Дух внесмертный

(классический роман)

На чтение потребуется 17 часов | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск            18+

 

 

 

Что такое художественный образ?.. Неповторимое отражение идей и чувств творца в звуке, слове, форме, красках. Иначе говоря, образ – это живое, наглядное представление о предмете, передаваемое от художника зрителю при помощи произведения, либо его фрагмента. Так, например, аллегро, состоящее из отрывистых звуков скрипок, в начале зимней части «Времён года» Вивальди – это образное отражение падающего снега, надвигающихся холодов, тревоги, боли. Причём такое яркое и сильное, что, однажды приклеившись к памяти, оно остаётся там навсегда.

Наш герой здесь не оригинален. Он тоже попал под обаяние этого падения музыкального снега, как художественного образа. Поэтому, когда на мольберте появился пустой холст под будущий портрет Снега, у него даже колебаний не возникло – что будет, на сей раз, его музыкальным символом?.. Скрипка! Даже и не одна, а цепочка, бегущая за первой скрипкой, как это видится в отражении на зеркале, перед которым стоит другое зеркало, умножающее первое. Однако цвет скрипки Эн выбрал не привычный, красноватый, а тепло – белый, или, для простоты передачи того самого образа, – как у сгущенного молока.

Здесь правда художественная явно спорила с правдой жизни во имя гармонии. Но, не везде, местами. Остальная часть полотна пользовалась всякой правдой одновременно, накладывала их одну на другую, шила из них сезонные наряды. Или подвенечные платья? Ведь снег лучше всего подходит для разного рода свадеб. Он чист, как помыслы невесты, он настырен, как жених в первую брачную ночь, он холоден, как родители жениха и невесты после тридцати лет совместной жизни.

Музыка Вивальди своими нервными порывами усиливает ощущение тревоги, она проникает за воротник, вызывает невольный озноб. Снег идёт, снег идёт… Снег падает, кружит, ложится, несётся, укрывает всё, и даже грязь. Снег переписывает нас заново, поэтому он так подходит для разного рода свадеб. На снегу, творец ухаживает за произведением, образ венчается с душой читателя или слушателя, добро и зло совокупляются на белой перине, чтобы сделать детей обыденной жизни с макаронами.

Для передачи всех этих деталей Эн использует больше фактуру, так как на его палитре сейчас зияют лишь два десятка оттенков белого. Другие цвета пока отдыхают. Но и того довольно, чтобы изобразить снежные бури, накрывающие города, белые просторы, зовущие диких странников, пустое небо с белёсыми шрамами перистых облаков. Наш герой в разных концах квадратного мира организует свою, особенную жизнь. Есть даже кусочек светлой ночи с горящей скибкой Луны. Здесь празднуют Рождество по Гоголю, и Вакула подсматривает, как Оксана в празднично убранной хате хвалит себя, а чёрт сидит на печной трубе у весёлой Солохи… Здесь Тиль и Ламме бредут по снежной пустыне от старых приключений к новым… Здесь каждый мнит себя даровитым поэтом, бессильным передать красоту и чувства словами.

Надежда лишь на музыку, но кто-то внезапно словно выключает скрипки, накопленные идеи кончаются, Эн ложится спать. На следующий день после обеда он снова решительно подходит к станку, но погода с утра подкидывает ему другие задачи, и Эн начинает рисовать Мороз.

Созвучие в музыке может быть «ассоциативным», как у скрипки и падающего снега, – продиктованным внутренними мотивами автора, но, часто, созвучие бывает «иллюстративным», основанным на гармонии компонентов. Вот, к примеру, лёд и ксилофон похожи друг на друга чистотой природного звучания материала, из которого состоят. Многие композиторы для зимних мотивов используют ксилофон, поэтому этот инструмент струится в нижней части холста Эн волнистой полоской. Палочки сосулек – в руках Природы, она перебирает ими по звучащим брусочкам, извлекая не мелодию даже, а какую-то нескончаемую песню без слов, отражающую по мысли Эн невидимое могущество холода, как стихии. От этих звуков трещит наклонённая ива у пруда, лёд в дубовой кадке, зимняя дорога, ведущая в никуда… От этой напевной мелодии хочется спать, но ты попробуй-ка поспи на морозе! Он сбросит тебя с себя, заставит наматывать круги, чтобы согреться. Ведь он генерал, наш Дед – Мороз, он художник и скульптор, он заслуженный тренер по бегу на месте, он холодный до скуки баловень судьбы.

Мороз обходит свои владения, отдаёт распоряжения подчинённым, лепит на крышах домов сталактиты, сковывает реки, чтобы позволить им немного отдохнуть. Мороз безжалостен к теплу и равнодушен к боли, он жестокий художник, преобразующий всё, чего коснётся его волшебный посох. Деревья от его дуновения превращаются в белоснежные кораллы на фоне синего, как море, неба, дикие водопады замирают странными изваяниями в теснинах скал, сердце неглубокого горного озера лопается пополам и перестаёт биться, ибо промерзает до дна.

Бирюзовые молнии скользят по картине, освещая всякую мелочь в безумно красивом царстве вечного льда. Художнику этот приём нравится, он подбрасывает на палитру ещё больше бирюзы и белил, получая из этих двух цветов множество новых оттенков, которые дополнительно меняются от вышедшего погулять Солнца, или светящейся фосфором Луны, и их комбинаций вкупе с грандиозным северным сиянием. Это в жизни ты видишь тропики, либо тундру, – что-то одно. А вот художник может связать их частями на небольшом относительно холсте. По воле его фантазии рушатся царства, возникают города будущего! Он покорил пространство и время, намного раньше учёных исследовал Вселенную, сделал там все сенсационные открытия, опубликовал отчёты и теперь отдыхает на Карибах. Ну, или за городом, где нет стихийных свалок… Обыватель тоже фантазирует, но о том, кроме близких, никто не узнает. Ко всему, он больше фантазирует о чёрной икре на золотом блюде. И что нам проку с его идей! А у художника близкие – весь мир, поэтому он закатывает им пиры с яствами эстетического блаженства и вином очищения на раздольном столе. Он щедр, он не обеднеет, его на всех хватит, ибо он, как система, «самовосстанавливается».

После двух бросков на Мороз, наш герой к нему остывает. Он стоит у окна, без эмоций смотрит на грязный Олений лан, покрытый пятнами снега пополам с осенней ржавчиной. Чтобы взбодриться, Эн идёт вниз, к Эл, болтает о пустяках, пьёт крепкий чай. Муза говорит ему о чём-то непонятном, губы её шевелятся, но до сознания доходят лишь странные звуки, будто кто-то просто водит пальцем по мокрому стеклу. В душе засел Вивальди с его проклятой музыкой… Проклятой, потому что она пока сильнее чем то, что делает на мольберте Эн. Она убедительнее, точнее, гениальнее… Хорошо композиторам: тирлим – бом – бом, и реки журчат на перекатах, вжик – вжик, и получи полёт шмеля или танец с саблями, папарапа – паммм, и вот вам неспешное болеро, являющееся пародией на нашу судьбу… А что делать нам, глухим с детства?! Даже мороз от банальных переборов ксилофона ползёт по позвоночнику, а тут ломай кисти перед бессилием цвета выразить себя звуком!

Только что сказанное Эл, растворяется в воздухе вместе со струёй пара, летящей из носика чайника… Но тут до сознания Эн доходит, что, за резкой лука для заправки борща, его муза говорит ему о трудностях создания из звуков полноценной картины бытия, сочинения портретов стихий. Вот вам, мол, живописцам, хорошо… У вас и то, и это! Новое дело. Все художники завидуют коллегам в минуты комплексной слабости, в минуты тишины души, когда их одолевают муки творчества. А потом берут над собой верх, создают нечто величественное, гордо идут на суд публики, выслушивают громовые овации и в эти торжественные минуты думают, что они, наверное, самые счастливые на Земле, что именно они обладают лучшим из всех прочих талантом раскрыть душу. В звуке и цвете, в форме и содержании. А всё потому, что нашли в себе скрытые возможности для создания того самого художественного образа.

Эн становится стыдно за секундную слабость, он, оставив недопитым чай, идёт наверх, едва волоча стокилограммовые ноги по лестнице. Но тут внезапно начинается снегопад и тоскливый Олений лан на глазах превращается в будуар Снежной королевы. Он сияет чистотой и святой непорочностью, словно предназначен только для платонической любви без всяких там комедий положений… Ослеплённый красотой, Эн, тем не менее, ловко переносит идею на холст. Талант не пропьёшь, и творец, подчас, умываясь слезами, упиваясь мечтами, не мешает рукам, пока суд да дело, пахать, хватать занозы, натирать мозоли. Надо признать, это одна из тайн творчества: как он сочетает дьявольскую ловкость рук с божественной благодатью осенённого высоким сознания?!

После этих мыслей Эн видит снег чистым холстом, который ещё не испачкан тщеславием воплощения. Он вписывает выше скрипки себя у мольберта с полотном, похожим на Арктику. Что на нём написать? Как тронуть своей кистью твою душу? Услышишь ли ты, духовный потомок, пение моей скрипки? Не примешь ли эту мелодию за скрип? Снежинки в форме вопросительных знаков планируют за окном, преодолевают по законам поэтики стекло и ложатся, будто родные, на портрет сплошь седого брата. Черты лица Снега становятся более ясными, при всей их размытости… Сочные удары смычка о струны нашей светлой скрипки добавляют картине чистого воздуха, простора, свободы.

Тут просыпается ксилофон, он тоже стремительно показывает, как мороз на мартовской реке уступает теплу, как звенит лёд, как бежит трещина по затёкшему панцирю просыпающейся воды. Капель на краю полотна начинает барабанить. От себя скрипка добавляет этой мелодии лиризма: всё пройдёт, и холод тоже. Он отлежится где-то за полярным кругом, и снова возьмётся бодрить нас в урочный час.

Ксилофон и скрипка устраивают творческий поединок, они берут своим, неповторимым. Они не надоедают, потому что постоянно ищут удивительное, потому что подстраиваются под каждую новую зиму, они придают ей новый философский смысл, который понимают избранные правом жить, то есть, все… После периода препирательств музыкальные инструменты играют дуэты, играют в гармонии и вместе выводят одну мелодию, состоящую из света в чистом виде.

Так получается только у творца, он объединяет противоположное во имя появления единого. В реальной жизни два родных брата, Снег и Мороз, часто спорят, дерутся за общинное имущество художественной мастерской, бегают жаловаться матери, просят у неё привилегий, либо защиты. Но Природа строга, она бросает им вроде равнодушно: сами разбирайтесь! И тайком, из-за угла, частенько следит за сыновьями, ведь каждый из них дорог ей по-своему. Они, для неё, тоже суть краски на планетарном мольберте… Где начинается снег – ослабляется мороз, и наоборот. Так надо, ибо Природа, при всей её подчас суровости, весьма справедлива. Если задуматься, то она только тем и обеспокоена, чтобы всякой твари было по паре, чтобы на каждый шесток был свой сверчок, чтобы Адам и Ева жили в постоянной любви, спорах и равновесии. И Эн хочет симметрии: как только один край картины утопает в деталях, он перекидывается на другой. Он пересаливает цветом фрагменты лишь на время, чтобы перекрыть их попозже, использовать, как фон. От этого портреты набирают глубину и многомерность.

Белоснежные сады, разодетые инеем, цветут при трескучих морозах. Но во время оттепели волшебные цветы сыплются с деревьев, потому что созданы Природой не для пользы, а единственно ради красоты. Эта красота, по её задумке, перевоспитает нас с вами, и мы станем мудрее, терпимее ко всему, что живёт на нашей, как нам кажется, Земле… Но ведь она общая!.. Это и хочет внушить нам мать, по её воле берёзы затевают хороводы в славянском духе, они, невидимо перебирая ногами, двигаются друг за другом змейкой, словно ансамбль народного танца. Они устраивают перестроения, состязания, выборы королевы красоты. То есть, красоты, как абсолюта, как уровня, ниже которого нельзя пасть. Это касается людей и животных, либо их сочетаний.

Любопытный факт, но всюду в природе есть существа опустившиеся, махнувшие на себя рукой, вылинявшие, опростившиеся до поедания кала ближнего. Мать к ним весной, летом, осенью по большей части терпима, но они ей неприятны, поэтому зимой, когда приходит время свести дебет и кредит, она убирает их с глаз подальше, подталкивает к краю пропасти. И лучшие её помощники – Снег и Мороз. Это не палачи, но суть мусорщики. По весне сотни трупов несостоявшихся иллюзий торчат из под снега… В сводках силовых ведомств они поэтически называются «подснежниками», эти страшно красивые философским смыслом цветы. Обижаться нечего. Ведь всех предупреждали! Как только уходит грация, оптимизм, тускнеет шерсть, как только существо разрешает себе брать лишнее, или то, что ему не принадлежит, едва оно начинает паршиветь, подличать – смерть! Это тоже закон природы.

Но Эн гуманист, он хочет переговоров, хочет примирить врагов, он выбрасывает на обоих портретах по белому флагу капитуляции. Белые на белом, они почти незаметны, но они там есть!.. Ищи их, зритель, пойми их, читатель, услышь их, пожалуйста, маэстро слушатель, будь ты Моцарт или обычный «гражданин с угла»…

Во времени человек становится почти равен матери – природе. Он преобразует действительность, выявляя в себе задатки художника. Он берёт у матери её фантастическую палитру, состоящую из холода, огня, воды, воздуха и прочих красок. Он работает с этой палитрой, чтобы понять всё об этом мире, всё осмыслить… Это и есть задача человека, суть его жизни – каждого в отдельности и общества. Понять всё, чтобы распространить законы красоты повсеместно. Об этом картины Эн… Со стихиями он подружился невольно, они помогли ему только понять мудрость случайно созданного вокруг нас безумно сложного мира. Единственно, не было в этом мире до сих пор того, кто взял бы на себя ответственность за порядок вещей в будущем. Ибо настоящее и прошлое – упущены. Они отшелестели в хаосе, войнах, разбое.

Раньше это было допустимо, но нас всех стало так много, что пора разработать законы общежития. Кто это будет делать?! Великий русский поэт, беспрестанно икающий от упоминания своего имени в заоблачной нише Алтаря человеческого духа? Отпустите его с богом! Пусть отдыхает, но мы, ты, я и вы, давайте брать бремя выработки новых законов бытия на себя! Пусть мы будем сердиты с утра и весёлы к вечеру… Пусть Рэй Брэдбери заберёт обратно свои слова «потому что люди – идиоты»… Пусть мы станем равными, наконец-то, себе, похожими на белоснежный холст в золочёной раме скорого преображения мира.

Эн вбивает, вбивает, вбивает эти простые мечты в свои холсты, что теперь не столь чисты, разрезаны законами композиции и своенравием автора. То есть, они исчерпывающи, если говорить прямо. Но услышат ли его? Вот о чём думает он ещё и ещё раз… И за этим медитативным занятием, наш герой засыпает… Эл теряет своего поэта, поднимается к нему, видит в сумеречной мастерской у окна, освещённое полной луной, загадочное существо. Руки этого существа словно охватили обе картины, в каждой руке по кисти, и это своеобразное распятие напоминает музе её собственное отражение в зеркале творческого поиска.

Зачем им всё это? Такой вопрос задают себе многие мастера, однако ответить на него не могут. Поэтому просто берут в руки инструмент и начинают, под стоны нервной скрипки и звонкого ксилофона, строгать свои Сияющие миры, бороздить огненные пустыни Вселенной, щекотать упругое брюшко воображаемого зрителя рождёнными в озарении, или во мраке волчьей метели, художественными образами…

Простите, если не удалось в полной мере передать вам особенности последних картин нашего героя!.. Но, если у вас есть воображение, то вам нетрудно представить два царства – снежное и ледяное. Тут и там идёт снег: на первом полотне местами сильный, во втором – прозрачно слабый. Всё сущее будто замерло, скованное холодом, общий колорит на портрете Снега – ближе к голубому, с лёгкой примесью серого, Мороз отражён разбеленной бирюзой. Оба художника заняты преображением действительности, их творения выставлены повсюду в полярных широтах и даже на макушке Килиманджаро. Вместе они создали Антарктику и Арктику, суровый нрав северных народов и бесчисленное количество сказок для долгих зимних вечеров. Остальное на картинах заполняет то, что мы видели с вами не раз наяву, либо в произведениях виртуозов кисти, музыки и прочих творческих ремёсел. Если отбросить ощущение холода, мешающее комфорту, то в этих портретах останется одна только чистая красота, дарованная нам с воспитательными целями… Развязка близка, но это не пугает, потому что всякий финал возвещает чьё-то начало. Обижаться нечего. Ведь всех предупреждали.