Paranoid
РассказОпубликовано редактором: Игорь Якушко, 17.08.2007
Это был обычный летний день, проходивший, как всегда, в пыльной ненужной тоске, тоске, которая ничего не несла, кроме скрипящего песка на зубах, наполненных шумом детских площадок и урчания машин, пролетавших мимо. Шло лето, и его жёлтые лучи мечами пробивали листву изумрудных клёнов так, что непременно хотелось пожевать эти листья, но, слава Юсе, я не мог достать до них. Так я проводил это пыльное время, сидя около детской игровой площадки в парке, и алчно взирал на эти мясистые и такие прекрасно-зелёные листики. Они напоминали капусту. Тоска моя была непонятной и необъяснимой, так как всё кругом жило и радовалось этому факту после буйного расцветания весной, растения благоухали, дети визжали и смеялись, было тепло и хорошо, даже голуби стали более беспечны и нахальны, чем обычно, и брали хлеб почти с рук. Я одиноко сидел на скамеечке, вслушиваясь во все эти звуки, и чувствовал, что живу вместе со всем этим миром, что я его часть, и без меня он станет таким же пустынным и одиноким, точно таким же, как и я, если бы вокруг меня не было всего этого мира. Мамаши проходили мимо с колясками, странно разговаривали со своими чадами, проходили молодые люди, явно неженатые, и чувствовавшие себя очень счастливыми и, наверняка, самыми знающими в этом мире. И тоска моя была чем-то запредельным, она всё же имела под собой причину, но та была так необычна даже для меня, была так «не отсюда», что я боялся думать об этой причине; в то же время я ясно чувствовал, что это тоска о чём-то, чего в моей жизни больше не было, но что когда-то меня совсем не забавляло. Это словно недорогой брелок, который начинаешь ценить только после того, как потеряешь, причём ценить так сильно, до слёз. Это была тоска о знаниях, которые были доступны только мне и о которых никто больше не подозревал. Я словно бы жаждал возвращения того прошлого, но так его боялся. Боялся его сильно, но так сильно жаждал. Оно могло принести мне совершенно новые ощущения, ощущения самой жизни, то чувство, благодаря которому знаешь, что живёшь. Но и за знания, и за чувства нужно было платить, и, заплатив однажды, я не был готов сделать это второй раз. Или всё же готов? Порой так хотелось снова это пережить и увидеть…
«…и если это всего лишь предбанник, то чего же ты так боишься сделать то, что хочешь. Всё равно рано или поздно ты уйдёшь из этого мира, который так ценишь. Но я тебе обещаю: твой мир – самый скучный из всех, которые тебе станут доступны. Здесь вечная скука, здесь тишина и спокойствие, здесь не нужно даже грести руками, чтобы плыть. Это как… Как в вашем Мёртвом море (какое удачное название), всё равно куда-нибудь да вынесет. А там – там всё так бесконечно и восторженно непредсказуемо. Там любая неосторожная мысль может повлечь за собой удивительные дела: тысячи смертей, схождение с ума, переход в другой мир… Чудо просто. А ты к тому же считаешь, что этот мир – единственная реальность, а если когда и задумывался над этим и решал, что где-то есть ещё что-то, то безмерно лицемерил сам перед собой. Считаешь этот блошиный рынок реальным местом, в которое мог прийти твой дух, чтобы провести своё время до распада? Это всё иллюзия. Если не веришь, то просто посмотри на нас. Эй, Первый Жонглёр, пойди-ка сюда!..»
Лето проходило за летом. Между ними было что-то ещё, но это что-то было таким скучным и серым, что этого я не замечал. Я был занят своими насущными делами и не чувствовал ничего происходящего в эти дни, но едва приходило лето – всё менялось. Божественная пора. Снова пыль и мягкий плащ, снова жарящее солнце, снова душные ночи, проведённые на балконе моего дома. Жар, подымающийся от раскалённого асфальта в небо, жар, который изменял очертания прямоугольных предметов, размывал их и превращал в дрожащий мираж. Жар заставлял верить в слова Жонглёров. Но иногда, когда летняя моя тоска захлёстывала меня особенно сильно, я даже сомневался в существовании этих Жонглёров. Их было трое, они сказали, что они от Юсы. Они много чего говорили. Они говорили всегда, обычно наперебой и несвязно, но только на первый взгляд. Однако, если слушать их внимательно, то можно было понять забавные вещи. Жаль, что теперь они были где-то далеко, и вряд ли они помнили обо мне. Последняя (она же первая) встреча с ними для меня закончилась психиатрической клиникой. Там мне никто не верил, но думали, будто я думаю, что я верю тому, что они верят мне. Они делали участливые лица, говорили, что всё понимают, но они не думали ни о чём. Хотя, они были добрыми людьми. Жонглёры некоторое время ещё общались со мной в клинике по ночам (обычно они приходили днём), а затем сказали, что уходят. Это произошло как раз тогда, когда мне стали колоть какие-то сильнодействующие стимуляторы, или транквилизаторы, или всё вместе. Я вспоминал Жонглёров Юсы, я рассказывал о них, но лекарства взяли своё – через некоторое время мне стало всё равно, были они, или это мне всё приснилось. Это было предательством, но я ничего не мог поделать. Через некоторое время меня «подлечили» и я смог вернуться в мир. Я больше не встречал Жонглёров и от этого каждое лето – именно в эту пору я с ними познакомился – я впадал в меланхолию, вспоминая все их слова и рассказы, вспоминая, как нам было весело вместе, и я думаю, что весело было и им. И эти нагретые летние крыши домов теперь не источали тот колдовской и доверчивый свет по вечерам. Теперь только детские парки, с этой вознёй и непоседливостью, с этим вечным гулом напоминали Жонглёров Юсы. И песок скрипел у меня на зубах, а на глазах стыла соль.
« – Откуда вы такие взялись? Я о вас никогда ничего не слышал. – Ух ты! – они воскликнули это все трое так, словно я сказал нечто страшно важное. Они говорили наперебой странными голосами. – Ты о нас ничего не слышал? Мы пришли из тех мест, о которых ты тоже вряд ли догадываешься. Там нет того, что есть здесь, а здесь нет того, что есть там. Там нельзя сказать наверняка, кто ты и где находишься. Там трудно угадать цвет и вкус, там трудно поверить. Это наш мир. Ты видишь то, что видишь, там всем правит Юса, и он не создаёт законов, мешающих твоему существованию. Там нет слов «можно» и «нельзя»; всё происходит так, как ты задумал, и тебя не стеснят такие псевдонауки, как математика и физика. – Где «там»? Вы откуда? Как вас зовут? – Так много вопросов… Там – это там. Мы пришли оттуда, из нашего мира, мы туда и уйдём из вашего. Это – наш дом. У нас нет имён, потому что там не бывает имён. Они не нужны. А великий Юса назвал нас жонглёрами. – Жонглёры? – Жонглёры Юсы! – Это как в средневековье? Там тоже были жонглёры, барды… – догадался я. – Нет, это в средневековье были такие, как мы. Мы там и были. – Я ещё играл на дудке, – вставил печальный призрак. – На флейте, – поправил сатир. – На лютне, – вставил своё третий. – Вы втроём? Как такое может быть? Там было много. – Такого не может быть, точно, – он захихикал. А теперь посмотри на нас, – он подозвал остальных двоих и поставил рядом с собой. Второй был выше остальных на голову, худ, имел разные глаза и странно смотрел поверх тебя, словно сквозь или просто не замечая. Казалось, что он постоянно о чём-то важном думает, да так, наверно, оно и было. Если бы ни его абсолютно лысая голова, больше похожая на военную каску, и мертвенно-бледная кожа, он мог бы вполне сойти за человека. Второй сразу же навевал сравнение с духом, облачком. Он постоянно улыбался, но улыбка эта заставляла сильнее кутаться в плащ и хотеть вернуться домой – так, наверно, улыбались маньяки после очередного убийства – и тоже был не от мира сего. Он был полупрозрачен и лёгок, и ветер колыхал его одежды. Сам же жонглёр, который говорил со мной, совершенно не имел общего со мной – человеком; больше всего он напоминал сатиров из мультиков – такой же маленький, толстенький, с рожками и копытцами, а хвост его волочился по земле. Он постоянно хихикал и кривлялся; казалось, ещё минута, и он пустится в пляс, а кругом зальются флейты и расстроенные скрипки, забьют барабаны и бубны. – Ты просто посмотри: мы можем быть? Конечно, они не могли быть, и я сказал это. – Нет, вас не может быть. – А жонглёры в средневековье были? А нас, значит, не было? Кто же тогда был тогда? – Кто тогда играл на дудке? – Тромбоне? – На лютне! Я подумал и согласился. Это уж точно пахло мистикой. Но когда они рассмеялись снова – все троё разными смехами: первый – низким и хриплым; второй – тихим и таким же воздушным; третий – визгливым и заливистым – я понял, что надо мной смеются. Тогда я обижено сказал: – Вас не бывает, потому что не может быть. Жонглёры Юсы – эка выдали! Я ничего о вас не слышал, и никто здесь о вас не слышал. И нет вашего дома, вашего мира, нет его, потому что я его не видел, нет, потому что его не может быть. – Гы-гы… А что есть? Твой мир? А пчёлки, мурашки и миленькие белочки – они верят в тебя? Они верят в твой мир – мир городов, государств, улиц и автомобилей? Они видят его, но не верят, поэтому его не существует для них. Я не прав? – Конечно, прав, – сказал долговязый. – Его мира не может быть – Они ведь тоже живут в своём мире, и им плевать на тебя. Если тебя не станет, они даже не заметят. Я расстроился и отчего-то вспомнил, что на этих выходных кормил с руки в парке белочек. – А всякие жучки – так они тебя, может, даже и не видят. Представляешь, они не верят в тебя и твой мир. Они просто не могут догадаться, что он может существовать, даже не могут предположить об этом. Просто фантазии не хватает. Даже у самых заядлых мечтателей светлячков нет этого и в мыслях. Это для них недосягаемо, так же, как для тебя – представить бесконечность. Вы, люди, поэтому стали придумывать какие-то замкнутые спирали, ленты Мёбиуса, только для того, чтобы попытаться, наконец, понять. А вот я пришёл из того мира, где мой дом. – И я. Там правит Юса. – А мы – его жонглёры!»
Теперь я их вспоминал, превознемогая страх, что могу снова попасть в «янтарное убежище», но знал, что рано или поздно это закончится тем же. Они странно пришли, они внезапно ушли, они полностью перевернули всё с ног на голову, и некому было их упрекнуть. Их можно было бы назвать святотатцами, разрушителями, но они были всего лишь жонглёрами Юсы, теперь я всё это понял. Примерно шесть лет назад я сидел на этой же скамейке в парке у детской площадки, точно так же светило солнце и так же воздух был наполнен летними звуками, так же пах ветер. Кажется, они появились тогда в третий раз. Не знаю, почему они выбрали меня для своих проповедей (жонглирований, как говорили они), но уж больно им нравилось меня удивлять. Однако я не мог подумать, что дойдёт до такого. Когда они появлялись, в воздухе всегда разносился лёгкий аромат карамели, начинали позванивать колокольчики и насвистывать флейты, но никто, отчего-то, всего этого великолепия не замечал. «Знаешь, почему они нас не видят и не слышат? – верещал сатир, обращаясь то ли ко мне, то ли к остальным двум жонглёрам. – Потому что нас быть не может. Потому что всего этого не может быть. Боятся, что всё окажется не таким, каким они считали, и просто не видят нас, не физически, а просто не хотят!» Хотя их этот вопрос, казалось, не так уж и волновал. Они почему-то хотели мне что-то показать, доказать что-то… Иногда это принимало серьёзный – на мой взгляд – оборот. Я так и не сумел охладить свой рассудок, так и не сумел отгородиться от всего и просто понимать и видеть мир вокруг таким, какой он есть. Я до конца так и не научился не давать чужим мнениям проникать в мою голову, я не смог перестать воспринимать реальность как что-то, что меня не касается, как что-то, что вращается вокруг меня, как планеты вокруг Солнца, которые никогда не пересекаются. Они пытались мне доказать, что все наши стереотипы, убеждения и радости ничего не стоят, и напоминанием об этом доказательстве служили повязанные на воротах детской площадки чёрные ленточки. Нужно сказать, что сразу после того случая я всё понял, в моей голове промелькнул яркий луч, который словно осветил всю жизнь вокруг, который словно вопил: «Вот оно!!! Ты просто посмотри!» Но затем меня забрали в клинику и после нескольких недель лечения я уже не мог чувствовать мир как раньше. «А что же ты думал, – меланхолично говорил призрак, – не всё является таковым, каким ты хочешь видеть. Чувствуешь себя свободным – ложь. Чувствуешь счастливым – ложь. Нужно сотню раз подумать, прежде чем произнести слово, ибо оно может поменять всю твою жизнь. Но ещё хуже, если ты просто не будешь сознавать своей жизни. Жизнь – это не те куски материи, которые окружают тебя, жизнь – это не те люди, которые рядом с тобой. Вы слишком озабочены выживанием и продолжением рода, чтобы чувствовать это. Два желания в вас заглушают все остальные». «Глупость какая, – парировал я, – Мы совсем не заняты этими вещами. Оно, конечно, приятно, когда у тебя есть дети, которые как бы представляют тебя в будущем, да и вообще, дети – милые существа. Да даже несмотря на это, мы не постоянно об этом думаем. К тому же, не будь детей – мир был бы серым и безжизненным, если вы понимаете, о чём я… Вы просто посмотрите на них, – как я уже упоминал, мы как раз сидели на скамеечке у детской площадки, – разве вид играющих детей не наполняет мир смыслом?!» «Да, но плохо то, что кроме них для людей ничего больше не существует. Вы живёте, заводите детей, и на этом ваш собственный мир заканчивается; появляется что-то, чему вы обязаны посвящать всё свое время и всю свою силу». «Но разве в мире есть ещё что-то, кроме этого? Ведь в этом смысл жизни». Сатир загадочно замолчал и стал смотреть куда-то перед собой. Было видно, что для него дискуссия закончена. Тогда я ещё не знал, что они могут всё, эти жонглёры, а сейчас знаю, и сейчас бы я насторожился. Тогда просто проносившийся по близлежащей магистрали десятитонный грузовик потерял управление и проехал детскую площадку наискосок и навылет. Это было так неожиданно и непонятно, так что никто сначала ничего и не понял. Я тупо смотрел на это, когда раздались первые вопли матерей и плач боли. Сатир смотрел на меня, а я сидел на месте и не знал, что мне делать. «Ну, – наконец сказал он, – что дальше? Погляди – погибло не меньше пятнадцати детей. Ни в чём не повинных… Да, если тебе интересно – это я сделал». «Зачем? – я даже сказал это не с возмущением, как вы бы от меня ожидали, а с непониманием. – Что ты хочешь доказать?» «Я это сделал, но ничего не произошло. Где молнии с неба, где померкшее солнце, где звезда Полынь? Бессмысленно. Они умерли, а как там твой смысл жизни?» «Удивительно, – подал голос высокий, – как вы, люди, себя любите и цените, вы думаете, что жизнь не может перенести такого зла, но вот оно свершилось, и мир продолжает жизнь. Вы всё делаете для своего тела, но оно может погибнуть в любой момент. На их месте мог быть ты, и ты умер бы, и для тебя бы всё закончилось, как и для них. А кто-то сидел бы сейчас на лавочке и думал, что всё это, в принципе, плохо, но нужно успеть зайти по дороге домой в магазин и купить программу». «Вы какие-то извращенцы, – ответил на это я. – Вам не понять нашей жизни. Нельзя так просто убить человека». «Это отчего же?» Я не нашёлся, что ответить им. Я просто знал, что этого делать нельзя, но почему – боюсь, этого я и не знал. Нельзя, и всё! «Я могу убить любого прохожего сейчас, любого из этих зевак, и ничего не произойдёт. Ты мне веришь?» «Верю», – поспешно сказал я. «Даже ты можешь убить любого прохожего, тебе незнакомого. И для него реальность закончится. Любой может убить тебя – и ты ничего не сделаешь. И на этот раз твоя реальность исчезнет». «Слишком много дел для тела, – опять заговорил высокий, – и ничего – для духа. Но попробуй убить дух. Но если мы так просто можем разрушить то, что возводилось для тебя всю жизнь, то какая же у этого здания цена?» Я молча наблюдал за суетой, творившейся на детской площадке, и чувствовал, что абсолютно всё начинает «отпускать», ощущения уже не резки, а размыты, словно пробиваются сквозь туман, и ничего больше нет.
Жонглёры ушли, оставив меня одного в доме для сумасшедших. Я на них не в обиде, я чувствую, что так было нужно. Теперь я видел, что всё вокруг такое же, как и было тогда, но чего-то так не хватало. Не было жонглёров Юсы. Некогда ветер, этот тёплый весенний ветер, развевал полы плаща призрака, некогда Высокий подставлял под его потоки своё измождённое лицо, некогда сатир сидел на земле и просто молчал. Ему тоже нравилась весна и не нравилась зима. Тогда я не обращал такого внимания на пору года, но теперь вижу, как чудесна пора после зимы и перед летом. Тогда кажется, что всё ещё впереди, что так ещё далеко до дождливых и пасмурных дней, а дождь только пробуждает к жизни. Тогда свежо в памяти воспоминание о пережитой тьме зимы и от этого воспоминания млеешь от ужаса и ещё больше наслаждаешься солнцем, и ароматом акации и сирени, и хрустом камешков под ногами на дорожке, и этими голосами в парке. Мир не заметил их прихода, не заметил и их ухода. У меня опять болела голова и я опять вспоминал жонглёров. Они научили размышлять меня даже над болью: « – От вашей болтовни, от этой околесицы и бессмыслицы у меня разболелась голова, – говорил как-то я. – Голова – это же кусок мяса. Как это она болит? – весело спросил призрак. – Если бы вы больше нами интересовались, вы бы знали о нейронах, нервных волокнах. – Так ведь нейроны и нервные волокна – тоже просто куски мяса. Как они болят? Они чувствуют повреждение и передают это голове, а что голова? Почему свиная вырезка не болит и не чувствует передачи нейронов? – Всё это легко объясняется, – зло проговорил я, чувствуя, что мои познания в этой области не очень велики. – Наши учёные не так глупы, как вы думаете. – Очевидно, нет. Но когда кусок мяса начинает сам себя изучать – это тревожный признак».
Тогда было уже темно, но эта темнота была какая-то мягкая, как и всегда летом, не то, что зимой и осенью. Мы сидели на крыше четырёхэтажного дома в центре города, свесив ноги, и молчали. Сатир и я молчали; эти двое о чём-то шептались и никак не могли усесться. Было тихо и душно, мы смотрели вниз, и нам было хорошо. Жонглёры уже собирались тогда уходить, и я видел, что сатир тоскует, что здесь ему нравится. Что это тепло, поднимающееся вверх, этот фонтан внизу, вокруг которого даже сейчас толпились люди – всего этого ему жаль. «Ты печален?» – спросил я тихо у сатира. «Я никогда не печалюсь, – задумчиво ответил тот. – Порой мне жаль оставлять какой-либо мир, но я могу в него вернуться в любой момент. Я же жонглёр Юсы, не забывай». «И мы жонглёры Юсы, – вместе произнесли те двое. – Мы жонглёры! Жонглёры!!» Они загорланили это во всё горло, но я уже не боялся. Теперь мне было всё равно. Уже тогда я чувствовал грусть по поводу их ухода. А жонглёры продолжали петь, и сатир присоединился к ним, и странной была мелодия этой песни, а весь текст представлял собой: «Ла-ла-лай, мы жонглёры Юсы». Вся эта ситуация напоминала момент, когда дорогой тебе человек уезжает, тебе так от этого плохо, а он радуется. Он радуется не разлуке, а тому, что, наконец, попадёт домой, что продолжит свою жизнь там. Но это тебе непонятно. На твоих глазах слёзы, а он не понимает этого. У него свой мир, своя жизнь... Если вы понимаете, о чём я. То же самое было и сейчас. И сейчас заиграли флейты, забили литавры, а они горланили свою песню, а по щекам моим текли слёзы. Я даже не знаю, почему. Мы провели вместе не так уж много времени. Но я просто чувствовал, что мир теряет что-то, что-то дорогое и невосполнимое. А они пели, они гнусавили, пели фальцетами, как пьяный цирк карликов, верещали и прыгали на самом краю крыши. Их вопли становились всё громче и громче, истеричнее и истеричнее. Но им можно было так безобразничать – они были жонглёрами Юсы. Наутро я проснулся на крыше. Помню, как чувствовал тепло крыши руками, как опирался о дымоходную трубу и смотрел на их непонятное мне веселье, веселье возвращающихся домой, а затем просто провалился в тяжёлый сон. Жонглёров не было, и я понял, что они ушли. Больше я их не видел.
Сейчас были те же улицы, и тот же песок на зубах, то же ласковое солнце. Но так не хватало той незатейливой песенки: «Мы жонглёры Юсы!» Я часто напевал её себе, когда никто не слышал; до больницы мне даже казалось, что иногда откуда-то из глубины других измерений мне подпевают иные, знакомые, голоса, но это только до больницы. Сейчас голоса молчали, сколько бы я ни пел. Я ходил всю весну в том же самом пальто, что и тогда, в том же костюме, всё было как тогда. Не знаю, почему я это делал. Я сидел на том же самом месте, я взбирался на ТУ крышу… Я, наверно, ждал. Но они были у себя дома, где правил Юса, и, видимо, даже не вспоминали наш мир и меня. Для них это было ещё одно приключение среди сотен таких же миров, а здесь они смогли оставить свой глубокий след. И я сидел в той же позе, как и в тот первый раз, когда сумел их встретить. Врачи в клинике говорили, что всё это – мой бред, а я – псих чёртов. Я верю им, я верю, что всё, что произошло – неправда. Это не могло быть правдой, только не здесь, не в этом мире. Но отчего же каждую весну и лето что-то рвётся изнутри, из меня, даже по прошествии многих лет?! Мне не помогают даже таблетки. Это тоска топит всё, до чего только может дотянутся. Только жонглёры могли бы её рассеять. Шесть лет я думаю о них, шесть лет я не замечаю всего остального мира. Но сейчас я радостен, тоска меня отпустила. Я смотрю на ТО солнце, ТЕМ взглядом. Я напеваю песенку жонглёров и теперь уже не плачу при воспоминаниях. Теперь звуки лютней и литавр не вгоняют в чернейшую слизь. Теперь я могу поклясться, что видел в толпе его, сатира, глаза, и я могу поклясться, что он улыбнулся и подмигнул мне. А когда я поднял взгляд, увидел бритый череп призрака, увидел широкие плечи Высокого. Я видел их меньше секунды, но этого было достаточно. Они были здесь, возможно, проездом, но они помнили обо мне, и я уверен, что ещё вернутся опять, вернутся за мной. И, может быть, я тоже стану Жонглёром Юсы.
|
Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы. Литературные конкурсыБиографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:Только для статусных персонОтзывы о журнале «Новая Литература»: 01.10.2024 Журнал НЛ отличается фундаментальным подходом к Слову. Екатерина Сердюкова 28.09.2024 Всё у вас замечательно. Думаю, многим бы польстило появление на страницах НОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ. Александр Жиляков 12.09.2024 Честно, говоря, я не надеялась увидеть в современном журнале что-то стоящее. Но Вы меня удивили. Ольга Севостьянова, член Союза журналистов РФ, писатель, публицист
|
||
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru 18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021 Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.) |
Вакансии | Отзывы | Опубликовать
|