Дурачок

 

 

 

 

Во Купалинскую ночь собрался хмельной народ возле костров на опушке леса. Кто через пламя сигает, кто венки плетет, а кто и по кустам блудит.

 

А Дуняша, не будь дурой, отправилась в самую чащобу заветный цветок папоротника искать. Он, люди сказывали, клады указывает. Была Дуняша румяна, да грудями пышна, одно плохо – сирота. А без приданова, кто ж в жены возьмет? Идет она по лесу, а у самой внутрях все обмирает. То ветка вдруг рядом затрещит, то филин ухнет, ажно сердце в пятки. Только вдруг видит, средь перьев папоротника светится что-то красным, будто уголек. Наклонилась она, дабы разглядеть получше. Предстал ее очам цвет дивный. Только на радостях сорвать собралась, чувствует, как облапил сзади кто-то, да сарафан на голову задирает. Забилась Дуняша птахой, запричитала, да где там. А варнак то, знай, свое дело делает. Подмял Дуняшу по себя, да по голому заду ручищей поглаживает. Вскрикнула она, да и обмякла, а цвет заветный меркнуть начал, пока совсем не потух.

 

Лежит Дуняша, слезы горькие с лица утирает, повернулась на спину, очи вверх подняла. В небе луна светит полная, а рядом варнак порты подтягивает, да лыбится глумливо.

– Как зовут то тебя, краса? – пробасил варнак.

– Так Дуняшей – Безродницей кличут – осмелела девка, поняв, что губить ее не будут.

– А я Трофим-охотник. Зверя добываю – варнак протянул ладонь широкую, помогая Дуняше подняться.

– Ой, горе мне, ой судьбинушка! – захныкала опять Дуняша. – Кто ж меня теперь в дом-то к себе возьмет.

– Ты это, девка, не кручинься. А мож ко мне в жены пойдешь? Дюже ты справная! – почесал затылок Трофим.

– А не обманешь? – стукнуло в груди сердце девичье.

– Не обману, – промолвил Трофим, и взяв девку за руку, повел из лесу.

 

Сыграли они свадьбу шумную, а Дуняша с той ночи тяжелая стала.

В положенный срок пришла пора Дуняше от бремени разрешиться, покликал Трофим повитуху – Угрюмиху, а сам ушел на двор, чтоб криков не слышать. Дюже мила ему Дуняша была. Не мог он мучений ее перенесть. А Угрюмиха напоила роженицу отваром дурман-травы, да приготовилась плод принять. Только не шло дите никак из чрева материнского, Дуняша уж губы в кровь искусала. Трофим метался зверем раненым по двору, кулаком грозил в небо. Ужно светать начало, петухи прокричали, когда на пороге дома появилась Угрюмиха, неся в руках тряпья ворох.

– На вона, на дите свое глянь, малой у тебя, – проворчала старуха, протягивая сверток Трофиму. Отвернул край дерюги Трофим, да и ругнулся матерно. Ребенок был на глаз кривой, зубат, да с горбом на спине.

– Тока вон чего сделалось-то, милай! Представилась жена твоя, – прошамкала повитуха, и перекрестясь пошла со двора.

 

А Трофим столбом стоял, держа уродца на руках, душа его рвалась на части. А потом швырнул младенца через плетень в лопухи, и пошел жену оплакивать.

 

Спустя месяц его медведь задрал – треснула пополам рогатина у Трофима, зверь ему башку-то и снял.

 

Ребенок же заверещал визгливо, из тряпок развернулся, и приготовился смерть принять, едва народившись. На счастье его бежала мимо сука щенная. Услышав визг, подошла, обнюхала , сунула сосок свой в рот к нему. Засосал младенец, успокоился, в шерсть собачью уцепившись. Сука накормив его, утащила к сараюшку возле церквы, где ее выводок ждал.

 

Дьяк Ефимий как всегда поутру шел курей да свиней в сарай кормить. Зашедши внутрь, узрел он на сене суку с выводком, да младенцы подле нее.

Перекрестился дьяк двумя перстами, подхватил дите и бегом к попу побежал.
Тот подивился этой находке Ефимия, бороду окладистую огладил и изрек, что ребенок при дьяке будет, ибо знак это божий. На том и порешили.

 

Так и зажил найденыш при церкви. Иваном его окрестили. Да только народ его больше Дурачком кликал, за лик чудной, да ум блажной. А дьяк, как подрос приемыш, принялся его грамоте учить. Голова светлая оказалась у Дурачка, светлая да пытливая. Ефимий уж и не рад был, что отрока к грамоте пристроил. А как пошел отроку восемнадцатый год, стал он дьяку вопросы задавать про бога, и про земли устройство. Ефимий ему и растолковал, дескать, бог есть создатель всего живого, а про устройство земли сунул книгу с картинками.

Там Дурачок увидал, что земля плоская, держат ее на спинах звери иноземные, у которых нога пятая из головы росла, а стояли они на рыбе-кит, которая в Акияне плавала. И загорелось ему край земли повидать. Ну так охота – пуще неволи. Собрал Ефимий ему в котомку снедь скоромную, перекрестил троекратно. Поковылял Дурачок по дороге прочь.

 

Дьяка же на следующий день молнией убило. Одежа его сгорела, а крест нательный в грудь ушел, и сверкал средь плоти обугленной.

 

Дошел Дурачок до околицы, и узрел под березою Ерему, сына Аникеева.

Тот обнимался с девкой Агрипиною, да шелуху от зерен подсолнуха сплевывал.

– О, здорово Дурачок! Куда собрался-то? – осклабился рыжий детина.

– Да вот, край земли иду смотреть. – Дурачок недобро посмотрел на Ерему, тот завсегда его обидеть хотел.

– Да ну! Вона, хош лучше девку повалять? – изрек Ерема, а девка надула губы и дернула плечом, убирая руку со своего плеча.

– Чтоб тебе! – промолвил в сердцах Дурачок, да и пошел прочь.

 

А Ерема с девкой захватили браги жбан, на сеновал подалися. Там девка захмелела, и подставила свое место срамное Ереме, а тот и рад. Только обрюхатилась Агрипина, а тятя ее, узрев сие, проломил колуном буйну головушку Еремину.

 

Солнце пекло спину Дурачка неистово, марево стояло на пыльной дороге, а он знай себе, идет. Вдалеке смерч пыльный появилси, послышался стук копыт. Увидел всадника Дурачок. И вот вскоре предстал пред ним цыган чернявый. Конь гнедой ходил под ним игриво.

– Что, человек, понравился мой скакун? – сверкнул глазами цыган. – Так купи, недорого отдам!

– Ни к чему мне он, – ответил Дурачок, покачав головой непокрытой. – Я на край земли иду, а конь мне обуза лишняя, да и издохнет еще по дороге. Знамо дело, далек путь мой.

– А, дурак ты! – оскалив зубы белые, засмеялся цыган и, стукнув пятками по бокам чудо-коня, поскакал прочь. Аж красная рубаха на спине пузырем. Дурачок, загребая пыль лаптями, продолжил путь свой.

 

Токма Цыгана того изловили возле села Кукуева люди добрые. Подвесили на осину, конь-то ворованный был у него. Так и болтался он до осени. Вороны глаза ему склевали, да потроха выели.

 

День сменялся ночью, а Дурачок все шел. И еда его давно кончилась, пил он из луж. Когда в одну ночь повстречал Дурачок человека странного. Одет он был богато, но шел пешком. Борода была его длинна, да седа, а в руке его был посох с главой мерзкой наверху. За спиной у человека прыгали создания чудные с бородой и рогами козлиными, да копытами раздвоенными заместо ног. Дюже походили они на Фавну, которого Дурачок на лубке, на прошлогодней ярмарке, зрел. А незнакомец подмигнул ему правым глазом, беседу завел.

– Что вьюнош, в ученики ко мне пойдешь? – руки незнакомца уперлись в бока.

– А чему вы научить меня сможете? – заинтересовался Дурачок.

– Ну, порчу наводить, мор насылать, злато и богатство наживать! – сказал незнакомец и закашлял.

– Колдун я. Будимир!

– А вот енти бесы у тебя в услужении будут! – колдун махнул рукой на рогатых.

– Я край земли ищу, некогда мне время терять, да и не жилец ты видно! – отвечал Дурачок.

– Не будет тебе покоя! – наслал проклятье на Дурочка колдун и, свистнув бесов, пошагал своей дорогой, только звук кашля его долго звучал в темноте.

 

И ведь прав был Дурачок, сгубила лихоманка колдуна. Долго умирал он в своей избе, так и не успев передать дар свой черный ученику. А когда совсем дурно ему стало, накинулись на него бесы-прислужники и ну давай рвать с него мяса куски, ну плясать в лужах крови, натекших из жил.

 

Дурачок же продолжал свой путь. Уж и листья желтели на деревьях, и ветра его тело кривое студили, и лапти его давно развалились. Присел он как-то на пенек возле тропинки лесной, с голодухи жевать принялся лебеды стебли. Как вдруг предстала пред ним старуха в рубище черном, да с косой ржавой в руке.

«Никак косить собралась травушку? Вот чудная, осень на дворе!» – подумал Дурачок. Старуха же, открыв рот свой беззубый, ямой черной зиявший на лице ее страшном, прокаркала:

– За тобой я, человече! Хватит, нагулялся. Пора!

– Да ты, с ума либо сошедши? – погрозил старухе пальцем Дурачок. – Я еще тебя переживу!

Засмеялась старуха, затряслась, аж синицы с деревьев испуганно взлетели. Тряхнула редкими седыми патлами на обтянутом кожей черепе.

– Насмешил ты меня, человече, потешил. Куда путь держишь ? – старуха оперлась на косу свою.

– Да на край земли хочу попасть, – со вздохом ответил Дурачок.

– Ладно, первый раз дурака такого вижу, помогу тебе. Но потом заберу к себе на веки вечные! – страшным голосом произнесла старуха, и в тот же миг сверкнуло в глазах Дурачка.

 

Звезды драгоценными каменьями сверкали в черном небосводе. Дурачок сидел на краю земли и болтал ногами, покрытыми цыпками. Душа его ликовала, он с интересом смотрел вниз и видел спину животного с ногой на голове. Рядом стояла старуха, ветер развевал ее рубище, обнажая тело костлявое. Она нетерпеливо постукивала косой возле Дурачка и повторяла: «Пора, пора...»

Тут Дурачок не удержался и смачно плюнул вниз, в зияющую темноту. Туда, где внизу слышался рокот Акияна.

– Что ты творишь, отрок? Или ты не хочешь в царствие боже? – громогласно раздалось сверху. Дурачок испуганно поднял голову, но там лишь звезды и полный месяц дарили свой холодный свет земле.

– А кто со мной говорит? – со страхом произнес Дурачок.

– Пастырь твой, неразумный отрок, и даритель жизни всему! – голос эхом разносился вокруг. Старуха, стоящая рядом, замерла и нервно теребила край рубища.

– Ну, жизнь ты свою провел праведно и поэтому я живым заберу тебя в царствие свое! – голос немного смягчился. Таким голосом говорил с Дурачком дьяк Ефимий, когда заставал его за богоугодными занятиями.

– Мой он, мой по праву! – вдруг закричала старуха и замахала косой.

Ответом ей была тишина.

Дурачок вдруг почувствовал, как неведомая сила подхватила его и начала подымать все выше и выше. Он улыбался, из глаз его подслеповатых катились слезы.

 

Хорошо жилось Дурачку в райских кущах. Только заскучал он, затосковалал. Не с кем поговорить ему было. Ангелы испуганно шарахались от Дурачка в стороны, роняя белые перья. И вот однажды предстал он пред очами Бога.

– Что ж ты творишь последнее время отрок! Зачем амброзию, забродившую на манне небесной, потребляешь? Зачем хитоны ангелам задираешь? Бесполы они, неразумный, ничего там нет! А яблоки кто все понадкусал с моего древа познаний? – голос Бога был строг и недоволен.

– Так скукатища! Для того ль я, Господи, праведно себя вел, чтоб потом вечно во скуке жить? – с укоризной произнес Дурачок.

– А, что тебе прописные истины вещать! – разорялся Господь. – Иди-ка ты обратно на землю бренную, и да не будет тебе ни счастия, ни смерти!

Сказал Бог и громом грохнул. Дурачок полетел вниз, сквозь перину облаков, вереща, как заяц пойманный. Шлепнулся в сена копну, скатился вниз, да и сел, почесывая затылок.

 

Так и бродит с тех пор Дурачок по миру. Счастия ищет. Кто ему яичко даст, а кто затрещину. Кто хлеба краюшку подаст, а кто по спине дрыном перетянет.

Кто приголубит, а кто и в глаза плюнет. Одни его кличут Вечным Странником, другие – Блажным Святым. А, все одно – Дурачок!