Картофельное пурэ

 

 

 

 

 

Алтарь и все главные иконы для Дворца заказали знатному богомазу и живописцу Ивану Кузьмичу Омлетову. Известен был Омлетов тем, что на своих полотнах, даже древнеисторического или духовного содержания, не чурался изобразить кого-либо из значимых лиц, хотя бы и в образе мифологических и библейских персонажей.

Так, на его картине «Вхождение в Иерусалим» птица-тройка несла Спасителя сквозь снежные вихри на фоне группы колхозников, размахивающих трехцветными вербочками, а морды лошадей, составляющих птицу, до боли напоминали чертами своими троих основоположников марксизма. В диптихе «Св.Петр и св.Павел», обыкновенно вызывавшем у благодарного зрителя сильные чувства своим гиперреализмом, св.Петр стоял в саду перед дощатым сооружением, чем-то неуловимо схожим с сортиром на дачном участке единоутробного брата ректора отца Лупиана, и глядел пронзительным серым глазом вдаль, держа в руке окровавленный меч и попирая ногами отсеченное ухо, покрытое густой черной шерстью. Св.Павел же, вывернув одухотворенное лицо свое немного вбок, кротко возводил очи горе, а перстом указывал на славянские буквы, начертанные на экране прижатого к груди ай-пэда.

Отчасти и поэтому работы Омлетова высоко ценились сильными мира сего, и многие из оных считали хорошим тоном иметь в гостиной свой портрет кисти Ивана Кузьмича. Говорили, что даже сам Ресурсенко заказал ему изобразить себя в образе Юлия Цезаря с Клеопатрой в объятиях. Утверждавшие это, правда, не видали самого портрета, и с уверенностью подтвердить факт его написания затруднялись.

Нередко какое-нибудь из значимых лиц, посещавших мастерскую Омлетова, дабы, прогуливаясь под руку с живописцем, оглядеть его многочисленные полотна, расставленные в беспорядке на мольбертах, а то и просто прислоненные к стенке, вдруг замечало:

– А что это у вас, милейший Иван Кузьмич, копье у св.Георгия немного как бы коротенько? Этаким копьецом прилично, пожалуй, пронзить какую-либо легкую закуску, подаваемую обыкновенно к коктейлям, а уж никак не замочить злейшего врага рода человеческого, каковым, однозначно, является столь мастерски изображенный вами змий.

Тогда Омлетов бережно извлекал свою руку из-под локтя значимого лица и, отойдя на уместное расстояние, прикрывал один глаз ладошкой, а другим бдительно вглядывался в свое творение, то приседая, то, напротив, становясь на цыпочки и вытягивая шею. После этого Иван Кузьмич заходил с иного края холста и проделывал ту же штуку, закрывая, однако, уже другой глаз. Приблизившись вновь к значимому лицу, которое, впрочем, почтительно ожидало, пока маэстро завершит сие священнодействие, художник пристально и с некоторой суровостью смотрел прямо в глаза сиятельному гостю, отчего тот даже слегка смущался, думая: «А не сморозил ли я, право, какую-нибудь херню?», как вдруг широкое и блестящее, как сковородка, лицо Омлетова озарялось сладчайшей улыбкой подобно лику античной богини с пурпурными перстами, и маэстро несколько отрывисто, как если бы он был взволнован до глубины души, отвечал:

– На самом деле, не могу, Ваше превосходительство, не позавидовать Вашему острому глазу и художественному чутью, как то есть, зреть в корень! Немудрено, что при Вашем попечении столь пышно расцвели у нас все науки и искусства, прозябавшие прежде в небрежении. Поправлю, по любому, нынче же и жду вас снова, Ваше превосходительство, как только позволят Вам многотрудные государственные заботы. Ибо что может быть важнее для скромного маляра, нежели отеческое внимание и мудрый совет столь просвещенной особы!

Итак, что касается места действия, вопрос решался сам собой: во Дворце, где же еще? Теперь следовало определиться с персоной, коей возможно было доверить столь ответственное и необычное предприятие. Круто, конечно, было бы, когда б сам Владыка решился провести сию церемонию, да еще отснять все это с четырех камер и представить изумленной публике в формате 3D – то-то бы вышел пиар на весь мир! Но Преосвященный шел больше по административной части, а тут требовалась узкая специализация, да и, если откровенно сказать, страшноватое дело-то. Кто его знает, как повернется, потом ноги не унесешь!

Крутили-вертели иерархи, а вышло, что кроме как призвать отца Евтерпия, другой, как говорят в народе, альтернативы нет. Да и что такого уж отвратительного в этом самом отце Евтерпии? Ну, поддает неслабо, так это не он один. Конечно, негоже лицу духовного звания являться на занятия ли в семинарию, на заседание ли совета иерархов в непотребном виде, икая и матерясь, однако, уместно будет спросить, а с кем не бывает?

Еще смущала многих некоторая склонность отца Евтерпия к молодым и миловидным семинаристам и послушникам, и ходили слухи, будто неспроста он привлекает то одного из них, то другого к неким работам на выезде, ибо замечено было, что, благодаря его высоким связям, карьерный рост таковых привлеченных значительно убыстрялся, и иные из них немедля после выпуска получали хлебный приход, другие, не имея даже минимального опыта работы, занимали ответственные должности в богатой обители.

Но и это, следует признать, уже не шокировало. В конце концов, девочки ли, мальчики, лишь бы службу исполнял. А исполнял отец Евтерпий, ничего не скажешь, на все сто. Недаром же на VIP-отчитки звали исключительно его. Бывало, конечно, что забухает не ко времени, а у супруги какого-либо значимого лица бесы прямо из глотки лезут. Ну и позовут другого, и вроде читает из того же формуляра, и голосище поставлен, и сам хорош, ан через день-другой бесов-то еще больше, и начинают уже на дворню перекидываться.

Вот что, кстати, рассказывал нам давеча по секрету один болтливый дворецкий: у федеральной известной барыньки приключился раз припадок. Дело-то обычное: стоит себе на четвереньках, воет по-собачьи, на образа плюет там, хулу изрыгает, дым изо рта пущает. Обождала бы, пока у отца Евтерпия запой, тем паче, что дольше двух-трех недель за ним и не водилось. Нет, подавай ей отчетчика незамедлительно! Ну, привезли, уж не помню, откуда, кажется, аж из Сербии, повели в домашнюю часовню. А о том не подумали, каким чином он отчитывает, чего, как... С виду-то все нормально: изыди, мол, туда-сюда. Барынька, как водится, мордой в пол хряпнулась, кровь из носу, вроде и не придерешься.

Расплатились с этим согласно договора, в аэропорт отвезли. Глядь, на второй день-то еще хуже: голосами заговорила, бьется вся, не знаем, что и делать. Депутат ейный как раз по делам отъехал, не то в Венесуэлу, не то в Зимбабве, в общем, туда куда-то. И пришла как раз Мариола убираться, горничная, значит, филиппинка. Только на барыню глянула – как ее перекосит! И поперло у нас, извините за выражение, натуральное вуду. Берет эта Мариола нож для омаров, достает из клетки попугая – хрясь его, только перья полетели! И вот они на пару принялись зеркала кровью мазать, одна орет благим матом, другая извивается не хуже кобры. Прислуга вся по подсобкам заперлась – не ровен час, снесут башку по запарке!

Как раз приезжает барин, да не один: приспичило ему, значит, к обеду пригласить посла, вроде таитянского, но точно не помню, врать не буду. Заходят в дом, а там, прости Господи, такой полуторагейст, что мама не горюй! Люстры уже летают, швабры бегают, все дела. Хозяйка в разноцветных перьях, под глазом фингал еще с давешней отчитки, на губах пена, газы с шумом из нее отходят, а Мариолка – та вообще! Разнагишалась, вся в кровище, и гоняет по этажам с ломтерезкой за карликовым пинчером!

Барин аж растерялся. Стоит, не знает, что делать, лепечет: «Милая, милая, что, мол, с тобой?». А милая давай его по матушке; голос хриплый, как у Кольки-сантехника, если пьет дня четыре, ну да ладно. Тут посол этот в лице как-то переменился, скидавает, значит, смокинг, грудь такая волосатая, а на груди ожерелье из зубов крокодила или там еще кого, не знаю. И понеслась у них втроем!

Хозяин-то смекнул, что дело плохо: уже краны сорвало, вода хлещет, розетки позамыкало, лестница дрожит, того гляди, рухнет. Звонит ментам, те приехали забирать, так посол им: иммунитет, мол, дипломатик. Руками развели, уехали. Пожарные посмотрели, ну обесточили, тоже отвалили. А эти все не уймутся, картины рвут со стен, блюют, свинничают, библиотеку разоряют. И заходит к барину сосед: мол, братан, не знаешь, чего свет вырубили? Конкретный такой хлопец с Головоломска, крест здоровый золотой на шее. Видит, какое дело, берет этих двух дур за шкирняк, как даст их лбами одну об другую! Всё, лежат спокойно, отдыхают. Афроамериканец, значит, на него, а крест-то святой силу имеет немалую. Посол трясется весь, зубы скалит, а подойти ни в какую. Ну, сосед ему и накатил. Мол, приехал к нам в Россию, веди себя прилично, соблюдай наши традиции.

Вот за то и уважали отца Евтерпия, что после него никаких таких осложнений не наблюдалось, и хотя брал он подороже, чем Алла за корпоратив, но уж лучше раз заплатить и спать спокойно, чем всю жизнь шарахаться от собственной супруги с пилкой для ногтей, да еще иметь неприятности за нанесение лицу, находящемуся на дипломатической службе, менее тяжких телесных повреждений, повлекших за собой временную потерю трудоспособности.