Не прощаясь

Май уже подходил к концу, и расстройство сна переросло из разряда временного неудобства в разряд серьёзных неприятностей. Ночи проводились в сражениях с собственным организмом в попытке отключиться. Были перепробованы все известные средства борьбы с недугом, но положительного результата даже и не намечалось. А там не за горами лето, и это вызывало ещё большую нервозность, потому что – памятуя опыт нескольких прошлых лет – летом бессонница достигала наиболее внушительного размаха.

Аркадий Герасимов за свои тридцать пять лет никогда не был чрезмерно избалован роскошью и всегда довольствовался от жизни самым малым, самым необходимым. Но недавно, переехав в свой собственный дом из очередного съёмного угла, первым делом купил двуспальную кровать. Чувствовал себя при этом сибаритом и эпикурейцем, очень долго не решался подойти к продавцу в мебельном магазине, стыдясь непонятно чего. Сколько себя помнил – всегда спал на узких койках и мечтал однажды приобрести этакое лежбище. Мечта осуществилась, но Аркадий так и смог себя приучить использовать всё кроватное пространство для сна. Что-то в этом казалось ему нерациональным, вызывающим, показушным. Постыдным, в общем. Так и спал на краешке, меняя простынь в два раза реже, чем обычно – просто перестилая её нетронутой стороной на используемое для сна место.

На другой же половине кровати поселилась коллекция подушек, которую Герасимов приобрёл, также ругая себя гедонистом, и также краснея и смущаясь ужасно. Правда, подушки использовались все. Три подушки предназначались для головы и менялись поочередно в течение ночи – от большей к меньшей. Одну из нескольких, в зависимости от настроения, Аркадий, обнимая, прижимал к торсу. Одну располагал между ногами, а самые маленькие служили подставкой под ступни, или зажимались между щиколотками. И ещё одну можно было подоткнуть под бок или спину для максимального удобства.

Но ни обилие подушек, ни в меру мягкая и упругая огромность и необъятность кровати не способствовали хорошему сну. Иногда даже казалось наоборот – полночи продолжалась возня со всем этим хозяйством, искалось максимально удобное место и комфортное положение. И неизменно утром половина подушек оказывалась на полу, сброшенная беспокойным хозяином в моменты кратковременного забытья. И задремать получалось с трудом, когда уже ночь переваливала далеко за середину. Хоть и хотелось заснуть до одури, но забытьё не наступало, а напротив: дурные мысли, и мрачные фантазии, и самые чёрные воспоминания гонялись друг за другом по кругу, временами приобретая невообразимо уродливые и отвратительные виды и формы. Нескончаемый, нудный, выматывающий кошмарный полубред к утру сменялся неожиданно ярким сном. И сны эти утренние, для контраста со всенощным бдением, были наполнены такого покоя, такой беспричинной радости, такого незамутнённого счастья, что, просыпаясь, хотелось выть от тоски по ускользнувшему миражу.

А наступающим летом, возможно, благодаря этим счастливым, но таким коротким снам, откуда-то из непонятных глубин памяти и души вылезла на свет давно, казалось бы, забытая ностальгия. А может, и ненормально малый отдых рассудка её провоцировал. К чрезмерно сентиментальным личностям Аркадий не относился, и оттого с неприязненным удивлением констатировал у себя очередную напасть. Откуда взялась эта грусть и печаль по давным-давно оставленной родине, детским впечатлениям, благополучно забытым, но когда-то близким и дорогим людям?

Ностальгия накатывала резко и неудержимо, как рвота, и полностью подчиняла себе, заставляя забыть обо всём на свете. Спровоцировать её могло всё что угодно – случайная фраза, забытый запах или вкус, кадр из телепередачи, вид какого-либо предмета. А могло и беспричинно нахлынуть. В такие моменты Аркадий продолжал совершаемые действия на автомате, даже поддерживал разговор, если в этот миг разговаривал с кем-то, но только вид его становился отсутствующим и рассеянным. Приступ погружения в прошлое проходил, оставляя после себя сожаление и ощущение измотанности и опустошённости. Чем сильнее расцветало, воцарялось лето, тем чаще случались такие вот флэшбэки, и тем дольше они растягивались во времени.