Азбука Сотворения. Глава 6.

– Подъём, просыпайся! – расплывшись от уха до уха, прохрипел И, – есть пиво, есть! Ребята нам немного оставили.

– Как… какое пиво?! – присев, словно в глине, таким же хрипом, почти стоном, отозвался Н.

– Обычное, холодное пиво – ты же хотел.

– Я?!

– Ну да, ты сейчас во сне просил пива.

– Верно, пива… мне там водку предлагали – я чуть не блеванул.

– Понятное и-э-э-х дело…

– А где остальные?

– С и В только что ушли – у них дела, всё дела… Возьми, это телефон С – просил позвонить. – И сунул в кулак Н бумажку. – К ещё раньше удрал, он жаворонок, и его с утра атаковали идеи. Поди, понёсся в мастерскую творить-с… Б ещё ночью сдрыснул – что-то с С не поделил.

– Вчера погуляли на славу. Не ожидал, что на отдыхе так попадусь…

– Да разве можно спрогнозировать пьянку! Она грозой налетит, когда захочет и уйдёт, оставляя после себя разруху и раздумья… или чистоту.

– Я ведь клялся себе: ни-ни!

– Бесполезно. Гадость копится в душе незаметно – бац! – и вот уже куча мусора, а накрыть её можно только такой гадостью как водка.

– Плохо.

– Что ж хорошего… Пойдём!

– Прибраться бы надо-э-х-х-и, – протяжно вздохнул Н, хотя его, будто смазанные клеем, ресницы едва позволяли глазам обозревать лежбище.

– Мда… – отозвался И, – это только в реку нельзя войти дважды, а в грязную лужу – сколько угодно.

– Хорошая мысль – подари.

– Пожалуйста… Тем более, что мысль не моя.

– А чья?

– Вот именно сейчас я не готов тебе ответить – чья? Извини, браток.

Н со скрипом встал и высунулся в окно: равнодушная к несчастьям населения, отмытая дождём природа щебетала – шелестела – щекотала, она цвела, смеялась и пела. Горы, холмы, поля, сады играли яркой незатасканной зеленью. Внизу на дороге, рядом с рекой уже вовсю бурчали грузовики, чихали легковушки – всё дела… Воодушевлённые бездельем и утренним голодом псы всей округи перебрехивались свежими новостями жизнеобмена или, как знать, гасили лаем опустошённое нутро.

На небольшом столике у окна Н обнаружил осколок зеркала и со страхом заглянул в него: «Ого, изрядно… впрочем, я думал хуже будет – нет, ничего, терпимо. Надо бы Л позвонить – ладно, чуть позже».

И ловко расправил матрацы, сложил одеяла, выверено установил пирамидками подушки, и они устало направились на кухню. Хозяин уже всюду навёл марафет и теперь мостил в сушилку тарелки.

– А-а-а, бойцы гармонии! Судьба художника печальна – она печальна изначально… и так далее. Ну, как ддела?

– Могли бы быть и лучше… – И присел на табуретку, смахнув со стола несуществующие крошки.

– Сейчас поправим! – Г достал из холодильника две чудом уцелевших банки пива и пузырь с грамулькой водки.

Н ударило током:

– Я сейчас! – Он нырнул в туалет, едва сдерживая рвоту.

Когда, ещё и ополоснув лицо, через минуту Н вернулся, то Г громко хлебал заваренный прямо в большой фаянсовой кружке чай, а И, сбираясь с духом, не мигая, рдел хищным красным оком на подёрнутый снизу испариной мутный стопарь…

– Не хотел я пить, но на то был знак судьбы… – он безнадёжно махнул рукой, потянулся за стаканчиком и… неожиданно опрокинул его!

Густое зелье расползлось по столу затейливой блямбой: немая сцена. И выпустил между губ кончик сухого языка, как бы примериваясь к публичному унижению, начал было наклоняться… Но Г, сотрясаясь от смеха, шлёпнул в лужицу увесистую тряпку для мытья посуды.

– А это судьба знака!

Тряпка сразу набухла, и Г через плечо бросил её в раковину:

– Ничего, пиво поддержит! – Он с треском вскрыл банки с пивом и раздал несчастным.

Н, подсев, приготовился умереть, а обиженный судьбой И нарочито шмыгнул носом:

– Ну, давай, столица, выпьем за хозяина, за гостеприимство, а то ведь его, смекаю, никто и не удосужился поблагодарить…

Подумав в ответ что-то нехорошее, Н, тем не менее, резво чокнулся, заставил себя сделать первый глоток… а второй, третий и последующие уже показались блаженством. Стало по-весеннему вольготно, возможно, даже слишком – творцы незаметно поплыли. Красный И, часто моргая, основательно протёр несвежим комком платка блестящий нос.

– Человек это единственное на земле существо, которое не знает, для чего живёт, – разрушил он паузу. Эдак увесисто, можно сказать, головой о стену – бом-м-м…

– А кто знает?! – взвился, не согласившись, Г. – Собака во дворе, вон те синицы, дерево, на котором они сидят – кто, что! Ну ты, ббрат, с утра и огорошил… Человек, если он с мозгами, просто живёт во имя природного естества и маленькой надежды пожить по-человечески – вот! А не во имя того, чтобы ппарить друзей с утра дурацкими мыслями.

Пришлось и Н похмельно сумничать:

– Жаль, что у человека есть право на интеллект, но нет на него обязанности. Соответственно, у человека есть потенция стать человеком и прожить «по-человечески», но нет на это обязательств, потому что, скажем, сегодня это физиологически невыгодно – могут сразу заклевать. Наверное, только творчество для каждого из нас шанс не опускаться до вопросов о смысле своей жизни и бытия вообще. Ну, а мухоморы?.. Я, действительно, не знаю – на хрена они живут?! Кем-то повелось жить – вот и живут, как получается. Одним словом, простые люди попали: не знают для чего, но живут…

– Знают, не знают! – с хрустом выпрямил позвоночник Г, – труд, твой труд – необходимый тебе и приятный тебе – вот и весь ссмысл жизни.

– А пили мы тогда «пошто»? – подперев костистый подбородок рукой, спросил у пространства И. – Мы же пьём, для того, чтобы с утра иметь право озвучивать дурацкие мысли. Я где-то прочитал: кто знает, для чего живёт – тот не живёт, а лишь жуёт…

– Да ну, это всё к хренам!.. Хватит бодягу разводить! У тебя что, других ппроблем нет, кроме как смыслами играться?! Мне это… работать надо!

– Всем надо, – не выходил из задумчивости И.

– Ну, так иди и работай! Бери мяч и фуячь!

– Да! – И резко вскочил. – Я сегодня на рассвете такие картины видел! Вот такие! – Он расправил, опавшие было, крылья.

– Ггде? – Г подмигнул Н.

– На потолке. Я лежал, закрывал и открывал глаза, а они плыли… по потолку, стенам, векам, ресницам. Они меня едва не раздавили!

– Зафиксируешь, ппокажешь? – с ядовитым ехидством бросил Г.

– Обязательно покажу! – Не заметил подвоха И, он прошёлся взад – вперёд, видимо, что-то для себя проясняя. – Покажу как только сделаю, может быть, даже завтра – под новый год!

– Да ты не торопись…

– Нет уж, теперь я буду торопиться! Целые сутки впереди, давно загрунтованный оргалит и семь кило нитры.

– Ребята, а как, кстати, насчёт завтрашнего дня? – вышел из дрёмы Н.

– Ты где остановился?

– На квартире, рядом с телебашней.

– Тогда так, – задвигал носом Г, – ты один будешь?

– Хотел бы подругу с собой прихватить.

– Отлично, вдвоём! Мы же договорились, что собираемся у входа на центральный рынок в двенадцать часов. Я, скорее всего, буду нна машине – закупки, то сё – ты подходи, а там решим, как всем сюда добраться. Возможно, С на колёсах ббудет или ещё кто – разберёмся! – в двенадцать, и точка! Иметь с собой пустой желудок, чистую голову, горячее сердце и… деньжат немного. Я думаю, что ты ннас ещё удивишь.

– Постараюсь. Себя бы удивить.

– Хорошо, что мы вчера нажрались, – почесал за ухом Г, – хотя бы завтра с пподругами будем гора-а-аздо посдержаннее…

Н удивился такой простой и, одновременно, такой кинжальной логике – стало как-то покойнее за завтрашний день. Они шустро собрались, умылись, простились с хозяином, находящимся в состоянии плохо скрываемой творческой «нетерпячки», и по знакомой бородавчатой дорожке, уже взбодрённые, отправились вниз сдаваться жизни. В пути И, видимо не к месту вспомнив о жене, рассказал, что они с «ней» говорят на разных языках – он ей: ном-охло? – а она ему: охло-мон! То есть буквы-то, они используют вроде бы одинаковые, а слова выходят разные… Слабо вникая в эти пространные рассуждения, Н на ходу любовался дымчатыми далями, вулканчиками костров и синью дымков, иногда неприязненно косясь на город, ощетинившийся вопиющей бездарью. Он втягивал ноздрями густой, малосольный воздух, постепенно возвращаясь в себя… Минут через семь на площади тяжелораненого микрорайона Н попрощался с И, которого ждала битва с персональными чудовищами, и у стоянки такси замер в мгновенной, тупой задумчивости… Л! Л – Л – Л!..

Он достал трубку, реанимировал её и с нетерпением стал ждать просвета. «Алло, ты где?!.. – из глухой лабиринтной пещеры прорезался голос музы, – я уже час как вернулась. Вечером несколько раз звонила, но телефон был мёртв – что с тобой?»

– Всё нормально, сокровище моё, не беспокойся. Просто вчера я неожиданно встретил институтского товарища, ну мы и маленько того… Тут ещё его друзья – худари объявились. Одним словом, баня, дебаты – пришлось заночевать за городом на даче. Сейчас стою на некой дрянной площади посреди океана мелких страстишек и покорно жду указаний.

«Я испугалась! – в трубке будто что-то всхлипнуло, – дурак…»

– Совершенно с этим согласен, но я исправлюсь – поверь!.. Нужно только отвыкнуть от дурных холостяцких привычек. Где тебя найти?

«Я сейчас в пансионате и, как будто, собираюсь в бассейн».

– Топиться с горя?

«Ещё раз дурак!»

– Вне сомнения.

«Если хочешь, то можем встретиться в городе, скажем…»

– Зачем? Куда собиралась – туда и иди! Я буду через полчаса.

«Пройдёшь опять со своими шпионскими приёмчиками?»

– Как получится. Пройду как-нибудь, ведь у любви нет преград!

«Дурак…»

– Ого! Трижды дурак – это как коньяк «три звёздочки! – уже можно пить – выдержанный. Я лечу, пока!

Н оседлал такси и спустя некоторое время стоял перед знакомой проходной, примериваясь к ситуации… На счастье покой «нефтесосов» охранял позавчерашний охранник со взглядами на искусство. Лапидарно попререкавшись по поводу таблички «выхода нет», осыпав «папашу» кровавыми клятвами типа «мам-м-мой…», Н легко миновал первое затруднение. Второе, однако, далось ему труднее – там сидел свежий человек с несвежими глазами. Лавандосы его «как будто» не интересовали и пришлось построить сложносочинённую конструкцию со всеми «ихними» святыми, «нашим» разгильдяйством, поисками врагов, технологиями завтрашнего дня и прочим бредом. Проникнувшись доверием к зеркальной безалаберности словоохотливого бородача, человек всё же принял от него знак благодарности, выдал браслет, успев припечатать почти в спину: если, дескать, начальство спросит – я ни сном, ни духом! На вопрос Н: «Ё – какоё, моё невежество, начальство’?» Человек устало бросил: «Какое, какое! Всякое! Куда ни кинь – тот начальник, этот, – все начальники! И дома, едри их с выражением, – все на-чаль-нич-ки!»

Раздеваясь, Н с издёвкой бормотал: «…Тот начальник, этот, – мона? – низ-з-зя! – ну, мона? – низя, низя, низ-з-зя!» Когда он расправлял складки на плавках, из бани, алчно фырча и хватаясь за стенки, вывалило трио кровавых полуторных мужиков и тотчас, с размаху прилипло к пиву. Н продёрнуло до позвоночника: «Какая бяка! – мона? – никак низя! бр-р-р!» Пройдя коридором мимо душевых, Н на мгновенье замер у входа в бассейн. Войти обыкновенно, или даже былинной поступью, найти глазами музу, сдерживая комок в горле, подлететь к ней, припасть картинно на колено, облобызать руку у локтя, со слезой молить прощения – было бы слишком пошло и тиражно. Требовался ход – какой? Нестандартный, пусть шокирующий, но вскрывающий всю его гадкую, подлую, наглую художническую сущность. При правильной постановке мизансцены, у Л и в дальнейшем не появилось бы в отношении него никаких барочных, романтических иллюзий, а пульсировало бы только одно исступлённое ощущение – будто в жару ведро холодной воды на голову! – почти нечеловеческого, больше чем птичьего, счастья…

Он украдкой пошарил по залу: Л, видимо, уже ополоснувшись разок, с напускной обиженной ленцой сидела на стульчике у буфета, медленно вращая головой – ждёт-с!.. Народу на водах оказалось довольно, чтобы можно было безнаказанно замаскироваться… Под прикрытием крупной тётки в сплошном красном купальнике, больше похожей на морской буёк, Н «дошвыркал» до края бассейна и незаметно ушёл в него – раз… Под водой почему-то приятно думалось о встрече – два… Он в несколько заходов добрался до точки, от которой до драгоценных, хрупких, как стекло, ног Л оставалась пара метров – три… Дно здесь оказалось рядом, и Н, стравив воздух, ушёл вниз, напряг все свои подрезанные алкоголем силы – четыре… Раз – два – три – четыре – пять – я иду искать! Он резко оттолкнулся от кафеля и вылетел почти по колено из воды, утробно вдохнув: ауф-ф-ф!.. Сатанинское зрелище: смеющийся бородач – в натуре, бес! – секунду постоял на воде, напротив изображая ангела со сложенными в раскаянии на груди руками, и тут же исчез. Глаза Л округлились испугом, ненавистью, презрением, но когда Н вновь вынырнул и, положив челюсть на край бассейна, виновато часто заморгал, то муза уже снисходительно и органично улыбалась. А затем, выставив на него ломкий указательный пальчик, сказала:

– Ещё раз дурак!

– Спасибо! – Н ловко вышел на руках из воды. – Теперь я «четырежды дурак». Ну добавь ещё одного для округлости!

– Пожалуйста – дурак!

– Отлично, теперь я «пятижды дурак». Впрочем, звучит коряво – нужно было раньше остановиться.

– Такие вы художники – ни в чём не знаете меры.

– А особенно в порабощении красотой. – Н поставил рядом стул, подсел к Л, едва коснувшись её холодным плечом. – Ну, здравствуй…

– Я на тебя обиделась.

– О – те – те! Царевна – несмеянна… Тебе это не идёт. А если серьёзно… – знать бы ещё что это такое! – если серьёзно, то понимаешь, меня «по жизни» так достали все эти языкастые дураки на непрерывной связи, что я пользуюсь малейшей возможностью не включать телефон вовсе. Я хотел… впрочем, прости!

Н коснулся носом её щеки и будто вошёл в неё, будто обрёл после обморока сознание – дома.

– Мог бы сам позвонить – узнать, как я доехала, как вечеринка, чем занят, и вообще «позвонить».

– Конечно, мог, да вот рецидивы эгоцентризма пока не изжиты, однако, я не могу тебе обещать, что в дальнейшем буду регулярно снабжать новостями жизнеобмена – лишнее это. Наперёд знай: ты вот здесь, – Н коснулся пальцем виска, – и здесь, – груди, – и здесь… и везде. Чтоб не звонить по пустякам мы с тобой попросту всегда будем рядом – и всё!

– Вчера ты говорил иначе.

– Я быстро прогрессирую, – Н попытался незаметно вздохнуть.

– Не вздыхай – считай, что я уже не сержусь.

– А я и не вздыхаю – скорее дышу по системе.

– По какой!

– На один вдох – два выдоха. Вчера маленько погорячились с водкой. Потом баня, пиво, разговоры… Но я нашёл в себе силы справиться с жизнью. Хорошая компания плоха тем, что в ней перестаёшь бояться.

– Интересно.

– Ничего интересного, когда переберёшь… Ладно, к обеду пройдёт, а у вас как там сложилось?

– Да обычная бабья, винная вечеринка. И тоже, наверное, чересчур. Три образованные тётки с опозданием рыщущие хоть что-то – не идеалы! – что хорошего? Пожалуй, только я выпадала из их компании со своей уже «найденностью» – оттого мне так хотелось ещё раз проверить твоё реальное существование, а ты исчез. Канул.

– Не совсем же! Орёл и осёл, вообще-то, отличаются только одной буквой – забылся. Мне показалось, что несколько часов разлуки не повод кусать локти. Ты думаешь иначе? Пустяки, притрёмся. Право обладания – чересчур сложная, громоздкая область юриспруденции, и сейчас нет смысла в нём упражняться, сейчас достаточно верить. Пойдём, окунёмся – я планирую в несколько заходов вытеснить из себя старую гадость, что бы освободить место для новой. А ты?

– Куда мне деваться?! Есть такое точное сленговое словечко – «припас». Например: он припас – значит, прихватил, заневолил, овладел…

– Я в курсе.

– Так вот, ты меня, похоже, припас – лучше не скажешь, и я – дура от тебя уже завишу. Именно потому, что верю.

– Ага! Минус один.

– Что?

– Ты сказала: я дура, и с меня один «дурак» теперь автоматически снимается. Теперь осталось снять ещё четыре.

– Ладно, я тебе ещё одного прощаю.

– То есть, я теперь «трижды»?

– Пока да, пока окончательно не оправдаешься перед дамой сердца.

– Пардон… но муза для меня – скорее дама разума, а сердце – слишком ненадёжный, израненный суесловием сосуд.

– Как скажешь – ныряй!