Коллекция

Коробка соскользнула со стола и замерла в воздухе. Время остановилось. Григорьев медленно повернулся к окну. За стеклом висела непроницаемая пелена дождя. Шум падающей воды давил на уши. Растерянный мальчик стоял перед ним, не зная, как поступить. Так же медленно Григорьев протянул руку к бутылке коричневого стекла. «Louis XIII», померцав, лениво лег в рюмку. Григорьев пригубил коньяк, но не почувствовал вкуса. Коробка оставалась неподвижной.

Ах, этот сон! Как сердце саднит! Ада, что означает твой приход?

Мертвые являются во сне перед дождем. Чтобы обнаружить свое присутствие, они, как и мы, пользуются физическими законами. Чем ниже давление, тем более глубокие пласты памяти выплывают из времени. Несложно найти зависимость: один миллиметр ртутного столба соответствует трем годам человеческой жизни. Как минимум двум. Циклоны – это такси, на которых приезжают давно покинувшие нас гости. Молодые тоже способны видеть глубокие сны, но ничего не могут в них различить, потому что еще мало жили. Перед большими дождями в их снах всего два сюжета: или смутно блаженный рай пребывания в материнской утробе, или изгнание из рая – рывок в мир через ужасающую тесноту матки. Персонификация рая и ада произойдет позже. Тогда неизбежно появятся человеческие имена. Как, например, это: Ада.

Она обладала удивительной особенностью не соблюдать дистанцию. Подходила вплотную и упиралась глазами в глаза. Вряд ли это выглядело скромно, но тому, кто подвергался испытанию, обычно бывало не по себе. Приглашающая доступность обманывала. Клочок непреодоленного пространства заполнялся не только пьянящим теплом, но и ожиданием. Она ждала, а это дьявольски трудно: поступать как должно, когда предлагается делать, как хочешь. Стремясь удержать эмоциональное равновесие, Григорьев тогда привычным солидным жестом поправил очки и… стушевался, чем заслужил продолжение. Но они были разные люди.

Он уже начал свою коллекцию, и в ней было два «брегета»: трофейный, довоенного выпуска "Horloger de la Marine" и великолепный "Heritage" в изогнутом корпусе «тонно» с автоматическим заводом.

Она смеялась:

– Сашка, до чего ты смешной! Время – это мазо, веселый саб. Разве не замечал? Ему страшно нравится, когда его гнут, мнут, скручивают. Для публики изображает муку, а само смеется над нами. Стоит ли потакать обманщику? И вообще, часы – это гробики времени. Брр-р! Хорошо ли собирать такие вещи?

Он, однако, не внял, и когда наступила Эра реальных возможностей, занялся именно часовым бизнесом. Он действовал аккуратно, но однажды ему прищемили хвост. Ада тогда сказала:

– Даю чисто женский совет: если тебя шлепнули по правой ягодице – подставляй левую. Дельный совет, поверь. Вариации на эту тему ты даже в Евангелии можешь найти.

Выбор у него был, однако Григорьев послушался. Любопытно, что уступить в той ситуации оказалось, действительно, самым верным решением.

В тот год он часто бывал у нее. Старая мебель, самодельные обои, пучки трав по стенам. Антураж новозаветных яслей, приют бездомности. К Аде приходили очень разные люди. За одним столом собирались и те, кого позднее назовут венчурными инвесторами, и откровенные бродяги. Именно там он познакомился со Стелой. Григорьева, человека, внимательного к мелочам, потрясли ее безупречные ногти. На полях сражений за мужское внимание появление накладных ногтей равноценно вступлению в дело крупнокалиберного пулемета. Но у девушки это был не последний ресурс. При Стеле становилось особенно заметно, как небрежно Ада относится к себе. Однажды все решилось: Григорьев ушел к новой пассии. Так вышло, что эта перемена знаменовала его вхождение в большой бизнес.

Они попрощались у него дома. С обычной своей улыбкой Ада стояла у письменного стола.

– Какая милая вещица! – говорила она, разглядывая статуэтку Кроноса, глотающего камень. – Я уезжаю, Сашка. Вот тебе мой подарок: наш фамильный Breguet, ты его знаешь, он чуть не пушкинской поры. Нет-нет, я часов не ношу, мне они не идут. Сколько, ты говоришь, стоит эта штука? Двести тысяч долларов? На самом деле дороже, но это неважно. Ты не будешь мне ничем обязан, если выполнишь одну просьбу. Но не сейчас, позже. Не волнуйся, можешь и не выполнять. Тогда просто вернешь часы…

Она поцеловала его в щеку. Он держал на ладони хорошо ему знакомые дамские Jewellery и не знал, что сказать. Предмет его вожделений. Продолговатый посеребренный циферблат. Безель украшен по меньшей мере сотней бриллиантов. Целое состояние. И невообразимое совершенство.

Аду вынесло из его дома и из страны. И носило по свету, как тополиный пух. Мир обрушился на нее, огромный и яркий, а ей все казалось мало. Она не могла надышаться пространством, наслушаться ветра. Спустя какое-то время Ада обнаружила себя сматывающей шкоты на палубе крохотного парусника, сквозь шторм упрямо идущего зюйд-зюйд-вест. Обнаружила и горько заплакала. Впрочем, в дожде и соленых брызгах слез не было видно, а скоро и нежданная слабость ушла вместе с непогодой.

А его коллекция пополнялась. Он последовательно выстраивал все три линии Breguet: Classic, Marine и Type XX Aeronavale, вдумчиво подбирал наиболее значимые модели. Абрахам-Луи Бреге оставался его кумиром. Ощущать «мозг гения» на запястье стало потребностью. Григорьев знал сильную сторону собственной натуры, привлекавшую к нему людей, а именно: добротную обстоятельность. Такое качество особенно востребовано в эпоху перемен. Часовщик Бреге, одаренный математик, давал пример, как обыденное ремесло поднять на непревзойденный уровень. Нет, здесь требуется не только талант, не только трудолюбие. Одно из непременных условий – формирование собственной среды. Тебя должны окружать только избранные вещи. Когда люди были птицами, некоторые вили гнезда исключительно из ветвей сандалового дерева, не признавая материалов попроще. Григорьев вылетел из такого гнезда. Дорогие вещи навевают тишину. Они отграничивают пространство, внутри которого должен различаться только шелест безупречного анкерного механизма. Тишина от этого становится глубже.

Уважая его страсть, коллеги дарили особые коробки для хранения механических часов. Они оборудованы устройством, с помощью которого через заданное время часы автоматически заводятся. Это было удобно. С ростом коллекции таких коробок у Григорьева стало несколько. Была даже одна сразу на двадцать часов. О нем уже говорили, как о серьезном собирателе.

…Мальчик перед ним был очень похож на свою мать. Милый юноша в круглых очках, в румяном лице что-то узнаваемо американское. По-русски говорил почти без акцента. Рассказывал о тайфуне в Атлантике под названием «Иван». По несчастливой случайности вышел из строя двигатель, и «Йорк» не успел выйти из зоны бедствия. А без двигателя в такой шторм у маленькой яхты немного шансов остаться на плаву. Он говорил со знанием дела, как заправский моряк. Три месяца поисков ничего не дали. Сейчас он живет у бабушки в Виржинии. В горах невыносимо скучно, каникулы пропадают зря. Мать много рассказывала о России, говорила и о мистере Григорьеве, какой он интересный человек. Как-то она сказала: «Алекс, если со мной что-то случится, ты должен поехать в Москву и встретиться с господином Григорьевым. Напомнить ему обо мне». Возможно, она уже тогда предчувствовала несчастье. Сейчас он выполняет ее желание…

Вот оно как. Стало быть, Ада обнялась с океаном. Что говорить, масштаб она ценила всегда. Григорьев вспомнил, как несколько лет назад она снова приезжала в Москву. Манера не соблюдать дистанцию осталась неизменной, что привело Стелу в бешенство. Хозяйка хлопнула дверью, и в пустом доме им никто не мешал. Он провел ее к своей коллекции. Великолепные Jewellery занимали в ней почетное место. Ада очень смеялась, когда увидела коробки для хранения часов.

– Сашка-черепашка, это же разоблачительные вещи! Люди жизнь кладут, чтобы купить один «брегет», а у тебя их сколько, шестьдесят? Семьдесят? Сразу видно, что ты, Сашенька, всего достиг, давно и прочно стоишь на вершине. Но счастлив ли Саша, сразу хочется спросить? Говорит ли он, как Фауст: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно»? Нет. Он приобретает коробочки, чтобы заводить свои часики. Потому что остановившиеся часы даже на человека, стоящего на вершине, навевают печальные мысли. Значит, счастья и там нет. Завтра ты скупишь все «свотчи» в мире, но принципиально ничего не изменится. Может вершина, на самом деле, невысока?

– Как же бедному Саше быть?

– Откуда я знаю? Хочешь, поступай, как я. Всю жизнь я делаю прямо противоположное тебе – коллекционирую моменты, когда время останавливается. Или хотя бы замедляет ход.

– Ты знаешь, у меня такой случай был – во время аварии. Одна секунда растянулась чуть не на полминуты. Но хорошего в этом нет.

– Скажи, когда мы с тобой в последний раз виделись?

– Кажется, года три назад...

– Ты ошибаешься. Прошло девять лет. У тебя много дорогих часов и они подтверждают с гарантированной точностью: твое собственное время ускорилось в три раза.

– Еще бы, так заматываюсь...

– Ты торопишь время, это ошибка. Твои «брегеты» рано или поздно встанут. А остановленное мгновение продлится.

– Помнится, ты хотела о чем-то меня попросить...

– У меня все хорошо. Ничего не надо. Может быть позже...

...Остановленное время продлится. Раскрытое окно толкнул влажный ветер. Вот она где разгадка – дождь! Тогда тоже шел дождь. Он явственно вспомнил запах ее мокрых волос. Время прокалывается на таких мелочах – на забытом запахе, звуке. Тот дождь прошел полжизни назад, а все так же свеж. Однако возвращаться способно не каждое мгновение. Время должно быть инфицировано твоим я, прошлое должно быть заражено тобой, как болезнью. Есть четыре причины, четыре средства повернуть его вспять, выкрутить против часовой совершенный механизм «брегета»: воля божества, помавание смерти, любовь и усталость. Но божество деспотично, любовь и смерть чудовищно опасны. Только усталость к нам неизменно добра и не требует платы.

– Мать что-то просила передать для меня?

– Да. Она сказала, что просит ее простить.

– И это все? Больше она ничего не сказала?

– Предупредила, что вы переспросите и что надо обязательно дождаться ответа.

Мальчик солидным жестом поправил очки на переносице. «Пытается скрыть волнение», – легко догадался Григорьев и покатал на языке безвкусный коньяк.

Давно ушедшие люди возвращаются перед большими дождями. В это время информационные поля становятся проезжими, как зимой – сибирские реки, и по ним можно добраться до заповедных мест. Для информационных полей нет прошлого и настоящего, там всегда шесть пополудни и расстояния не важны. Формула пророчества, казалось бы, вот она, но закон сохранения непреложен и в тонком мире. Только не энергии, а смысла. Смыслом приходится расплачиваться за возможность слепить Вселенную в тугой снежок. Бессвязица трогает душу, только бессвязица. Помнится, Ада как-то сказала: «Сашка, ты такой добрый, купи мне шкатулку для снов». Милая девочка, ей тоже хотелось иметь коробочку для своих сокровищ. А ведь она рассчитала тебя, Григорьев, точнее, чем Абрахам-Луи Бреге – помехи от гравитации. Вместо себя оставила то, что ты действительно ценишь. Обладание Jewellery согревало столько лет. Зато сердце свое она забрала с собой.

Время останавливается не потому, что ломается пружина, а в результате неизъяснимой полноты бытия, когда не нужен и невозможен счет. Тогда промытое дождем окно открывает мир, чтобы он, огромный и яркий, обрушивался на тебя, а тебе его было мало.

– Так что вы ответите, господин Григорьев? – спросил Алекс.

Коробка упала на пол. Мальчик бросился собирать разлетевшиеся по полу часы. «Louis XIII», обретший, наконец, вкус, с удвоенной страстью впился в язык.