Посох

Три волхва – Аггеод, Бальдур и Вассахитар – ходили по земле и словно алмазами одаривали людей своей ученостью.

Они считали, что мудрость – начало всех начал и что она была прежде всего сущего. Даже когда время источит камни и превратит их в песок, когда горы станут равнинами и через них потекут полноводные реки, а там, где лежали пустыни, земля породит горные кряжи, – даже тогда мудрость будет царить надо всем.

Маги гостили в царских чертогах, останавливались в хижинах бедняков и почти везде встречали радушный прием – получали приют и пищу: тогда люди еще преклонялись перед ученостью.

Странствующие философы давали советы правителям и нередко почерпывали крупицы мудрости от простых людей.

Случалось, они встречали на своем пути таких же бродячих мудрецов, и эти встречи превращались в пиршество разума. Судьба подарила им радость беседовать с великими знатоками тайн мира, которых многие столетия спустя люди будут почитать как пророков. 

В молодости волхвы с легкостью преодолевали препятствия и водили за собой ослика с книгами, написанными древними философами и поэтами. Шли годы. Головы магов уже понемногу обеляла седина, но их сердце по-прежнему оставалось молодым: красота природы, живые образцы добродетели и мудрого правления, – все это отзывалось в их душе песней, превращалось в стихи и притчи... 

Они не знали, сколько им лет – пятьдесят или сто, а может быть, двести, и, встречаясь с философами в других странах, говорили, что родились в Сирии в ту пору, когда в памяти живущих еще были свежи впечатления от того дня, когда в ночном небе они однажды наблюдали летящую звезду с огненным хвостом...

"Комета!" – догадывались их собеседники, после сверялись с астрономическими таблицами и, открыв приводящую в трепет тайну, возносили руки небу и с почтением восклицали: "О, боги! Да ведь это, в самом деле, пророки: им, должно быть, лет триста! Пусть будут продлены их дни..."     

Годы сказывались и на бессловесном спутнике магов. Побывав в гостях у одного из царей Аравии, они оставили ослика и дорогую их сердцу поклажу у него. Бесценные книги заняли почетное место в библиотеке правителя, который ревностно служил мудрости подобно волхвам.     

Теперь мудрецы ходили без ослика и книг – тысячи притч, стихов и философских наставлений хранились в их памяти, и, остановившись где-нибудь на отдых, они, не уставая, могли без конца читать их странноприимным хозяевам...

      На этот раз волхвы путешествовали из Малой Азии в Индию, проходя, таким образом, через владения династии Ахеменидов. Они оставили позади Киликию, Сирию, Вавилонию с ее долинами рек Евфрата и Тигра и, судя по всему, уже пересекли границы Элама...
      Однажды путникам открылось широкое плоскогорье, и в его пределах они узрели шатер. День близился к концу, и до того, как на землю опустится ночь, волхвы решили достичь этого одинокого жилища и попроситься на ночлег.
      Приблизившись к шатру, они увидели его хозяина – по удали и проворности молодого еще пастуха, которого за годы пастушеской жизни уже несколько состарили лишения – зной, засуха, ветер.
      Пастух – а звали его Нашмед – изготовился варить на очаге нехитрую свою еду – густую кашу из пшеничных зерен, – когда увидел неожиданных гостей. По стати пастух сразу определил в них странных ученых мужей и гостеприимно улыбнулся, приглашая магов располагаться у огня и отложить в сторону свои котомки и посохи.
      Сегодня у меня гости! Редкие в этих краях гости. И, судя по всему, волхвы. Значит, быть празднику! Быть пиршеству под звездами персидской ночи!
      Есть лепешки. И есть немного вина. А еще будет наваристая шурпа из барашка! Ближе, ближе к костру, путники!
      И вот уже кипит на огне сочное мясо. Аггеод, мастер на все руки в походах ученой тройки, орудуя ножом, к тому же собирался изжарить на углях куски баранины так, как его учили армяне в горах далеко на север отсюда...
      Разбавленное водой вино сняло усталость и разгорячило кровь. Сердца сотрапезников наполнились весельем, и Бальдур, лучший рассказчик в компании бродячих философов, принялся читать сообразные моменту стихи, прославляющие гостеприимство, пир и приятную дружескую беседу.
      Аггеод раздавал приготовленное им на углях блюдо, и когда он подавал мясо Нашмеду, невольно сравнил его руки со своими: у пастуха – жилистые, натруженные, а у него – руки поэта, не знавшие тяжкого труда, да еще пальцы украшают перстни с драгоценными камнями...
      – Все суета сует, Нашмед! Ты встаешь на ранней заре и, изнуренный тяжелой работой, ложишься на закате... Так пройдут твои годы и наступит печальная старость, – молвил волхв.
      – Что тебе от трудов твоих? – продолжил мысль Аггеода Вассахитар. – Редки твои радости, и сегодня будет то, что было вчера, а завтра повторит сегодня... Мы встречали царей, которые жили в роскоши, неге и благополучии, – и даже они не знали счастья!
      – Не лучшую ли судьбу ты выбрал бы для себя, Нашмед, если бы, оставив пастушескую жизнь, странствовал бы по богатым городам – Сузам, Ниппуру, Вавилону – и, припадая к ногам вельмож, вымаливал бы у них монеты на еду и ночлег в домах, где правит порок? – Бальдур, лукаво улыбаясь, подбрасывал пастуху философских загадок. – Часто ли на твоем столе мясо? А так у тебя могла быть даже более сытная пища, посетители харчевен на потеху бросали бы тебе под ноги куски мяса, и с твоей молодостью и силой ты бы легко отстаивал свое право насытиться ими, отгоняя от вожделенной пищи таких же нищих и бродячих собак. А вечерами твои глаза и уши песнями и танцами услаждали бы гетеры и скоморохи в местах, где славятся веселье и удовольствия.
      – Нет, я выбираю свободу под холодными звездами и шум ветра, а не пресмыкание у ног богатеев и песни гетер. Кроме того, едва ли жизнь нищего менее суетна и тщетна, чем доля пастуха: я бы так же уныло и монотонно проводил свои дни, от зари до заката добывая себе средства для жизни, только у нищего это подаяние сильных мира сего, а у пастуха – то, что дает ему природа. И кто знает, кто более благосклонен к бедняку.
      А счастье? Счастье – это сердце, исполненное тишины. Когда даже мысль, что все суета сует, его не тревожит...
      – Послушай, пастух, да ты философ! – воскликнул Бальдур. – И, вижу, твои суждения даже дерзки. Быть может, слава Зороастра не дает тебе покоя, а? – подтрунивал над Нашмедом маг. – Эй, Вассахитар, возьми папирус и стило, запиши наш разговор. И с особой тщательностью – слова пастуха! Получится хорошая притча... А ты, Аггеод, может быть, отдашь этому мудрецу-самоучке свой посох? В самом деле, Нашмед, не хочешь ли ты сменить свою пастушескую палку на посох волхва?
      Пастух добродушно внимал этим незлым шуткам... Бальдур еще читал стихи, и таким образом Нашмед и его гости закончили день.

      На заре их разбудил странный шум: грохотала земля. Глянув вокруг, они увидели вдали в голубой дымке надвигающуюся тучу какого-то войска: многие тысячи конных и пеших воинов.
      – Неужто где-то восстание, – забеспокоился Нашмед, – и не предстоит ли нам стать, по меньшей мере, свидетелями побоища?
      Туча двигалась и росла. И вот уже видно снаряжение воинов. Через какое-то время движение остановилось: судя по всему, военачальники решили разбить лагерь...
      Вскоре все четверо увидели, как из лагеря в их сторону движется всадник, – видимо, выпущенный командиром разведчик.
      Да, всадник направлялся прямо к жилищу Нашмеда...
      – Кто вы такие и что здесь делаете? – спросил конный, подъехав к шатру.
      – Я пастух, хозяин этой хижины, а это мои гости – странные философы, – ответствовал Нашмед.
      – Философы, говоришь?
      – Да, мы волхвы, Аггеод, Бальдур и Вассахитар. Идем из Малой Азии в Индию – хотим посетить святые места, побеседовать с брахманами, увидеть чудеса той далекой страны, – сказал Аггеод.
      – Не видели ли вы здесь ничего подозрительного – может быть, группы вооруженных людей?
      – Я живу здесь один. До встречи с волхвами я последний раз видел людей, когда ко мне приезжал сборщик налогов, – сказал Нашмед.
      Кажется удовлетворенный ответами, солдат попросил испить воды и унесся в сторону лагеря.
      – Слава Ахурамазде, все обошлось! – со вздохом облегчения сказал Вассахитар, когда они снова остались одни. – Я порядком испугался, увидев скакавшего к нам всадника!
      – И не один ты! – добавили остальные.
      – Видимо, нам снова придется обращать свои мольбы к Ахурамазде! – спустя какое-то время после визита разведчика с тревогой крикнул своим гостям Нашмед, когда он уже собирался заняться стадом, а волхвы готовились к дороге.
      – А что случилось?!
      – Посмотрите!!!
      Из лагеря к ним двигался целый отряд всадников с груженой повозкой.
      – Уж не приняли ли нас за вражеских шпионов? – испуганно воскликнул Вассахитар!
      – Сейчас увидим! – стараясь держаться хладнокровно, заметил на это Бальдур.
      Отряд остановился в десяти шагах от жилища Нашмеда: судя по виду приехавших, это была свита, по меньшей мере, военачальника. В нее входили как солдаты, так и солидные персоны, руки которых не были приспособлены управляться с луком, им больше шли писарское стило или жреческий жезл.
      "Что-то не похоже на отряд для пленения!" – подумал Вассахитар.
      Один из гостей, пришпорив коня, выдвинулся вперед и провозгласил:
      – Царь державы Ахеменидов Дарий Великий, узнав, что в окрестности его лагеря остановились волхвы, возжелал нанести вам визит и засвидетельствовать свое почтение!
      За говорящим стояли три всадника, средний из которых олицетворял величие, силу и уверенность.
      "Дарий!" – с трепетом подумали о знатной особе четверо встречающих царскую свиту.
      – Примите от царя дары!
      Двое конных спешились, побежали к повозке и стали носить оттуда к шатру кувшины с вином, блюда с фруктами, сыр, хлеб – и наконец положили у очага тушу серны.
      – Для нас большая честь, что эту одинокую среди холмов и камней хижину, где мы тоже гости, возжелал посетить великий персидский царь! – решил первым проявить учтивость Бальдур, глядя на своих пребывающих в оцепенении товарищей.
      – Да, прошу вас быть гостями моего скромного жилища, – заговорил вслед за ним пастух.
      Всадники спешились. Двое принесли обитое кожей кресло из палисандра, покрытое волчьей шкурой, в которое и опустился Дарий...
      Туша серны жарилась на вертеле, а люди сидели вокруг очага.
      – Мы давно ходим по земле, – начал беседу Бальдур. – И нам неведомы наши лета. Знаем только, что родились в Сирии в ту пору, когда живущие своими глазами однажды наблюдали летящую звезду с огненным хвостом. – Жрец Дария напряг лоб и сдвинул брови, видимо, пытаясь вычислить дату рождения волхвов. – Встречи с правителями и философами всегда нам приятны. Кстати, случается, мы встречаем мудрецов и в хижинах бедняков. И вот пример – гостеприимный хозяин этого шатра пастух Нашмед. – И Бальдур показал на него. – Нередко мы бываем гостями в царских чертогах, – продолжал волхв, – и, кроме стихов, притчей и наставлений, приносим в дар правителям диковинные вещи, привезенные из разных стран.
      За сим маг взял свою котомку и стал извлекать из нее подарки.
      – О Дарий, прими от нас этот амулет – лазуритовая голова быка с золотыми рогами, – и пусть во всем тебе покровительствует Ахурамазда; этот золотой перстень с яшмой, по которой искусный малоазийский мастер вырезал льва, – и пусть в бою и государственных делах он придает тебе силу царя зверей; и, наконец, возьми в дар благовония из Аравии – воскуренные, они просветляют ум и веселят сердце.
      В знак благодарности персидский царь легко кивнул головой, и по его знаку подошедший с подносом воин положил на него подарки волхвов и отнес к повозке.
      – Я возвращаюсь со своей армией в Сузы с восточных окраин моей империи – из военного похода на восставших греков, – молвил Дарий. – Нам удалось подавить восстание, но, должен сказать, нелегко досталась моему войску эта победа. – И он указал рукой на своих солдат: даже самые сильные и могучие имели ранения; их поврежденные в бою части тела стягивали пропитанные заживляющими бальзамами повязки. – Редкий воин возвращается домой невредимым. А погибших – тех тысячи! Скажите, волхвы, суждено ли моей армии еще идти на Балканы и в жестоких боях усмирять восставших?
      Искусный в ясновидении Вассахитар бросил в огонь щепотку магического порошка, и, когда он воскурился, глядя в густые сизые струи потусторонним взглядом, изрек:
      – Вижу, Дарий, что не один раз тебе придется воевать против греков. И это действительно будут трудные походы. Знай: сила твоей державы в силе армии!
      Персидский царь погрузился в печаль.
      Стояла мертвая тишина, только потрескивал костер.
      Бальдуру не понравилось пророчество Вассахитара. Он в свою очередь бросил в огонь магический порошок, и, когда стал подниматься ароматный дымок, возликовал:
      – О Дарий! Не стоит так кручиниться! Вижу, что в целом твои дни будут исполнены славы и величия, и память о твоем мудром правлении останется в веках. Да, да! О тебе будут помнить как о великом полководце, градостроителе и государственном муже.
      Дарий повеселел:
      – Что же, предначертанного не избежать! Будь что будет! А теперь давайте пировать – отпразднуем встречу и... пусть и тяжелую, но победу.
      Сидящие у костра шумно ели и пили; Бальдур читал стихи, которые гости из лагеря слушали с большим вниманием и уважением. Происходящее доставляло удовольствие и самому Дарию.
      Взгляд царя вдруг привлекли лежащие поодаль посохи мудрецов.
      – Послушайте, волхвы! – сказал вдруг он. – Слышал я, что посох, с которым ходите и вы, и пастух, и кочевник, – суть символ жизни. У каждого свой посох, говорится в одной древней книге, не так ли? – Дарий переглянулся со своим жрецом. – Маги, покажите мне свои посохи! – И когда просьба царя была исполнена, он воскликнул:
      – А ведь в самом деле, посмотрите, они и правда подходят волхвам – соответствуют их судьбе философов и поэтов! – Посохи были сделаны из ливанского кедра и инкрустированы вставками из драгоценных металлов и камней; а кроме того, источали свойственный ценному дереву из Ливана аромат. – Уверен, у пастуха посох гораздо скромнее.
      И в доказательство его слов Нашмед подал царю свою грушевую палку.
      – Если посох символ жизни, то что в нем самом... символизирует рождение и смерть? – Видимо, вино и компания мудрецов даже в суровом персидском царе вызвали философское настроение. – Итак, волхвы: тот, чье толкование придется мне по душе... получит дворец в одном из славных городов моей империи и станет таким образом знатным вельможей!
      Пирующие издали возглас изумления, и с азартом приготовились наблюдать за предстоящим состязанием.
      – Ну что, мудрецы, блесните изящностью и красотой мысли! – Дарию не терпелось послушать суждения волхвов.
      Маги пребывали в смятении, пока Бальдур наконец не подтолкнул Вассахитара.
      Вассахитар взял свой посох и вышел вперед.
      – Я мыслю так, – начал он. – Жизнь дается небесами, богом, а после смерти человек становится частью земли. Отсюда следует, что символом рождения должен быть верхний конец посоха, обращенный к небу, а символом смерти – нижний, тот, что упирается в землю.
      – Да, в этом что-то есть! – отметил Дарий и с лукавой улыбкой окинул своих приближенных; те заулыбались в ответ.
      Следующим вышел Аггеод.
      – Мое мнение таково. Человек рождается на земле, посему символ рождения не верхний, а нижний конец посоха. После смерти душа уходит на небо, туда, где в голубой высоте парят свободные птицы, и кто своей жизнью прославится на небесах – приблизится к богу. Вот символ смерти, – Аггеод показал верхний конец своего посоха, где в солнечных лучах ало горела врезанная в дерево рубиновая звезда.
      – Ну что ж, неплохо. По мне лучше парить с птицами и заслужить славу небес, чем стать пищей для червей! – засмеялся Дарий и добавил: – Между тем все как-то слишком очевидно...
      Аггеод разочарованно опустил голову.
      Настала очередь Бальдура, и вместо своего посоха он взял грушевую палку Нашмеда.
      – Тайное не может иметь явных символов. И к тому же только маг способен познать скрытое... Да простит меня Нашмед! – И Бальдур переломил его посох. – Вот эти грубые концы и есть символы рождения и смерти: они не очевидны, а, кроме того, насколько рождение и смерть части одного и того же бесконечного движения жизни, – без них ее просто нет, – и схожи друг с другом с точностью до наоборот, так и эти концы символизируют одновременно и вечность бытия, и "сходное различие" или "различное сходство" двух его неотъемлемых сторон. – Бальдур соединил концы в месте перелома, и они точно вошли друг во друга, как ключ входит в замочную скважину – посох, а значит, и сам символ жизни, снова обрел цельность, и этим как будто толкование третьего мудреца было подтверждено.
      Дарий слушал волхва с заинтересованным взглядом, как казалось Бальдуру, затаив дыхание, царские вельможи многозначительно переглядывались, и самый красноречивый из волхвов уже мнил себя хозяином дворца, знатной особой.
      – Да, волхв, тебе бы составлять религиозные догмы: насколько умно, настолько и мудрено – сразу не поймешь, – отметил рассуждение Бальдура царь.
      Видимо, ни одно из толкований, по мнению Дария, не заслуживало обещанной им награды...
      Раздосадованный, Бальдур опечалился и после дальнейших слов царя вскипел злом на самого себя, потому как именно его несдержанный язык подвигнул Дария на новый ход:
      – Говорят, что и пастух мастак философствовать! Послушаем-ка его: пусть и он даст ответ на мой вопрос ценою дворца в Персеполе, Сузах или Пасаргадах.
      На это Нашмед взял свою сломанную грушевую палку и бросил в огонь: обломки посоха горели, а пастух молча на них смотрел.
      Дарий, видимо, оскорбленный дерзостью и неучтивостью Нашмеда, принял грозный вид.
      Когда посох стал превращаться в пепел, Нашмед сказал:
      – Думаю, и рождение и смерть – то, что неведомо даже волхву. И неведомое, верно, не может иметь явных знаков: символ тайного – тайное. – И он показал на костер: уголья подергивались языками пламени, и ветер разносил черные частицы. – Вот что в посохе символизирует рождение и смерть – его пепел: разносимый ветром, он растворяется в пространстве и в то же время невидимым, тайным образом присутствует вокруг; такая же загадка есть в рождении и смерти. Мы пытаемся постигнуть эту тайну умом, и порой нам кажется, что она готова ему уступить, но в последний момент, стоит только ослабить внимание, коварно уходит из фокуса мысли и, как развеваемый ветром пепел, уносится прочь...
      Когда Нашмед закончил, Дарий какое-то время молчал с изумленным выражением лица, а затем резко крикнул:
      – Эй, писарь, приготовься составлять на папирусе мое повеление!
      – Послушай, пастух, – продолжал царь, – ты, я вижу, в самом деле, мудрец и знаешь тайны сущего... Быть может, ты способен на чудеса? Дворец уже твой. В придачу к этому поставлю тебя правителем города, если... если сумеешь пепел превратить в свой незатейливый посох! – Дарий, видимо, вошел в азарт.
      – Думаю, это задача окажется проще первой! – пастух уверенно разгребал ножом кучу пепла, пока не извлек из-под него... грушевую палку – такую же, какая и была.
      Все ахнули. Дарий, судя по его лицу, уже сокрушался, что все это затеял.
      Палку передавали из рук в руки, обмениваясь впечатлениями:
      – И правда, тот же самый посох!
      – Невероятно!
      – Он просто маг!
      – Много чудес на свете...
      Когда палка дошла до Дария, он какое-то время сурово на нее смотрел, а после гневно швырнул Нашмеду.
      – Вырасти-ка нам из нее грушу! Через три дня будут ростки – назначу правителем одной из сатрапий! – Жрец пытался шепотом сказать Дарию что-то предостерегающее, но тот грубо его оттолкнул. – А нет... голова с плеч!
      Нашмед спокойно воткнул палку в землю недалеко от своей хижины.
      Дарий назначил нескольких своих приближенных, сведущих в земледелии, для наблюдения за палкой, оставил им лошадей, и, скоро собравшись, уехал со своей свитой. Ближе к вечеру лагерь снялся с места, и царское войско продолжило свой путь в Сузы.
      Через три дня возле палки появился побег.
      У царских наблюдателей это событие вызвало чуть ли не помешательство и, по листьям определив породу будущего дерева, они не мешкая отправились в Сузы сообщить Дарию печальную для него новость...

      ...Нашмед сидел в благоухающем саду, вкушал сладости и пил щербет. Случалось, за какой-нибудь надобностью к нему обращались его сановники, и он степенно и величественно решал с ними вопросы, касающиеся сатрапии.
      Компанию Нашмеду за трапезой составляли Аггеод, Бальдур и Вассахитар. По указу Дария став сатрапом, Нашмед сделал их своими жрецами. В большой дворцовой башне волхвы изучали движение звезд, занимались математикой и предсказаниями погоды.
      На лице Бальдура отражалась озабоченность.
      – Что тебя печалит? – спросил его Нашмед.
      – До сих пор не могу приложить ума, как тебе удалось выполнить три задания Дария! Мы, волхвы, посвящены во многие тайны, но сотворенные тобою чудеса для меня так и остаются загадкой.
      – Для меня тоже...
      – Что?!
      – Для меня остается загадкой то, что мне благоприятствовали обстоятельства. Видимо, Ахурамазда в тот день прикоснулся к моему челу своим благодатным перстом.
      – Пожалуйста, поясни...
      – Поначалу я не представлял себе, как угодить Дарию в задаче о символах. Я просто хотел сжечь сломанный посох, и все! Ответ пришел после...
      – А превращение пепла в посох?
      – Накануне поглубже, чтоб не сгорела, я закопал под очагом грушевую палку, для того, чтобы ее закалить – нагреть, а после охладить водой: хотел сделать незатейливое копье для защиты от диких зверей. А потом про палку забыл. И, как видите, это сыграло мне добрую услугу. Чтобы возвратить посох из небытия, мне стоило только разворошить пепел и землю.
      – А дерево?
      – За это я буду вечно благодарить Ахурамазду! Хладнокровно втыкая палку, я уже смирился в душе с ожидавшей меня участью, но бог спас меня от неминуемой смерти.
      – Что ты хочешь этим сказать?! Ты не прибег ни к какой уловке?!..
      – Нет. Проросший посох для меня такое же чудо, как и для вас.
      Наступила полная тишина. Все, кроме Вассахитара, пребывали в недоумении и молчали. И тут Вассахитар тихо сказал:
      – Коммифоровое деревце...
      – Что?! – не поняли сути остальные.
      – Помните горшочек с коммифоровым деревом, которое мы как аравийскую диковину взяли с собой в путешествие в Индию и собирались преподнести какой-нибудь важной особе в той чудесной стране?
      – Ну так что же?!
      – Ночью, когда от воскуренных мною на костре снотворных благовоний назначенные Дарием наблюдатели уснули мертвым сном, я высадил саженец из горшочка рядом с воткнутой в землю грушевой палкой.
      – Но как коммифоровый саженец превратился в грушевый побег?
      – Очень просто. Коммифоровое дерево и было самой обычной грушей.
      – Как?!
      – Оно было таким же коммифоровым, как и то, что нам по двести или триста лет, – Вассахитар хитро улыбался. – Кстати, кто придумал историю про сирийскую комету? Не ты ли, Бальдур?..
      – Ах ты мошенник! Хотел преподнести в дар знатному индийцу обыкновенную грушу. Мы с Аггеодом ничего об этом не знали! – с напускным гневом высказал свое возмущение Бальдур.
      – Не суди его строго! В первую очередь наш находчивый друг – избранник бога: именно через него Ахурамазда уберег меня от злой судьбы! – И Нашмед значительно поднял вверх указательный палец. Удостоенный таких слов, Вассахитар гордо расправил плечи. – Иначе мы с вами не сидели бы сейчас под сенью сада и не вспоминали бы ту славную историю.

      Груша, посаженная Вассахитаром, растет до сих пор. Чтобы передохнуть, под ее раскидистой кроной нередко останавливаются странники.
      Дерево почитается как священное: говорят, если заночевать в его тени, судьба поведет человека к вершинам славы и богатства.
      Но тише... Вон под священной грушей уснул молодой путник. Не будем его тревожить. Быть может, завтра он проснется царем...




___________________________________
      Примечания
     
      Ахемениды – династия древнеперсидских царей в 558-330 гг. до н. э.
      Киликия, Сирия, Вавилония, Элам – административно-территориальные единицы Персии (сатрапии) в описываемую эпоху.
      Ниппур, Вавилон – города Персии; Сузы – столица Персии при Дарии I.
      Зороастр (Заратуштра) – легендарный основатель зороастризма.
      Ахурамазда – центральное божество зороастризма.
      Персеполь, Пасаргады – города Персии.
      Коммифор – род деревьев в Африке и Аравии, из которых получают благовонную смолу мирру.