Почётное место

Утром в ДК первым на пути Василия попался художник-декоратор Николай Макарович Селивёрстов. Обычно его, как и Иваныча, звали по отчеству. Уважая возраст – художник уже разменял седьмой десяток лет. Или обращались ещё проще – дед или Старый. Макарыч на это не обижался. Тоже старейший работник «Зари», которому много прощалось потому, что его супруга заведовала одним из отделов бухгалтерии в администрации. Поэтому, наверное, и вел себя Старый несколько разгильдяйски. Часто позволял себе и опоздания, и прогулы, и систематическое употребление горячительных напитков в рабочее время. Свободно критиковал начальство, если находил ниспосланные свыше приказы и директивы неумными или нерациональными. Но как человек – отменный собеседник, добряк и рубаха-парень. Очень хороший Васин приятель – они подолгу просиживали в свободные часы за шахматами. Имели неисчерпаемый запас тем для общения и похожие интересы и воззрения.

– С женой поругался, – ответил товарищ на невысказанный вопрос Василия по поводу раннего появления. – Пойдём ко мне, поболтаем. У меня, к тому же, дело к тебе есть…

В ярко освещённом кабинете бросался в глаза мольберт. А конкретнее – наполовину нарисованная на ватмане, прикреплённом к мольберту, обнажённая дама сногсшибательных форм. На низеньком диванчике, посередине, лежала шахматная доска с начатой партией. Среди шахматных фигурок стеклянно поблёскивали две маленькие стопки. На подоконнике что-то мелодичное и расслабляющее мурлыкал радиоприемник. Василий присел на диван и принялся любоваться незаконченной картиной. Селивёрстов по пояс скрылся в огромном шкафу, стоящем в углу кабинета. Что-то с грохотом там ронял, чем-то шуршал и скрипел, шепотом чертыхался.

– Значит, изменяешь жене с прекрасной незнакомкой, да, Старый? Во все тяжкие пустился на почве ссоры? – Василий взял в руки одну из стопок и с подозрением понюхал её. Судя по свежему запаху, посуда недавно использовалась по назначению.

Художник наконец нашёл искомое. Уселся по другую сторону шахматной доски, вручил Василию шоколадку. Пока тот непонимающе вертел её в руках, покосившись на мольберт, пояснил:

– Давно не пробовал уголь – всё краски использовал больше. Захотелось вспомнить, как это. Потом, попозже, наверное, ещё и тушью попробую что-нибудь, и карандашом. Да что ты ей глазки строишь, раздевай её давай. – Это обращение касалось шоколадки, которую Василий продолжал вертеть в руках.

Макарович порылся за спинкой дивана и жестом фокусника извлёк на свет бутылку коньяка. Василий даже не успел издать протестующего возгласа, а обе стопки уже были наполнены. Художник взял одну из рюмок, выжидающе посмотрел на Василия. Тот, из вежливости, взял вторую и передал приятелю шоколад. Можно, да и нужно было отказаться от выпивки. Но уже налитая жидкость мерцала, манила и гипнотизировала. Желание выпить росло и крепло с каждой секундой. «Да какая разница, днём раньше – днём позже?..»

– Застал врасплох, что называется… – Неверов то опускал ёмкость на доску в компанию фигурок, то поднимал на уровень груди. – Пить или не пить, вот в чём вопрос… Мириться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться?..

– Давай уже, что тут думать. Принц датский. – Селивёрстов выпил и уже с удовольствием катал во рту кусочек шоколадки.

Василий глубоко вдохнул, медленно выдохнул, и… крепко зажмурившись, выпил. И замер с закрытыми глазами, прислушиваясь к себе и игнорируя протянутый шоколад. Затем медленно и осторожно поставил рюмку на доску. Спустя миг рюмки снова были полны, а бутылка спрятана за спинкой дивана.

– Поздравляю с вступлением в должность, – поднял рюмку Николай Макарович.

– Спасибо, – принял поздравление Василий. – Стоп! В какую, в жопу, в должность?

– Ну ты же теперь Дед Мороз. Надо это отметить.

– Да уж… Угораздило так вляпаться…

Они выпили ещё по одной. Василий опять прислушался к ощущениям. Потеплело, краски обрели множество тончайших оттенков, звуки радио стали глубже и насыщеннее. За окном в пасмурном сумраке опускались одиночные, пока, снежинки. Всё навевало покой и расслабленность.

– Во сколько у вас репетиция? – поинтересовался Селиверстов.

– В одиннадцать. А в три послеобеденного уже утренник. А я слов толком не знаю, и что-то, если честно, страшно мне и позорно.

– Расслабься, – посоветовал Старый. – Импровизируй. Дети-то сценарий не читали. Так что если и забудешь что – невелика важность. Им главное что ты, Снегурочка и ёлка на месте – значит праздник состоялся.

– Всё равно неуютно мне…

Селивёрстов с готовностью сунул руку за диван.

Опрокинули ещё по рюмке. Машинально, не сговариваясь, продолжили шахматную партию с тех позиций, на которых стояли фигуры.

На генеральную репетицию явилась директор. Она считала себя опытным и знающим режиссёром и с ходу начала вносить поправки и давать указания актёрам. «Этот зайчик не оттуда начал прыгать. Баба Яга должна быть более доброй, иначе дети испугаются. Кощей, наоборот, должен быть более убедительным. Снежинки в хороводе кружатся слишком быстро». Когда Марина Сергеевна дошла до Деда Мороза, Василий стал запинаться и спотыкаться; сначала перепутал, а потом и вовсе забыл свои слова. Возмутился по этому поводу:

– Куча руководителей и все со своими подходами! Вы сначала между собой договоритесь: как кому себя вести на сцене. А то режиссёр одно велит делать, директор – другое. А я сейчас запутаюсь и начну вообще отсебятину пороть.

Репетиция закончилась перепалкой и выяснением отношений. Все нервничали и были недовольны друг другом. Актёров отправили повторять и доучивать текст. За Василием закрепили костюмершу Людочку. Точнее, она сама вызвалась помогать, по доброте душевной. Девушка присутствовала на всех репетициях и прекрасно знала весь текст сценария. Облачённая в ростовую куклу тигра (наступающий год – год тигра), девушка должна была подсказывать новоиспечённому Деду Морозу реплики, если он их вдруг забудет. Ну и с облачением и гримом также должна была пособить. Участники разошлись по кабинетам готовиться и собираться с силами.

Неверов выскочил на улицу в накинутой на плечи, незастёгнутой куртке, закуривая на ходу. Остыть, освежиться. Снегопад разошёлся не на шутку: видимость в пределах пятидесяти метров, да и то только силуэты строений, людей и предметов; машины угадывались по включённым фарам и звуку моторов. Василий проплыл сквозь снежную кашу до ближайшего продуктового магазинчика. В нём купил бутылку водки, несколько сосисок в тесте и пакет кефира. С этим провиантом вернулся обратно в ДК, притащив на себе целый сугроб.

– Ответная любезность, – уведомил Неверов Селивёрстова, вваливаясь в кабинет. Тот обрадовался появлению Василия. А ещё больше – появлению вместе с Василием бутылки водки и пакету с закуской.

– Извини, конечно, что так скромно, – повинился Василий. – Но коньяк, собако, очень «непокарманистая» штука.

– Да мне без разницы, что пить, – признался Старый. – Надо было мне сказать, я бы добавил…

– Ну вот и ладушки, – сказал Иваныч. – Давай тогда по маленькой, а то меня что-то мандраж бьёт перед выступлением. Как бы не усраться там от волнения. Никогда не знал, как себя с детьми вести. Тупые инопланетяне – вот кто они для меня.

– Ты справишься, – уверил его в очередной раз Селивёрстов.

Первый утренник, как и первый блин из пословицы, прошёл кое-как. Многие забывали свой текст и на ходу придумывали что-то близкое по смыслу. Людочка подсказывала Неверову его реплики, но за гвалтом публики и под шапкой, закрывающей уши, услышать её было нереально. Приходилось додумывать, импровизировать. Все заметно нервничали, совершали кучу ненужных действий, путались, повторялись. Василия раздражала накладная борода: от неё зверски чесался нос. Но нос и щёки были покрыты розовым гримом, изображающим морозный румянец, и почесаться никак не получалось из опасения размазать по лицу сценическую раскраску. Шапка съезжала на глаза, шуба сковывала движения. Да вдобавок ко всем этим досадным помехам постоянно отключался микрофон. Приходилось орать, а кричащий Дед Мороз – это совсем не хорошо. Не то, что положено. Некоторые дети лезли к родителям на руки и прятали за родными свой страх. «Я так дождусь – и меня разгневанные взрослые линчуют за испуг своих маленьких чад, – сокрушённо думал Василий, изо всех сил пытаясь выглядеть добродушным хозяином праздника. – Повесят меня на праздничной ёлке. Или мешок на голову – и тёмную мне, толпой»… Для полного комплекта неприятных мелочей – от нервов, тёплой шубы и яркого, горячего света софитов Неверов вспотел. Сначала чуть-чуть, потом всё больше и больше. Пот тёк со лба, размывал по пути белую краску на псевдоседых бровях и затекал в глаза. Под конец представления от затёкшего в глаза грима Вася почти ничего толком не видел. Ну и ещё в туалет хотелось просто катастрофически.

То ли из-за испуга, то ли из-за необычности своего положения Василию показалось, что время театрализованного представления пролетело очень быстро. Вот уже и всё, конец, «зажгли» ёлку, аплодисменты, радостные вопли и т.д. Василий быстро побежал за кулисы, обрадованный тем, что всё закончилось. Но нет! За кулисами дожидалась Марина Сергеевна и вытолкнула незадачливого артиста обратно. Оказывается, некоторым детям (что удивительно!) зрелище понравилось! И довольно много таких детишек! И теперь они все ждут снаружи, чтобы сфотографироваться с понравившимися персонажами, посидеть на коленях, поклянчить подарки. А с Деда Мороза течёт пот, он весь в мыле, ему охота в туалет, от нервного напряжения и некстати приболевшего микрофона несчастный «дедушка» еле говорит, и вообще ему за себя стыдно. А тут ещё родители и родственники, те, что посмышлёнее, лезут из-за спины, подсовывают подарки для своих малышей. А тем ребятишкам, близкие которых недостаточно продумали такой вариант, как выпрашивание подарка у Деда Мороза, приходится врать, что он ещё придёт к ним домой и принесёт подарок под ёлку.

Иваныч еле дождался, что его оставят в покое. Срывая на ходу костюм, бороду, размазывая по лицу грим, помчался в туалет. Потом долго с остервенением умывался холодной водой с хозяйственным мылом. И, добравшись до кабинета художника, жестом показал, как срочно и как много ему нужно выпить. Руки и ноги ходили ходуном, першило в горле. Селивёрстов налил ему сразу грамм сто, подал начатую бутылку с кефиром – запить. И только выпив и откинувшись на спинку дивана, Василий почувствовал, что напряжение начало потихоньку сходить на нет. Вернулся голос.

– Это полный апокалипсис, Старый. Я думал – конец мне… – пожаловался он.

Селивёрстов понимающе ухмылялся и наливал следующую.

– А как ты хотел?… Давай, с почином.

Не успели выпить, как за ними прибежала Людочка.

– Так, мальчики, не расслабляемся сильно, через пять минут разбор полётов у директора!

Иваныч ожидал разноса и позорного разбирательства ошибок. Но директорша лучилась от удовольствия и расточала похвалы.

«Она что, издевается что, ли?» – подумал Василий, слушая Марину Сергеевну. «Да вроде – нет. Может, я чего-то не понимаю?»

– Поздравляю вас, дорогие мои! – обратилась к коллективу начальница. Все справились хорошо. Молодцы. Отзывы самые хорошие. Были маленькие осечки, но это всё пустяки. Дети довольны. А свои ошибки, я надеюсь, все осознали в процессе. И завтра вы выступите ещё лучше. От своего имени и от лица режиссёра объявляю всем сотрудникам благодарность. Вопросы, предложения, пожелания?

«Да уж, справились. Показали класс. Шоу уродов», – Василия мутило от директорской лести и намеренного завышения заслуг каждого.

– Передайте, пожалуйста, звукотехнику, – сказал Василий, глядя на директора, – если это… недоразумение мне ещё пару раз забудет микрофон включить – я ему в бубен настучу. Я же замумухался орать сегодня!

– При чём тут я, если это микрофон глючный! – аж подпрыгнул на месте Максим.

– Вы передайте, а он пускай выводы сделает для себя, – всё так же равнодушно попросил Василий у Марины Сергеевны.

– Разберёмся, – пообещала она в ответ. Порылась среди брошенных на столе листков факса и продолжила:

– Мне тут сверху что-то вроде разнарядки спустили. Общественная работа. Точнее, благотворительность, так правильнее, наверное. Тридцать первого от нас требуется проехать по адресам и поздравить детей-инвалидов. Так что готовьтесь, Василий Иванович – с вами поедет в роли Снегурочки новая сотрудница, я завтра всем её утром представлю. Ну и Люда – у вас с ней хорошо получается работать, слаженно. Текст поздравления заберёте у режиссёра после планёрки. Микроавтобус за вами подадут к четырём дня, потом развезут по домам.

– А по платным мероприятиям у нас работают Алексей и Надежда. – Специалист по свету и одна из методистов важно переглянулись и приосанились. – После собрания задержитесь у меня, обговорим подробности. А теперь – всем спасибо, всем отдыхать. Только завтра приходим на час раньше.

«Какие ещё, к дьяволу, дети-инвалиды? Была же речь только о спектакле здесь, на месте. Она что, смерти моей хочет?» – Иваныч подумал, стоит ли возмутиться и будет ли от этого толк. Решил, что пользы от его бунта – ноль, как обычно, всё закончится ссорой и унижением самого протестующего и только испортит всем настроение в конце дня. Да и попробуй тут подними скандал из-за неурочной работы, когда речь идёт не просто о детях, а о детях больных. Поэтому он только страдальчески поморщился, глубоко вздохнул, и ещё больше понурился.

Городом всецело завладел снегопад. Хлопья летели так же безостановочно и торжественно; ступни полностью проваливались в белое покрывало. Ослеплённый стихией, Василий еле-еле протаптывал себе тропинку в снежных наносах. Опьянение почти прошло. Остался только противный вкус во рту. На смену дневному подъёму сил пришли апатия, какая-то полнейшая вымотанность и горечь. Пропотевший, а потом озябший, Неверов чувствовал себя использованной вещью; игрушкой, которой поигрались, а потом, натешившись, выбросили в мусор. Усталость лежала на плечах, подобно набитому песком мешку, однако Иваныч нашёл в себе силы зайти в магазин. Отстоял очередь, набрал на все имеющиеся при себе средства пива. И с набитым пакетом, ещё тяжелее и глубже увязая в запорошенных дорожках, поплёлся домой.

Дома первым делом перетащил в ванную комнату магнитофон, пепельницу, сигареты. Затем открыл пиво и с запотевшей бутылкой залез в горячую воду.

Бывшая жена Василия часто, бывало, посмеивалась над этой потребностью – греться в ванной с пивом (а то и с чем погорячительнее). Частенько он хватал её в охапку и прямо в одежде увлекал к себе в воду. Обычно это было смешно и заканчивалось сексом. Сейчас, вспоминая это, Иваныч слабо усмехнулся. И по привычке заговорил с ней. Мысленно, конечно же – реально до бывшей пассии было тысячи полторы километров и несколько лет разлуки. Но это не мешало Василию разговаривать с ней, делиться своими переживаниями и размышлениями. Не самый плохой собеседник, если никакой альтернативы ему нет.

«Вот видишь, кролик, снова зима. Опять я мёрзну и греюсь, как обычно, горячей водой и холодным пивом. И, похоже, я опять начинаю пить. Потом буду снова бросать. Всё возвращается на привычные места»…

«У тебя неприятности?» – поинтересовалась воображаемая собеседница.

«Да нет, что ты…» – Иваныч прикрыл веки, чтобы лучше видеть её. «В целом всё нормально – есть, где жить, что одеть, чем питаться, даже на выпивку, вот, остаётся. А вот чисто психологические трудности… Знаешь, кролик, мне иногда кажется, что где-то внутри у меня, глубоко в душе – огромная такая дыра в никуда. И в неё, в дыру эту, всасываются и пропадают все мои здравые помыслы, все благие начинания, все правильные устремления, всё, что есть во мне хорошего. И всё, что я есть – гниющее мясо, натянутое на абсолютное ничто. Что я изнутри абсолютно пуст. Оболочка занимает место в физическом мире, подчиняясь обстоятельствам, совершает какие-то действия, зачастую совершенно не аутентичные, кстати. Мне вообще очень часто непонятны мои поступки и мотивы. Бестолковое существование. И страшно представить себе – что же будет дальше…»

Что-то утешительное находил Иваныч в этой хмельной жалости к себе. В этом разговоре с выдуманным воплощением женского участия, теплоты и доброго внимания виделось нечто определённо глупое, но чертовски умиротворяющее. Да и само уныние под влиянием алкоголя было светлым и необременительным. К тому же в подпитии было намного легче оправдаться перед самим собой. Типа – это не я виноват в том, что у меня всё нескладно в жизни, это злые люди и беспощадный мир вовремя не разглядели моей значимости, исключительности. Мешали развиваться как должно, а потом и подавно загнали меня в норку и закрыли глаза на мое плачевное положение. Фантазия с лицом любимой подруги ласково жалела и утешала Василия. Так они и проговорили до тех пор, пока не кончилось пиво в бутылке и не остыла вода в ванне. Потом магнитофон с пепельницей и сигаретами переместились на прикроватную тумбочку, а Иваныч с новой бутылкой пива – на кровать. Укрытый тёплым одеялом, он ещё пытался при свете ночника учить текст поздравления детей на дому. Правда, скоро бросил это занятие – корявые стихи поздравления совершенно не укладывались в память. А вот пиво укладывалось в желудок без вопросов…