Азбука Сотворения. Глава 6.

СНЫ…

Поэтическая природа человека такова, что напрямую зависит от вполне прозаических вещей: силы тяжести, чувства голода, страха, либидо, особенностей климата, чередования времён года и так далее, до астрономически – банальной смены дня и ночи. Развивая в процессе эволюции самосознание, человек постепенно пришёл к необходимости поэтизировать, абстрагировать – то есть вывести за границу прагматического факта, инкрустировать идеальным – возможным любую мелочь, все суммы объектов и явления окружающие его. Тем самым, теорией он как бы усилил весомость непосредственно практики, создав её, хотя и своеобразную, но всё же воспроизводимую в случае чего… матрицу. И он довольно продвинулся по этому пути, не разгадав, однако, главную загадку мироздания – собственное «Я», включающее комплекс памяти с внушительным довеском спонтанной деятельности мозга во время сна.

Вероятнее всего, не страх человека перед торжествующим всесилием природы, а умопомрачительная тайна сновидений, являющихся нам на краю разверзнутой пропасти звёздного неба, подтолкнула слабых к божественным, магическим, астрологическим и прочим суевериям. Ещё бы! Можно с оттяжкой плюнуть на рвущую перепонки, слепящую ужасом грозу, на потоки воды, смывающие налаженный быт, на свирепые окрики пурги, подгоняющие обессиленного охотника и даже на землетрясения, ломающие исполинские дубы, что спички… Но кто ответит! что делать с проклятой полуночной шизотинкой в башке, расщепляющей целое на составляющие?! А что сказать давно похороненным, но встреченным во сне, другу или матери на привычное: как поживаешь? Как реагировать, если в пьяном вертепе у тебя на торчащем детородном органе заведётся острый глаз?! Поневоле утром пытливый, дрожащий ум явит миру идею невезения, подвоха, искуса, бесовщины – зеркально наградит её же перевёрнутой надеждой на спасение, помощь, удачу, опеку извне и наречёт «это», почесавшись, богом. Иначе говоря, идеей наполняющей всё сущее смыслом, микроскопической точкой гораздо большей, чем ты со всем своим пресловутым и необъятным «внутренним миром».

Отчего же существует столь вопиющее противоречие между физически – элементарной природой бытия и необходимостью её трактовки в чрезвычайно сложной метафорической символике? Для объяснения этого парадокса есть два пути: опять же поэтический и прозаический. В первом, поэтическом – не удивляйтесь! – обитает народ, право стаи, власть силы, войны, разбой, тьма, бог и дьявол, добро и зло, вдохновение свыше, тайные знаки, благозвучные лиры, чужие иллюзии, вера в чудеса и тому подобное… Путь этот вытоптан, скушен, засален, душен повторами, ибо слишком красив, противоречив, корыстно энергозатратен и несвободен тошнотворным догматизмом. Это не оговорка – устаревший, как способ мироощущения, добротный поэтический путь сегодня догматичен или архаичен – на выбор. Впрочем, ясно, что свернуть с него – значит, раздеться донага на шумном осеннем бульваре и под «вау!» зевак футболить босыми ступнями золото листьев, потряхивая некстати сморщенными, сиротливыми гениталиями. Но рискнуть обязательно надо! Ведь прозаический путь насыщен кислородом – в нём сила интеллектуального меньшинства, свобода осознанного выбора, умеренный аскетизм, страх преступления, законы сохранения энергии, болезненная природа творческого процесса, надежда только на себя, то есть ответственность, самоуправление, непрерывное развитие, чудо – дело исключительно твоих рук и объект иронии, совесть – голос разума, а не господствующей морали. Прогулки по прозе захватывающе опасны одиночеством суждений, чудаковатой ясностью ума, презрением со стороны тех, кто «как все» и ситуационной беззащитностью перед «сегодня» необъяснимым.

Надо заметить, что и на прозаическом пути есть развилка – место, где тропы расходятся: одна – в направлении сухого научного практицизма, другая – в сторону простодушного языческого оптимизма, свойственного здоровой части, так называемого, народа. Между двух указанных возможностей «двигаться» находится компактное интеллектуальное плато, на котором празднично и деятельно обитают разновеликие мыслители, творцы, поэты. Но не те – с лирочками, а другие – хулиганы, транжиры, жизнелюбы с мечами метафор наперевес и кастетами допустимого социального цинизма – иначе, пофигизма. Нам сюда, потому что здесь дышится вольнее и суждения не обязаны быть точными, инструментально проверяемыми, как в науке. Ну а путь народной мудрости попросту заказан изгою – одиночке, приговорённому болезнью думать оригинально.

Если сбросить со счетов неизбежные спекуляции, то увидишь, что прозаически о природе сновидений чаще всего высказывались тонкие интеллектуальные клиницисты, но, увы, делающие свои выводы из наблюдений за психастениками – соответственно, их опыт не приложим к норме. Под «нормой» здесь следует понимать самодостаточную жизнь взвешенной личности без глубоких комплексов, выживающей за счёт прагматического характера, а также художника – невротика, избравшего путь, своеобразно трактуемой нормы «без крайностей», посредством духовного развития и творческого поиска. Именно его подход к феномену снов представляется наиболее ценным в силу того, что он сочетает в себе исследователя и больного одновременно…

Прежде всего, необходимо отметить прямую связь между творческим проявлениям и сновидением, имеющими сходную интуитивную методику переработки разнообразных впечатлений в лаконичный художественный образ. Сны, в своей основе, – это, своего рода, невольное творчество любого сознания, даже самого примитивного, являющееся набором изощрённых, непроизвольных фантазий. Установлено, что и животные видят сны – правомерно предположить их физиологическую направленность, по аналогии с, недалеко от них ушедшими, «простыми людьми», но здесь речь о человеке «сложном». Для него творчество заключается в целенаправленном создании терапевтической, иллюзорной действительности. С оговоркой, что на стадии воплощения художнику необходимо пребывать в сознательном состоянии, чтобы иметь возможность действовать, по возможности, свободно. Обыватель не замечает продуктивности сновидений, так как ему кажется, что его задачи сугубо серьёзны и далеки от непроизводительных иллюзий – например, набить прямую кишку. Поэтому он ограничивается расшифровкой своих скрытых желаний на стадии сна, пытаясь в них различить судьбу и подставляя уши для раскисшей лапши многочисленных жуликов – ясновидцев. Творцу же сны дают бесценные эстетические подсказки, воплощаемые им в виде востребованного товара: богато инкрустированных, чаще целебных, миражей.

Занятный момент: память инфантильного, аналитического типа заполнена продуктами сильных неадекватных восприятий действительности, искривлёнными до неузнаваемости. И соответственно, не вопрос, что с ними происходит при случайном наложении во сне одного на другой, на физиологию, грозу, на запах жасмина у дома – сплошной обвал шедевров. За ними и ныряет постоянно творец в волшебный колодец грёз, стремясь полнее утолить допинговую жажду самореализации. Поэтому он, зачастую, путает день с ночью, сон – с действительностью, наделяя её чертами фантастического, и наоборот – ощущает сны как реальность. Он удивляет, несведущую тайных источников вдохновения публику, богатством фантазии, разнообразием поэтического мышления оттого, что «кпд» его впечатлительности чрезвычайно высок, а техника перенесения здесь – дело второе. Вот и выходит, что человек открыто непрактичный в сфере материального – даже неудачник в глазах толпы, является непревзойдённым корыстолюбцем в сфере идеального – это, своего рода, компенсация за презрение глупцов. То, что их мучает в форме ночных кошмаров или нелепо склеенных отпечатков дня, быта, унижений – творец молниеносно шлёпает на свой папирус, мольберт, пюпитр, извлекая из невидимого ощущаемую, вплоть до материальной, выгоду.

Но не стоит высокомерно заноситься и думать, что природа наградила утилитарной функцией снов только художественные натуры. Сновидения как инструмент – средство самопознания вполне демократичное, доброжелательно протягивающее руку помощи каждому, желающему достичь в себе большего. Для этого только необходимо смотреть на них как на градусник нравственной и физиологической температуры личности. Нулевая точка тут, безусловно, утро: если после ночи ты энергичен и вооружён волей к жизни, не прячешься понуро от зеркала, то значит – ты в плюсе, в активе и тебе открыт дальнейший путь вверх. А если измят, апатичен, зевотен – значит, в тебе завелось то, что тащит в пассив, в минус, что нуждается в немедленной коррекции. Надо лишь взглянуть через лупу самокритики на свои желания, поступки, компромиссы, мотивы. Изматывающая череда бессонниц, покалывающие муки совести, грязные кошмары, наросты мстительных мыслей в голове, тревога – это плата за вольные или невольные ошибки дня, обусловленные попытками искать причину своих страданий вне себя. Свобода всё обосновывает собой, а рабство – кем-то. Кто воюет с тотальной животностью ночью – тот мирится с ней днём, кто публично и непроизводительно борется со всем миром во сне – тот находится вне возможности изменения его внешних обстоятельств. Необходимо днём создавать максимум совершенного, тогда и сны перестанут быть наказанием за безделье, потому что кулинарные шедевры снов рождены мозолистой плотью дня.

Безусловно, царящие в современном мире животные крайности, с которыми мы сталкиваемся реально или «медийно», добавляют в общий психологический фон нормального человека, не свойственные допустим ему, фантомы битв с нечистью, борцовские поединки людей со свиньями, но, если он объективно морален, то и ночью быстро найдёт в любом бедламе собственное созидательное начало или хотя бы отстранённость. Кошмар, инструментально побеждённый тобой, превращается в терапевтический подвиг – пусть даже виртуальный, то есть воображаемый – чего психике, более чем, достаточно. В первую очередь, это касается творческих невротиков, конституционно обречённых фильтровать собой всё происходящее вокруг них социальное и физиологическое беззаконие. Особенно тяжко приходится им в молодости, когда неискушённость заставляет принимать весь жизненный бедлам на свой счёт и думать по утрам, обхватив распухшую голову: а нормален ли я?! Братцы – хроники, вы нормальны! – семь восклицательных знаков! – патологичен «этот» мир. Впрочем, не смертельно – поэтому, займитесь-ка лучше доказательством «от прекрасного» – для этого вы в мир и призваны.

Искусство – не буксир, тянущий общество за собой, а скорее бульдозер, расчищающий ему дорогу в будущее, свободное от диктата животного. Соответственно, «под нож» попадает всякая дрянь, плюс сверхусилие, плюс и без того ранимое сознание, покрывающее действительность, и покрываемое ею. Сочетание этих факторов обеспечивает молодому солдату гармонии весёленькие потные ночки в любую зимнюю стужу. Ерунда! Время у непримиримых летит незаметно, мышцы в одночасье крепнут, перья отрастают, что клинки… Какой такой встречный ветер! – ты подай мне бур-р-рю! Один взмах крыла – и вот перед нами генерал армии совершенства, одноглазый вояка – тёртый калач, стоящий роты. Такой щёлкает тайный смысл своих пророческих сновидений, как орешки – влёт! – тут же сортирует их по кучкам: покрупнее сюда – давно зрело, мельче сюда – были прорехи, крохотки в дневник – так, на всякий пожарный… И скорлупа у хорошего хозяина не пропадёт! Однажды она звонко затрещит в гудящей печурке вдохновения. Ну, а для совсем уж запутанных, пытающихся грузить случаев, у всякого уважающего себя моджахеда гармонии, конечно, загодя и вовремя припасён в холодильнике ясный «ако слеза», универсальный толкователь…

Понимать сущность своих сновидений – значит, хорошо себя знать. Кто-то удивится: да разве есть олухи, во всём разнообразии сущего, не знающие хотя бы себя?! Ответ довольно обескураживающий – для того, чтобы себя «хорошо знать», нужно: а – быть человеком творческим, б – проницательным, в – умным, г – деятельным, д – ищущим, е – незамороченно – простым… Букв много, впрочем, но достаточно и этих первых, чтобы очертить круг людей «хорошосебязнающих», оптимистически – процентами, пессимистически – долями процента. Оттого и кажутся сатирическими попытки разъяснить не себя – кого-то! В формировании ткани снов участвуют сотни, редко сохраняющих последовательность, факторов: возраст, здоровье, сексуальность, общее состояние, эмоциональные спады, подъёмы, стрессы, травмы, положение тела, духота, голод, пресыщение, раны совести или бессовестности, желания, тревоги, физическая усталость, не спящие нос и уши. И главное! – блоки памяти, парадоксально или по аналогии, совмещающие, отстоящие друг от друга на несколько лет, события, предметы, страхи, персонажи, обстоятельства, запахи, звуки, наделённые к тому же в случае невроза гипертрофированными чертами. Поэтому, пытаться говорить о ком-то конкретно, обобщать, толковать смысл движений его психики, если ты не шарлатан, совершенно нереально, или допустимо – поверхностно, с психотерапевтической целью. Как можно извне совместить всю массу психофизиологических противовесов, о которых и сам истец порой не догадывается?! Ведь впечатления, даже зрительные, могут накапливаться незаметно, то есть без особого выделения долговременной, стратегической памятью.

Столь же абсурдно пытаться управлять сновидением, понимая его как набор телевизионных программ. Кроме свежей головы, усталых мышц, чистой совести и светлых помыслов, у человека нет других кнопок для заказа хорошей, увлекательной передачи на ночь, а остальное – только экспромт. Чем богаче, интенсивнее, сознательнее, здоровее, разнообразней, творчески шире жизнь тела днём, тем причудливее, интересней она в ночном новаторстве духа. Пытаться закреплением навязчивых символов или самовнушением управлять диагностическими процессами организма – значит, «менять свойства», превращать сон из лекарственного средства в наркотик, притупляющий боль, вызванную не явными частностями, а скрытым под спудом расплывчатым общим. Наблюдать за собой – важнейшая функция снов. Днём стыдно признаться, что ты «как данность» себе интересен, поэтому для самоуглубления существует ночь с её понятием медицинской тайны. Так что уместнее говорить о том, каким образом сновидения влияют на нашу жизнь, чем наоборот. И потом, непредсказуемость ночных сюжетов вносит в, порой, монотонное течение жизни необходимый адреналиновый, авантюрный привкус, не говоря уже о том, что сны рельефно выявляют потенциал сознания. А это особенно важно в творчестве – ценить себя, что ли, невольно начинаешь – ага, значит, я не вопиющая тиражная бездарь.

Ночью, в отсутствие ярких внешних раздражителей, сознание играется возможно – допустимым, перелистывает украшенные сумасшедшинкой мыслеобразы, которые невозможно затребовать от него в малопродуктивной на эксклюзив суетности дня. Но и здесь «необычное» – не просто развлекательный момент, а соответствующие сигналы о состоянии, либо неблагополучии тех или иных жизненных функций, органов, их внезапной моторности. Нет, наверное, смысла разъяснять, что утренняя эрекция у мужчины – не столько производное его гиперсексуальности – сколько особенности работы мочеполовой системы. Хотя за этим, понятно, следуют эротические фантазии, ажурные чулочки, «поезия», огромный выбор в женской бане – эх ма!.. Но причина этого внезапного куража будет на поверку банальна: надо срочно сбегать «по-маленькому». Аналогичным образом, удушения, притеснения, побои, унизительные положения, постыдные ситуации возникают из крохотных физиологических или кинематических мелочей: не так лёг, что-то пережал, вывернул шею, переел на ночь или – что то-о-оже случается… – крепко перепил.

Ещё один замечательный феномен сновидений: яркий образ, рождённый фантазией, позже отчасти осмысленный днём, спустя некоторое время может манифестировать вновь. Это естественно для сильных впечатлений – фактически переход их в самодостаточное творчество сознания – своего рода, искусство для искусства. Наверное, таким образом, душа – то есть творческий гений – развлекается, но почему бы, махнув рукой, не допустить в ней существование неких эгоцентрических зон, не нуждающихся в неотложной, либо обязательной коррекции?

Причина многообразия снов была уже отмечена выше: наслоение реальности и вымысла на варианты состояния систем и блоков организма. Произволом сознания можно назвать и деформацию предметов независимо от их психоэмоциональной оценки – тут конкретика фантазии, её причудливость, является продуктом абстрактного, внематериального мышления. Допустим, по сюжету вымысел требует стул, но он никогда не явится таким, каким ты его ждёшь, он обязательно будет из другого потрясения, сходного только по накалу с наблюдаемым. Можно сказать категоричнее: сцепка предметов воспринимаемая спонтанной, на деле детерминирована, то есть продиктована вынужденностью а н а л о г и и. Дополнительным стимулом непредсказуемости ночных образов является уже отмеченная недостаточная осмысленность попадания их в кладовую памяти через комбинации ощущений – зрительных, обонятельных, слуховых, тактильных, болевых. И соответственно, именно сны дают человеку пояснение – чем в последнее время наполнялась его голова, а в случае с сильными эмоциями – чем, почему, и какого рисунка обоями вообще она оклеена изнутри. Таким образом, если смотреть на сны как на творческую самодиагностику или анамнез, то так называемый «крепкий здоровый сон» – это насильственное соединение отторгаемых понятий.

Противоречие в том, что здоровый сон обречен быть некрепким, чутким, тонким, оставляющим шанс не проспать сигналы, которыми мозг обменивается с телом. Поэтому, на ночь, логичнее желать близким не «спокойного сна» – чуть ли не покойницкого, верно?! – а доброго, тонизирующего приключения, пусть беспокойного, но всё-таки подвижного, живого. Надо отправляться в сны, словно в манящее загадочностью путешествие, и возвращаться в реалии с широко открытыми от восторга глазами. А не «вырубаться намертво» – опять же! – чтобы утром тупо не трясти пустой, как с похмелья, головой. Неудобная истина состоит в том, что если нет нерва, беспокойства, страха и вдохновения его победы, если нет прилива свежей крови к голове, сжимающейся от восхищения собой мошонки, то в организме неизбежно начинается застой с фатально мерзким концом. Материя рождается, чтобы деградировать, и часто только внутренняя идея, подслушанная во сне, оставляет надежду на развитие духа до бессмертия во времени. «Мухоморы» в старости «спят плохо» не только из-за физиологической праздности, стагнации, всесторонней зашлакованности организма, но и от переизбытка абстрактных символов в сознании, которым они не в силах дать логического, то есть терапевтического объяснения. Просто они в этом деле никогда целенаправленно не пытались совершенствоваться, а это прокол.

Наглядной иллюстрацией «крепкого» и «тонизирующее – чуткого» сна может быть их сравнение с методами парашютного прыжка. Перегруженный физиологией тип предпочитает затяжной прыжок, он, закрыв глаза, страдая от перегрузок, несётся вниз, он не замечает ничего вокруг, кроме стремительно меняющегося масштаба, и не торопится дёргать за кольцо, тем самым, увеличивая опасность трагического финала. Напротив, эмоциональный невротик старается сразу после отрыва от борта раскрыть купол, чтобы продлить эстетическое наслаждение, полюбоваться пейзажами и загодя приготовиться к приземлению на удобное место. Понятно, что соотношение «дерзости» и «осмотрительности» – величина скорее конституционная, и влиять на неё также сложно и опасно как на содержание сновидений. Но правильный ответ на вопрос: «к чему стремиться?» – даёт любому человеку шанс при направленном, постепенном истончении сознания, его усложнении поиском, жаждой знаний, высоких чувств, независимостью от разнообразной погани, добиться большей эмоциональной впечатлительности, со всеми вытекающими последствиями.

Открещиваются от диагностического, установочного характера снов, как правило, сильные невротики – «хозяева жизни». Вы много слышали от них утренних откровений? Это потому, что они сами пытаются «клиницировать» общество, внешнее, субъекты и внушать всем спекулятивные идеи собственной непогрешимости. Разнообразный опыт исследования сознания параноиков даёт основание судить об их подспудном внутреннем мире как о диком коктейле насилия, подавления, крови, шантажа, обмана, физиологии, что выражается в импульсивном перенесении своего корыстного, неподъёмного «эго» в ежедневные реалии бытия. В ответ они получают свежие порции ночных кошмаров, фантомов, побоищ и… по замкнутому кругу – бубня: кругом твари! – продвигают свой страшный негатив в жизнь. Самоанализ для «сильной» личности – табу, потому что думать «не конкретно» для неё – значит, быть неблагополучным. Впрочем, они думают о себе постоянно! Но не как о цели совершенства, а как о средстве стать п у п о м мироздания, неизменно добивающимся своего, то есть «чужого пока» – пока им не принадлежащего. Овеществляющиеся в исторических датах, сатанинских битвах, финансовых, людских, товарных и кровавых потоках, сшибках рас, верований, указов, халдействе – эта вечно голодная, правящая материальным миром, кучка энергичных свистков лежит напраснодушными пластами на свалках короткой памяти, не являя самому управляемому миру подлинных примеров борьбы за человека в себе. А всё потому, что спят плохо! Спят мучительно, нетворчески, спят, страдая хроническим вздутием живота, от непосильной жажды сожрать всё! Короче, сами спят дурно и другим нормально спать не дают, превращая саму жизнь в кошмарный сон. Унизительно даже о них перо марать, но, теоретизируя, необходимо пройти от «а» до «я», стараясь сохранить объективность. Нет, параноики однозначно нужны! чтобы было, кому пыхтеть «за паровоза», и ещё они нужны, чтобы отчётливее понять, – какое это счастье быть д р у г и м! Какое счастье не смотреть на мир с желчной радостью победителя, не дать взыграть в себе звериному, не считать время сна – вспомните императорствующего идиота! – выброшенным из жизни почём зря. Какое счастье понимать, что ночь – это как раз то время «которое лечит», и мудрость которого выражена неизбежностью смерти, кем-то справедливо названной «сном без пробуждения».

Не оттого ли и говорят над разверзнутой могилой, как над бездонным чёрным небом: спи спокойно, дорогой имярек, спи! Вот только что приснится тебе там, в вечной мерзлоте определённости?! Нет ответа, да он и не ожидаем, потому что для человека алчущего ежедневно рождаться на свет и встречать каждую новую зарю младенцем, есть только один апробированный интеллектом путь: стремиться поэтизировать действительность, но мыслить практически, добиваться объективности, но с долей ироничной фантазии, сопротивляться собственной мрази, но во имя всепобеждающей любви к себе. Тогда и сновидения сведутся для тебя к одному простому толкованию: если видишь «там» свет, мир, порядок, любовь, музыку, созидание, друзей – значит ты – герой, победивший себя. А если одолевают многосерийные кошмары, боль, враги, катастрофы, сатанизм, то тебе ещё только предстоит сразиться с собой. Поэтому, встань! Хватит отдыхать сидя, лёжа, вниз головой! Иди, рыщи не золотого деляческого тельца, а расшитого золотом камзола творца… Не желай того, что нельзя желать для тела, но дерзай на недоступное духу! Попробуй усилие сделать приятным – читай, двигайся, анализируй, твори по возможности бескорыстно, отдавай больше, чем берёшь, а дефицит покрывай качеством цели – словом, развивайся!

Призывать к нравственности глупо – это словно призывать быть зрячим. Нравственно – зрячим быть попросту удобно, естественно для нормального человека, да и приятно «видеть», а не тыкаться лбом при свете. Но обратите внимание, веками с амвонов муторно талдычат: прозрейте! – и что?! – общество в солидарной массе слепо до сих пор. Хотя, как метафизически не костери его проклятую физиологию, но даже блестящий ум держится в лесу тропинки, проложенной инстинктом – попробуй это оспорить!.. Б е с п о л е з н о… Да и стоит ли?! Ведь кругом давно не лес, а некое подобие цивилизации, но всё одно – темно…

И значит, ты снова ждёшь беспокойства ночи или даже – страждешь его, потому что сны – это аттракцион, стоящий жизни. И потому что теперь твой разум вооружён знанием – инструментом, поглощающим чудовищ, а не плодящим их, как невежество, и у тебя не пропадает треть жизни впустую под циклопическим шёпотом звёзд… Ты мягко падаешь в застеленную чистыми помыслами постель и пытаешься услышать в этом шёпоте долгое остывающее эхо своих дневных беспокойств. Ибо день пропал, если не положишь ты на алтарь его светлой памяти – мысли, чувства, муки, смех, фантазии, безумства… и не накроешь «всё это» невесомым искрящимся покрывалом умиротворения. Пора… Ничего нет – пустота. Потом прострелы, а дальше всякий раз что-то новенькое…

Сегодня ты стоишь на облепленной туманом и снегом острой вершине. Но это только «знание», потому что окрест разлито молоко… Ты вертишь башкой, но не осознаёшь реалий – где я? – посреди бескрайней равнины или… на краю жуткой пропасти?! Замирая от страха, делаешь шаг – нет, шажок вперёд и… внезапно падаешь в бобслейный жёлоб воображения… Мгновение – и ты уже стремительно несёшься вниз, ты протыкаешь собой границу бесчувствия, тумана, и вот вокруг уже ослепительно горит снег, лёд, самоцветы, домыслы! Ты не успеваешь управлять телом – снарядом – сущностью… Всё в тебе невесомо, эфемерно, подвижно, разъято! Мелькают скалы, деревья, ночи, дни, континенты, моря, воспоминания… – вдруг становятся слышны голоса – да! нет? да. Это застольный гомон друзей! Он перетекает в… вокзалы, рынки, давки, очереди, метро, в приторные запахи пивнух, ресторанов, дискотек, в гортанные звуки бубнов. Звучит мучительная музыка рождения будущего из прошлого, сегодняшнего – из будущего, огня – из прошлогоднего непроданного снега или смеха, или меха – жарко… Следом, чумовые усатые пожарные пытаются потушить тебя для твоей же пользы – огонь их враг, а твой… помощник – без него кранты! – и ты царапаешь бумагу. Но вдруг видишь между строк пышные похороны – что это?! Смерть литературы… Той – исторической, макияжеобразной, так сказать. Близкие у гроба, а в нём… муляж героя – значит, сама-то жива! Жива? Но где она? Уж не в тебе ли! Нет, прячется где-то… темно. Нужен огонь! огонь! огонь!.. Вот он! Но какой-то совсем другой – буквальный – над ним дым, чёрные мегатонны взрыва, небо без просветов. Это саранча, и ты летишь среди трущихся и срущихся, с позволения сказать, особей. Ты летишь сквозь торговцев детьми, навозом, пошлостью, внутренними органами, чувствами, липой, параграфами, зелёной колбасой, традициями, демократией – значит, ты народ! Ты жаждешь вождя, ты ревёшь на забитых стадионах, ты показываешь гладиаторам, ждущим указующего перста, фиолетовую дулю, ты получаешь медяки в кассе «родного предприятия», со злостью пробиваешь девственную плеву задыхающегося кашлем мартена… Снова огонь, радиация, центр земли, угар, смерч горящих соплей водорода, ревущее время, пространство, огненные люди, поэты в красной окалине вдохновения – их не печатают: вода, говорят… Ржавчина, окисел, медь – зелёная… и кислая, а лекарство, чаще горькое. Лекарство от себя – это водка! Кто-то кричит «горько!» Свадьба, эмоции – рекой, пляски до упаду, похмелье, перегар-р, пережор-р-р… А пошли вы все – а кто все?! – к чёртовой бабушке! И снова ты несёшься вниз, в ад, в рай, сквозь тропические ливни, философские школы, мерзкие сортиры, свалки, мух, ядохимикаты, мегаполисы, сквозь пургу речей и дым печей, рваные носки кумиров, народонаселение, финансовые омуты, ямы, террор против террористов, клинчи креста с полумесяцем, морозные прозрения и лавровые венки – не твоё!.. Ты мимо, вдоль, вглубь, вкривь – вкось, заодно, против – за! – навстречу мечте, оригинально понимаемой глории. Нет, снова мимо – недорос! Значит – надо поперёк! Того и этого… и всего, всего, всего, что и есть, собственно, жизнь, этот мир – твой мир. Но ведь по замаху твой мир – грандиозен! – и, может быть, он станет когда-нибудь всеохватным, общим, безразмерным… Ещё немного, ещё усилие… Жилы дрожат, почти лопаются! Но где же конец этим сладостным титаническим мукам! И что такое этот самый к о н е ц?..

Так несёшься ты, безумно ускоряясь, тормозя на поворотах, разгоняясь по прямой, несёшься во всей неизъяснимой куче – мале образов, забытых передряг, желаний отложенных до лучших времён, и… внезапно врываешься в спокойную розовую долину «завтра», где с рассветом, обидно отрывая себя за волосы от подушки и любуясь в зеркале узорами складок на щеке, ты начинаешь новый день согнувшимся, как знак вопроса, упрямым бубликом – почти нулём, чтобы – двигаясь быстрым шагом по клавишам вскрикивающих от боли минут – разогнуться, пройти грохочущий прокатный стан необходимости и выстроить этот навязчивый, пока не видимый никем, «свой мир», и поменять, сообразно замыслу, русла творческих рек, и поспорить с деревянными идолами азбучных истин, и растопить полярные шапки абсурдности, ступора, лени, хаоса, крайностей, пошлости – в себе, прежде всего! – да… и к вечеру – слышите вы, непокорённые вершины совершенства! – стать высокой, тонкой, весёлой, и всемогущей, как восклицательный знак, вертикалью, чтобы снова цеплять облака блестящим, натёртым зеркально размышлениями о возможности человека в себе, непокорным и круглым лбом…