Самая главная тайна

 

 

 

Тихий воскресный день. Ленка в блаженном ничегонеделании, устроилась на диване с журналом. Суетная неделя позади, с домашними делами управилась вчера. Заслуженная награда – «день лентяя».

Деликатное осеннее солнце за окном, детский гомон во дворе, бормотанье соседского телевизора за стеной. Чтиво – натужный праздник женского глянцевого журнала – скользило мимо сознания. Плавная дрёма накатывала тёплой волной, укачивая потерявшее вес тело. Хорошо никуда не спешить – спать, когда хочется, а не когда надо, не боясь проспать, не успеть, опоздать…. Уснула и не заметила, журнал выпал из руки – толстой лягушкой скакнул на пол.

Лена никого не ждала, поэтому, когда позвонили в дверь, подумала: «Кто бы там ни был – не открою». Звонок повторился. «Да кто там? Небось, опять эта толстая корова. Пришла языком чесать!».

Имелась в виду соседка сверху Римма, полная неопрятная женщина. Незамужняя и бездетная. Римма, за неимением собственной личной жизни, активно интересовалась личной жизнью других. Знала всё про всех в их немалом многоквартирном доме. Помимо этого, она считалась знатоком телевизионных сериалов. Если Римма не прогуливалась по двору в кругу подруг, то была занята просмотром очередной телесаги.

К Лене любознательная Римма забегала по-соседски, «поболтать, на минуточку». Минуточка неизменно растягивалась на час, всегда заканчиваясь одним и тем же. «Леночка, солнышко! Я тебя не понимаю. Ты, который год уже в разводе? И всё одна? Сорок лет, лапочка, не тот возраст, что бы принца ждать. Надо ковать собственное счастье. Послушай, у меня есть на примете один очень импозантный вдовец…».

«Вот сама с ним и ковала бы», – Лена с трудом выпроваживала добровольную сваху, обещая подумать.

Лет пять, как с мужем развелась, а боль от обиды всё не унималась. Было от чего. Когда, как водится, добрые люди доложили, что у Коли её роман с сослуживицей, она по началу не поверила. «Кто, её Колька?! Тюфяк, увалень, размазня и закрутил интрижку? Быть того не может! Ерунда».

Оказалось не ерунда. Через все прошла: и окольные расспросы, и анонимные звонки, унизительная слежка за мужем. А то чувство растерянности и недоумения, когда узнала соперницу: как с «этой»?! Ведь посмотреть не на что, натуральная «серая мышка». Ждать дольше было нельзя. Приструнить мерзавца, выплеснуть накопившуюся обиду, потребовать объяснений.

Но произошло то, чего она никак не ожидала. Всегда такой мягкий, податливый, её Коленька показал характер. Он не стал юлить, хныкать и замаливать грехи. Молча побросал в сумку какое-то там своё бельишко, электробритву, зубную щётку (словно в командировку собирался) и пошёл на выход. «Прости, Лена. Ты, по-прежнему, остаёшься для меня очень дорогим и близким человеком. Это не измена, пойми. Просто я полюбил другую. Это серьёзно», – это было последнее, что он ей сказал, перед тем как закрыть за собой дверь.

Она стояла в прихожей, оглушённая, ещё до конца не поняв и не приняв того, что произошло и, слушала, как затихают его шаги на лестнице. Так всё кончилось. Казалось навсегда, но…

 

Дверной звонок продолжал надрываться. Лена поднялась, вздохнула и, поправив волосы, пошла открывать.

Это была не соседка. На пороге, с вялой улыбкой на лице, нелепо выставив перед собой букет гвоздик, стоял её бывший муж Коля.

– Здравствуй, это я. – Промямлил он, неуклюже сунув гвоздики ей в руки. Лена машинально взяла цветы, продолжая стоять в дверях, разглядывая незваного гостя.

«Сколько же мы не виделись? Ей казалось, она ещё слышит его уходящие шаги. Постарел? Нет, пожалуй. Похудел, осунулся? Это есть. Не кормит она его что ли? И глаза больные. Ладно, разберёмся».

Здороваться не стала. Кивнула, посторонившись: – Заходи, раз пришёл. Он вошёл, неуверенно потоптался. Она поняла, заглянула в стенной шкаф, порылась внизу. Найдя его старые тапочки, – надо же, сохранились, – бросила перед ним. – Раздевайся, я пока цветы в вазу поставлю.

Лена набрала воду в длинношеюю вазочку чешского стекла. Кольнула память: вместе покупали на Калининском. Поставила в неё вялые, пахнущие травой гвоздики. И ещё: он никогда не умел выбрать цветы.

Николай перестал шуршать плащом в прихожей.

– В комнате не прибрано, на кухню проходи!

Вошёл, забегал глазами, вспоминая, сравнивая. А чего сравнивать? Всё как было. Разве вот, кастрюлька и сковородочка маленькие прибавились, – готовить на себя одну.

– Присаживайся. Чаю?

Кивнул, выдвинул из-под стола табуретку, сел. На своё место.

Подавая ему чай, отметила, что машинально положила два кусочка сахара, как он любил. Это её, почему-то, разозлило. Оказывается, всё связанное с этим человеком, подспудно, продолжало в ней жить.

Себе сделала кофе. Опять же, знала, он его не любит. Не пытаясь справиться с раздражением, присела, потянулась за сигаретами. – Итак, чем обязана?

– Да вот, зашёл. Поговорить.

– Тебе, что, поговорить не с кем? Именно я понадобилась.

– Выходит, что так.

– Ай-яй-яй. Это ты-то? Который всегда хвалился, что у тебя друзей – миллион. Правда, цена им «пучок пятачок». Но, тебе-то виднее, не так ли? Вот с ними бы и разговаривал.

Он молчал, опустив голову, чуть подрагивающими пальцами водил по ободку чашки. Лену это не устраивало. Ей хотелось сделать ему больно. За всё, за всё.

– Что, расхотел беседовать? Ну, тогда допивай свой чай и скатертью дорога!

Он ссутулился ещё сильнее: – Лен, не надо так. У меня беда, горе у меня.

Она его не слышала, не хотела слышать. Столько лет копившаяся обида требовала выхода.

– Беда? Посочувствовать тебе? А ты когда-нибудь, кому-нибудь, сочувствовал? Кого-нибудь, жалел? Что же с тобой бедненьким случилось, что и многочисленные дружки не помогли?!

– Жена умирает.

– Чья жена? – механически буркнула она. Невысказанные упрёки ещё рвались наружу, не давая понять услышанное.

Лена вздрогнула, когда, звякнув, чашка выпала из его рук. Чай растёкся по столу. Колю всего трясло, черты лица исказились, неудержимо поплыли. Он плакал.

– Моя жена. Нина. Умирает.

 

Лену как холодной водой окатило, потом бросило в жар. Тело разом ослабело.

– Что ты такое говоришь, Коля? Как же так? – прошептала она, севшим голосом. – Нина?

Она видела, как он пытается сказать что-то и не может справиться с прыгающими губами. Ещё не отдавая отчёт своим действиям, вскочила, бросилась к нему. Прижала его голову к себе, раскачиваясь и приговаривая: – Ну-ну-ну, тихо-тихо…

Сколько она его баюкала? Время перестало существовать. Постепенно он затих.

– Я сейчас! – налила ему рюмку коньяка, сунула в руки. Потом ещё одну. Он выпил, поднял на неё покрасневшие глаза.

– Лен, я…. Не смог. Прости.

– Что ты, всё нормально. Сейчас легче станет. Успокойся и говори.

Коля говорил, запинаясь, нервно потряхивая головой, словно собирая разбегающиеся мысли.

– У Нины давно были проблемы с сердцем, а последний год и вовсе на таблетках держалась. Я, конечно, беспокоился, но она меня успокаивала: пустяки, аритмия, всё обойдётся. А тут, месяца два назад, пошли мы с ней гулять. Идём неспеша, день такой тихий, прозрачный. Вдруг, она спрашивает: « Плохо тебе без меня будет?» И сама же отвечает: «Плохо». «Ты вот что, Коля, – говорит, – если что со мной случится, мало ли…. Ты пойди к Лене, попроси у неё за меня прощения. Я бы сама попросила, да она меня слушать не станет. Скажи: прости, Лена. Не держи зла. Прими гонца моего покаянного. Прими и прости. Запомнил? Вот так и передай, слово в слово. Обещаешь? И я спокойна буду.

Коля всё рассказывал: как позавчера стал будить Ниночку, а она не просыпается. Дышала, но в сознание не приходила. Как намучился со «скорой», больницей. Как не знал, за что хвататься, чем помочь, куда бежать. Как заведующий отделением вызвал его вчера и сказал, что надежды мало…. Как, вспомнив Ниночкины слова, в полном отчаянии, пошёл к ней – Лене.

Лена слушала, сочувственно кивая, а сама думала: «Ах, Нина, Нина. Слышу я тебя. И понимаю. Не о себе ты беспокоилась, да не о прощении моём. Разве за любовь просят прощения? Не за себя просила – за Коленьку своего ненаглядного. Своего и моего. Нашего. Так выходит? Боишься за него? Мне доверилась. Ладно, будь по-твоему. Выкарабкаешься, жива будешь – отойду. Сама уйдёшь, сделаю, как ты просишь».

Встряхнулась, выпрямилась, вернулась к разговору. Коля постепенно ожил, жестикулируя, пересказывал в подробностях свои переживания.

– Коль! – сказала резко. Он вздрогнул, осёкся на полуслове. – Ниночка где? В больнице. Значит, ты должен быть там, рядом с ней. А ты сидишь тут, витийствуешь.

– Лен, так ведь в реанимации она. Не пускают.

– Что значит, не пускают?! Ты должен быть под рукой, мало ли – позовёт она тебя. Давай-давай, собирайся. Вместе поедем. Не пустят, в коридоре посидим. Утром врач придёт, я сама с ним поговорю.

Сама собралась быстро. Белая блузка, серый деловой костюм. Сунула денег, с запасом, в сумочку.

Коля одетый, с растерянным видом, топтался в прихожей. Лена сняла с вешалки свою курточку, сунула ему в руки: – Может, поухаживаешь? Он засуетился, помогая ей одеться. Но, вдруг, обхватил, обнял её, прижал к себе.

Она мягко высвободилась, отстранилась. – Ну, зачем ты, сейчас.

– Лен, ты, правда, поедешь со мной? – он смотрел с надеждой и страхом, словно боясь, что всё обернётся нелепой и жестокой шуткой.

– Правда. – Ей стало неловко под этим взглядом. Она опустила глаза. – А это что такое? Плащ-то криво застегнул. Пойди сюда, горе луковое.

 

Лена стала поправлять ему одежду, а он стоял, как большой послушный ребёнок.

– Ленусь, подожди. Ты мне вот что объясни, понять хочу. Такое дело. Я на свой счёт не заблуждаюсь: как мужчина и человек я из себя ничего хорошего не представляю. Так?

– Так, Коленька, так. Ничего хорошего.

– Тогда за что мне это? Посмотри на меня – слабый, жалкий, эгоцентричный тупица. Почему именно мне достались две лучшие в мире женщины?

– Мы не лучшие, мы обыкновенные. Только просто так ничего не бывает. – Она поправила ему воротник, ладонью пригладила волосы. Отошла на шаг, осмотрела. – Значит, именно тебе мы были нужнее всего.

– Я серьёзно, Лен.

Лена в раздумье пожала плечами: – Если серьёзно.… То, знаешь, мы бабы народ такой! Выйти замуж по расчёту – это да, это мы можем. А вот любить по расчёту не получается. Не бывает такого. А то б род человеческий прервался. Любим вас, дураков, таких, какие вы есть. А за что и сами не знаем. Женское сердце, Коленька, самая главная тайна на земле. Так то. Ну, что, готов? Тогда пошли.