Азбука Сотворения. Глава 1.

В двери неожиданно возникло благодушное лицо проводницы:

– У вас, кажется, вопросы какие-то были?

– Да… Хотя нет – всё в порядке.

– Бельё, пожалуйста, возьмите – это вам, а это вашего попутчика – оно уже без полотенца. Вам повезло: он такой вежливый, обходительный, шутит легко, играя. По всему видно – крупный начальник, мелкие-то все нудные – всё им не так: не там ты родилась, не так назвали, состав дёргает, постель жёсткая – то холодно, прости господи, то жарко. Серьёзную фигуру сразу видно: со всеми на равных, хотя и выше всех.

– Деньги за постель возьмите, пожалуйста!

– Ваш попутчик уже заплатил. Если что-то нужно – милости просим, заходите, не стесняйтесь. Приятного путешествия! – Проводница ушла, хлопая крыльями ангелочка.

«Быт налаживается: бельё ароматное, с иголочки, подобострастие обеспечено. П повсюду душка – первый номер, он заставляет любого играть ему приятную мелодию, он, как опытный дирижёр, поднимает слабых, придерживая сильных… Ладно, запишем: повезло. А я, из-за своей несуразности, либо держусь в тени, либо лезу в самое пекло. У него другая тактика: основательность и хитрость. Хотя, бывают и оборотни – мягко стелют, а потом лежат в обуви на твоей койке. Пойти перекурить, что ли, начало пути?»

Н выглянул в коридор: рядом с купе проводниц стоял, безлично балагуря, П. Соответственно, изнутри слышалось игривое щебетание и девичий смех. Н показал П пачку сигарет – тот понимающе кивнул, давая добро на перекур. Н, не закрывая двери, отправился в противоположный конец вагона. По пути он, любопытствуя, заглянул в туалет: довольно мило, чистенько. Но запах… нет, даже не запах, а тот самый чарующий, шарман – аромат, вполне наличествовал. Можно было сделать на его основе стильный парфюм, или линию, скажем, «дорожную – плацкартную – купейную». Что-то в этом духе… Н ещё раз жадно втянул ноздрями запашок, как бы фиксируя идею, и вышел в одинокий тамбур.

Сигарета послушно заискрила, наполняя ленивым туманом замкнутый объём. Столица безвременно кончилась, невдалеке простреливали сельские лачуги, заборы, водокачки, тёмно – хмурые лесочки среди белесых полей. Исчезло солнце, стало сумеречно и жутковато, параллельно земле неслись крохотные одинокие снежинки. Пейзаж настраивал на поэтическую печаль и светлые думы о конечности всего…

Дверь тамбура резко распахнулась – вбежали, хихикая, две шустрые, молочно – восковой половозрелости девицы – «чисто» будущие прекрасные дамы. Они прилипли к окну напротив и, без внимания на соседа – переростка, вдохновенно зачадили. Между тем, одна что-то с жаром объясняла другой, она кривлялась, закатывала глаза, ахала… Н курил, не вдаваясь, хотя и так ясно: амурчики, мальчики, цербер – пахан, мобилы, дискотеки, тряпки, школа, экзамены – всё в куче, а что ещё может возбуждать столь трепетные, легко читаемые создания? Он потушил в литой пепельнице издыхающую сигарету и отправился, качаясь, обратно.

П продолжал удивлять. На столике купе царствовал великолепный натюрморт: основательные бутерброды с ветчиной, банка строгих маслин, тарелка с аккуратными дольками помидора и огурца, стопка ноздреватого фешенебельного сыра, бутылка красного марочного, кипящая минералка и квартет дорожных стаканчиков.

Н замялся на пороге, отметив: «Практически моё меню».

П приглашающе махнул рукой:

– Заходите, прошу вас! – Он скроил виноватую мину. – Простите великодушно… Время почти обеденное – дай, думаю, проявлю инициативу. Что нам с вами миндальничать? Мы всё-таки мужики, а не гимназистки! Мне было бы муторно давиться в одиночку под вашим осуждающим взором. Прошу, угощайтесь!

П ловко распечатал бутылку, разлил тягучее вино, гордо вздохнул:

– Вы, я смотрю, склонны к философии, – он кивнул на золотой корешок книги, – и должны знать, что без этой штуки не обходится ни один приличный философ…

Н неопределённо замычал:

– У-м-м, а как же деньги за постель? У меня, кстати, тоже есть харчи.

– Оставьте, оставьте! У вас ещё будет возможность отомстить мне – пути-то больше суток. Позавтракаем вашим.

– Или поужинаем.

– Нет, ужин это отдельный разговор, времени – море, разберёмся. Ну что, за приятное знакомство!

Попутчики чокнулись и П, мягко опрокинув стопку, вихрем налетел на закуски, чередуя их с прямой речью:

– М-позавтракал на ходу – дела были на работе. Сейчас слышу внутри происходит неладное… и потом дорога, м-нервы. Заметьте, как люди беспощадно «молотят» в пути-м-м, будто в пешем походе или сталелитейке – м-м-аппетит-то звериный!

Н, смакуя, выпил вино:

– Превосходный букет. Вкус терпкий, умеренный, его даже жалко пить. Я такого, кажется, и не пробовал, – он посмотрел на этикетку. – Это не банальный порошковый кагор.

– А я о чём! Вино настоящее, южное. Такое, если найдёте по столице в двух-трёх точках – уже везение. Это, скажу, напиток обстоятельных, небедствующих людей.

– Буду знать, – Н без условностей налёг на бутерброд, оттеняя тающее во рту мясо ломким живым огурчиком.

П увлечённо принялся за второй бутерброд:

– Говорите м-м-понравилось… – и тут же наполнив ещё по стаканчику, пригубил. – Вот, вот… нектар по телу разливается – как хорошо! Теперь давайте за удачную дорогу! Я без винца вообще не могу путешествовать. А попал бы я в компанию с язвеничным сморчком или добродетельной семейкой – ужас! Одним словом, мне повезло необыкновенно: философ, человек искусства – не так ли?

– Верно.

– То есть, человек без пуританской морали. Значит, за удачу!

В повторной встрече штампованных стаканчиков Н услышал звон горного, резного хрусталя – вино зацепило сразу, и купе, как будто, подёрнуло медком. П указал пальцем на тарелку с крапчатым сыром:

– Попробуйте под винишко, не пожалеете! Наши делают, без всяких заграниц, и хотя устойчивые традиции утрачены – качество мировое.

Но сыр, даже внешне не нуждался в рекламе, он нарядно благоухал, напрашиваясь в рот. Н умиротворённо откинулся назад, закусывая недолговечным шедевром:

– Простите, а как вы угадали, что я человек искусства?

– Так… интуиция, первое впечатление, но каюсь, я сказал это без анализа, навскидку. Впрочем, если подумать: импульсивность, борода, свободомыслие, келейный зажим очевиден, книга по философии, на юг развеяться… Взгляд у вас цепкий, куртка богемная – как ни крути – нечто околокультурное выходит. И потом, скажу по секрету, я в прошлом врач – психолог, а разводить людей по категориям это моё остаточное хобби, сродни вредной привычке.

– Значит, я тоже рядом угадал – отнёс вас к медицине, преподаванию, едва профессорским званием не наградил.

– Обойдусь. Чего нет, того нет! Никогда не стремился в теорию и в аудиторию. Я практик, без живого дела дня прожить не могу, и потом, всегда ненавидел «учить и учиться». Надо винцо добить, по-моему, а?

– Не против. Предлагаю за углубление взаимопроникновения! – Н кивнул на пару уцелевших бутербродов. – Да и с этими гвардейцами надо что-то делать.

– За углубление! – Сейчас уже П смаковал красное и, не торопясь, с чувством поглощал нежно – серебристую ветчину. – Неплохо, по-моему, перекусили. Не так чтобы под завязку – скорее умеренно, к чему мне надо активнее стремиться… – и после паузы, поглаживая вздувшийся животик, добавил, – теперь вы удовлетворите моё любопытство: почему вас так взволновал этот дрянной журнальчик?

Н было замялся, но вино уже размыло преграду откровения:

– Н-м… ну, словом, я работаю, вернее, работал в этой бяке. Мой отпуск – формальный повод уйти оттуда. Надоела голая правда до икоты. Вы правильно подметили насчёт противостояния лжи – под этим соусом я и согласился в своё время на «опасную гастроль». Период у меня тогда был сложный: творческий надлом, опустошённость, безденежье, развод с женой, пьянки, тёща, попытки размена квартиры, отрыв от сына – всё в кучу. А тут, согласитесь, тема такая благодарная для мелкого мщения метафизическим женским пакостям. Тогда так казалось, по крайней мере. Художник не должен без «фанатизма создать» – разрушать, теперь мне это стало отчётливо ясно. Его совести достаточно не лгать, но и это немало, поверьте. Пусть иные – нахрапистые, розовощёкие до времени, либо бездарные играют в противостояние духа, бабло как угодно зарабатывают – это их гибельная природа, их самоубийственное, но законное право. У меня не получилось. Там в конторе, то есть в издательстве, есть ещё проекты, аналогичные нашему, но вершина интеллектуального цинизма – это мы. Или, теперь «они». Пахнут деньги, пахнут… Да ещё и как!

После небольшой паузы, Н сунул руку в сумку и выдернул оттуда бутылку коньяка, при поддержке лимона:

– Давайте маслины откроем!

– Пожалуйста, пожалуйста! – П в несколько движений пересервировал стол. – Сюда нальём водички, это уберём, а для благородного напитка у меня есть мерзавчики – вот! Так, так и так… – Лимон в его ловких, умных руках стал опадать на разовую тарелку тонкими интеллигентными дольками. Он по-отечески посмотрел на застывшего Н, и его брови вопросительно взлетели – ?!..

Н встрепенулся, щёлкнул послушной пробкой, прицельно – на глаз разлил, приосанился:

– Предлагаю выпить за редкое и столь ценное совпадение. Ведь я ни разу не общался непосредственно с потребителем или покупателем своего труда – всё больше со стороны наблюдал. А так, сидел, развалясь, за компьютером – хохмил, давясь от желчи… За сказанное!

– Уфф, хорош коньячок! – П бросил на язык кружок лимона. – Какой день чудесный! Я, тем не менее, прошу прощения за невольный конфуз. Вы, наверное, знаете «принцип газеты»? Если твоё лицо в ней появилось, то будь готов, что оно встретится с самыми неожиданными местами… Особенно, в этом смысле, вождям не везёт. Поэтому, вполне естественно, что, выбравшись из берлоги, вы достаточно быстро наткнулись на потребителя – это, стало быть, глория. Вы журналист, фотограф? Какова ваша роль в этом, с позволения сказать, издании?

– Гораздо хуже… Я художественный редактор – делал обёртку конфет: обложку, макет, рисунки, приколы, эстетическое планирование было на мне, отбор фото. Многое, конечно, зависело не от меня: концепция, реклама, материалы, позиция, но визуальный облик журнала – это моих рук дело, а он чертовски хорош, согласитесь. Значит, на мне и огромная доля вины за его популярность. Без лишней скромности добавлю, что у другого художника вышло бы слабее. Перед работой в издательстве я здорово поднаторел на компьютерных страшилках и, не утратив навыков свободного рисования, вошёл в журнал, как нож в масло. Был, признаюсь, непростой конкурс, но выбрали именно меня. Обычное явление: бизнес – акулы заманивают под идеологию перебивающегося художника, а затем обгладывают его практически до резинки трусов. Будь я чуточку нормальнее, то жил бы – не тужил… Но что-то ночи мои становились всё более загадочными, кровавыми, злыми, полностью похожими на дни. А это уж слишком! Может чайку сочинить?

– Лучше кофе. – В руках у бытового волшебника появилась импозантная баночка. – Впрочем, понять вас можно: человек с чувствительной психикой только увидит подобное – уже не забудет, и дрянь эта его обязательно где-то достанет. А если работать с «эдаким» ежедневно, по найму или, как в вашем случае, без выходных – тут и думать нечего – иди с хлебом – солью, встречай сплин. Я сейчас кипяточком разживусь.

– Нет, нет – теперь моя очередь хозяйничать! – Н исчез.

П снова достал журнал, нашёл выходные данные: «Так, редактор, фото, то-сё – ага! художественный редактор – Н… Сомнений нет, случай неправдоподобный». Он ещё раз восхитился высокой культурой подачи блевотины, спрятал журнал, налил себе толику коньяка, отхлебнул, но лёгкий шок, приглушивший спиртное, – остался. Притчеобразная ситуация: тебя толкают в ледяную воду с обрыва, и, не давая долететь, подхватывают сачком. «Так, что у нас в окошке? Дали…»

Появился Н с кипятком в «винных» стаканчиках:

– Что вы сделали с проводницей?! Когда я садился в поезд, то невольно поёжился от её фельдфебельских интонаций, а сейчас её, как будто, подменили – щёлк! – другая программа.

– Я их с напарницей очаровал. Выявить в персонале сокровенное, хорошее – это большое, трудное искусство, мне его подарил возраст и практика. А чтобы из человека безостановочно полезло дурное, его достаточно, не думая, слегка пнуть.

– Это как раз обо мне. А вас, кстати, они за начальника приняли – возможно, оттого и суетятся?

– Нет, они хорошие на самом деле. Просто им постоянно не хватает вдохновения, а я их – им вооружил. И потом, какая разница? Отношения установились, комфорт гарантирован, и вот увидите, до самого конца будет зеркальный блеск и вовремя открытые туалеты. Вам как, покрепче? Средне… Я с вашего разрешения себе коньячку в кофе плесну? Вам тоже! Смотрите, на уровне привязанностей мы уже подружились.

Соседи прильнули к окну и, мягко улыбаясь каждый своему, стали глотать пролетающие окрестности под аккомпанемент перестука колёс, мелких порций ароматного напитка, расплывчатых ассоциаций… Первым нарушил стеклянную паузу Н:

– Почему, если не секрет, вы один на юг едите – ведь вы, как я понимаю, благополучно женаты?

– Угадали. Смешная история: моя жена – тот ещё фрукт, всё в осеннем возрасте куда-то стремится… Вот и сейчас укатила на международный практический семинар по сенсорным методам воздействия, а я ей в пику – на юг. Мы с ней вместе начинали в психологии – я сбежал, она осталась. У женщин проще с состраданием, оно у них широкое, даже безграничное… но неглубокое. Поэтому моя жена естественна в профессии: кандидат наук, скоро станет доктором. А мне пришлось перебраться к коренным вопросам бытия… Что вы удивляетесь? Появилась редкая возможность перекраситься в стоматологи, и я её не упустил. Теперь занимаюсь той же головой, но ниже – как бы опустился. Психология, по сути, ведь это не наука, а терапевтическая констатация одиночества пациента терпением врача. Поверьте мне, без неё «извне» прожить можно, потому что она изначально заложена в человеке. Другое дело, что людям не хватает общих знаний, эрудиции, но кто кому мешает – рыщи, читай, занимайся собой. Ведь основа психологии – самоустановка, и напротив, стоматология – исключительно территория профессионалов. Опускаем, понятно, правильное питание, профилактику и хорошую зубную пасту, доступные всем. Когда гражданин по стенам бегает, то ему, хоть тресни, одному с бедой не справиться, а тут я навстречу – пылкий, ровный, чувствительный к боли другого – рас, двас! – все довольны, пожалуйте в кассу! Да, я себя, несомненно, нашёл. Вам, кстати, не жалко насиженное место бросать, где вы, по буржуазным меркам, авторитет? Наверняка друзьями обросли, приятелями – народ-то – явно мозговитый, плюс оклад, гонорары, комфорт, относительная устойчивость?

– Там друзья невозможны по определению – кругом спортивная злость и состязательность. Специфика этого бизнеса такова: ты безжалостен ко всему – того же ждёшь от всех, и не воспринимаешь никого всерьёз, кроме босса, а тому – бурая фига в кармане… Участвуя в заплыве по дерьму, сколько потом ни мойся, а всё одно – начинаешь смердеть. Наше издательство – безупречный механизм, не содержащий хрупких шестерёнок вроде дружбы. Осталась, правда, парочка приятелей – злодеев в сверхлёгкой весовой категории и подружка «на всё согласная», но разве это в счёт? Я, пожалуй, пойду, перекурю… А вы своё уже откурили?

– Верно, откурил. Смотрите: солнышко вновь к нам пробивается. Давай, родимое, поджарь зимищу на сковородке! Погода меняется быстрее настроения… У-х-х! Даже мурашки пошли от удовольствия.

Н взял сигареты и вышел в коридор:

– Идите сюда. Здесь зрелище поинтереснее будет – вон и солнце в тучах дырки прожигает. У нас мусор есть? Давайте я вынесу.

– Только этот пакетик.

Минут через семь, когда Н вернулся, то застал П у окна напротив купе. Сам он подошёл к соседнему окну и безмолвно упёрся взглядом в торопливо убегающее сельцо, окроплённое редкими световыми пятнами. Покосившиеся сараи, хворые дома, убитый равнодушием трактор, сплетённые разномастным материалом изгороди, волнение горбатых крыш, невнятица потуг и хаос усилий глубинки, умноженные качкой вагона, подняли в нём чувство подвздошной тревоги, от которой вспотели ладони…