доме.

 

– Странно, что мы не были знакомы раньше, – оглядывая Майю с головы до ног, проговорила Маша. – Муж никогда не рассказывал о тебе. И не припомню, чтоб видела тебя на какой-нибудь фотографии. Я думала, что знаю всех друзей его детства. А вы близко общались?

– Не очень, – вежливо ответила Майя. – Только летом. Димка на два года младше меня. Когда мы были маленькими, эта разница была очень заметной. Так что он был для меня как младший товарищ.

– Она намекает, что секса у них не было, потому что он ещё не созрел к тому времени, – бесцеремонно ввернул бородач, широко улыбаясь и, очевидно, в восторге от своей остроты. – Так что расслабься.

– Ну и хам же ты, Володя, – напустилась на него Маша.

– Но тебе же это нравится, люба моя, – Володя ухватил её за подбородок и легонько потряс и тут же, закачавшись, протянул. – Я не могу, эти глаза, я сейчас сдохну от этой мордашки.

– Да и к тому же, – отмахнулась от него Маша с явным удовольствием. – Тогда – это тогда, а сейчас – это сейчас.

– А сейчас у него есть ты, – умилённо напомнил бородатый Володя.

– Ну и что же? Кто их знает, где они были и что делали? – Маша подмигнула Майе.

– А то, что таким женщинам, как ты, мужчины не изменяют.

– Почему же ты столько лет не объявлялась? – Маша, между тем, вернулась к допросу Майи.

– Разве можно ответить на такой вопрос, чтобы никого не обидеть? – пожала плечами Майя и нетерпеливо посмотрела на дверь дома – где там застрял Димка. – Я и сегодня зашла случайно... Наверное, потому, что понимала, что прохожу здесь в один из последних разов. Мой отец продаёт дачу…

Маша с пониманием закивала.

 

Наконец появился Димка. Майе показалось, что его щёки неестественно раскраснелись, как будто кто-то влепил ему пощёчину. Он передал Майе сумку и, не глядя никому в глаза, сказал.

– Я провожу.

– Ни в коем случае, – отказалась Майя.

– Да ты что! – воскликнула Маша. – Конечно, пусть проводит тебя. Ты ведь без машины?

– Я на машине. Она тут неподалёку припаркована.

Димка недоумённо повернул к ней голову.

– Вот пусть и проводит до машины. Давай, давай, родной, – распорядилась Маша, целуя его. – Может, он ещё уговорит тебя остаться, пока дойдёте.

– Всего доброго, – попрощалась Майя, выходя. Она не стала упорствовать, чтобы Димка не провожал её.

 

Они шагали по асфальту и молчали. Майя шла, опустив голову и прижимая к боку сумку, не видя ни Димкиного лица, ни походки.

– Зачем ты сказала, что на машине? – прервал, наконец, тишину Димка.

– Я действительно на машине. Она стоит у дороги, здесь недалеко. Мне не нужно, чтобы кто-то из соседей видел.

– Мне тоже нельзя видеть? – спросил Димка.

– Смотри, – разрешила Майя. – Только не говори никому, что видел.

Димка хмыкнул. Оставшуюся часть пути они прошли молча. И лишь у машины они стали друг напротив друга и посмотрели друг другу в глаза.

– Как ты поедешь, ты пила вино?

– Каких-то триста-четыреста грамм. Всё выветрилось давно.

– Ну, прощай, – сказал Димка.

Майя кивнула, но помедлила садиться в машину. В нерешительности она вдруг, неожиданно для самой себя, сделала шаг к нему и приблизилась вплотную. Он не двигался. Она задержала взгляд у него на подбородке – ровно на уровне своих глаз – а потом вдруг положила голову ему на плечо. Он обнял её спустя некоторое время, как будто оно понадобилось, чтобы он совершил над собой усилие. Майя подняла голову с его плеча, чтобы видеть его глаза.

– Можно теперь я тебя поцелую? – спросила она.

– Тебе уже не стыдно? – строго спросил он.

Она промолчала. Он покачал головой.

– Я сам тебя поцелую.

Он поцеловал её с нежностью и горечью, с некоторой даже мукой, сжимая руками её волосы, а под конец прижимая к себе всю её и до боли сдавливая ей грудь.

– Ну, прощай, – тихо сказала Майя, когда он, наконец, отпустил её.

– Послушай, – вдруг спросил Димка. – Ты же никого не убила? И машину от соседей прячешь…

Майя тоскливо усмехнулась и повторила:

– Прощай.

– Прощай, – согласился он, уже со спокойным, почти умиротворённым лицом.

– Будь здоров, – Майя завела двигатель, опустила стекло и улыбнулась ему.

– А ты будь свободна, – кивнул Димка и, прежде чем она переключилась с нейтральной передачи, схватил её руку и поцеловал.

Она кивнула с выражением послушания на лице и тронулась, поглядывая в зеркало заднего вида, как он стоит и смотрит вслед машине, скрестив руки на груди, перекосившись набок и чуть ссутулив плечи, пока его фигура не уменьшилась до размеров муравья.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за ноябрь 2016 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению ноября 2016 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.