Плевок

 

 

 

Звали его Витя Абросимов, но все, даже врачи и санитары, не говоря уж о пациентах, называли его Плевок. Обидное прозвище прикрепилось к нему за одну не самую приятную особенность. В минуты крайнего душевного возбуждения Витя начинал истерично вопить, рвать ворот рубахи и дергать лицом. Что-то случалось с артикуляцией, речь становилось невнятной, и из кривящихся в болезненной судороге губ летели капли слюны. Собеседники, как правило, торопливо отшатывались, брезгливо проводя рукой по оплеванному лицу.

Однако прошло почти семь лет с момента его заточения, болезнь была купирована, состояние стабилизировалось. Никакой угрозы для окружающих Витя не представлял; из буйного отделения его перевели в обычную палату. Он уже давно перестал орать срывающимся голосом, но кличка прикрепилась намертво. Немногие из товарищей по несчастью помнили его настоящее имя…

А в то утро Витю Абросимову привели на выписку к заведующему отделением. Врач был молодой, приветливый мужчина с красивым именем Эрнест и некрасивым отчеством Адольфович. Он работал всего несколько месяцев, не успел ещё нахвататься «тараканов» от своих подопечных и совсем не вписывался в банальный образ полусумасшедшего садиста-психиатра. Его добродушие успокаивало, но и неприятно волновало. Казалось, что дружелюбие – лишь маска, за которой скрывается нечто страшное.

Общаясь с ним первый раз, Витя всё время ждал, что Эрнест Адольфович сорвется вдруг на визг, схватит со стола пепельницу и запустит ему в морду. Этого, конечно, не случилось, но Абросимов так и не успокоился. Он стал подозревать врача в гомосексуализме. Никаких поводов для подобных суждений не было, но не может же с ним быть всё в порядке… Почему-то мысли о скрытой ненормальности врача успокаивали Витю.

Когда Абросимов последний раз зашел в его кабинет, Эрнест Адольфович стоял у освещенного весенним солнцем окна и пускал в форточку клубы сигаретного дыма.

– Ну что, Виктор, будем прощаться? – сказал он, поворачиваясь.

– Наверно, – ответил Витя, садясь к столу.

– Семь лет – срок большой, – произнес Эрнест после паузы, за которую успел выбросить окурок, закрыть форточку и сесть напротив. – Не так просто вернуться к обычной жизни. Но что делать?! Надо постараться. Ты теперь здоров, ты полноценный член общества. Здесь тебе больше делать нечего.

Витя молчал.

– Это не так уж сложно, понимаешь? У тебя есть комната в коммуналке, будешь получать пенсию по инвалидности. Может, работенку какую подыщешь. Ты же молодой парень совсем…

– Ага, – сказал Абросимов равнодушно.

– Стихи-то пишешь ещё?

– Бросил давно.

– Почему?

– Да глупости это всё…

– Почему же глупости? Тебя ведь даже в «Неве» печатали…

– Глупости, – повторил Витя.

Эрнест помолчал, глядя в окно.

– Надо бы тебе с родственниками контакт установить. Одному, как ни крути, тяжело будет первое время.

– Мама умерла, – сказал Витя таким тоном, будто сообщал новость.

– Попробуй с братом наладить отношения, – сказал Эрнест.

– Вряд ли это возможно, – негромко отозвался Витя.

– Но время-то идет. Кто знает?

– Он ведь даже ни разу не пришел, – сказал Витя.

– Ты его тоже понять должен. А что у него в душе творится, одному Богу известно. Ты попробуй…

– Попробую.

Витя шел через больничный двор к воротам. На плече висела старая сумка, в кармане куртки лежали ключи от квартиры, пачка сигарет и медицинская справка.

Внезапно кто-то закричал через окно с верхних этажей:

– Эй, Плевок, ты куда пошёл?

Витя не оглянулся.

 

 

*   *   *

 

Старый двор-колодец совсем не изменился за прошедшие годы. Как и не менялся последние полвека. Та же стайка голубей у мусорных баков в темной подворотне, те же мрачные окна и старые двери парадных. Даже заржавелый остов горбатого «запорожца», простоявший здесь последние четверть века, никуда не исчез.

Витя сел на скамеечку у детской площадки и закурил. Затягиваясь едким дымом дешевого «Норд-Стара», заметил, что руки заметно подрагивают. А ведь выходя за ворота больницы, не испытывал ничего, кроме привычной сонливости. Если бы Эрнест вдруг выбежал следом, с воплями: «Стой, Абросимов, стой на месте, я тебя по ошибке выписал, тебе ещё здесь пять лет полагается» – Витя безропотно развернулся бы и возвратился в свою палату. Но потом что-то изменилось. Первое волнение он почувствовал, поднимаясь по эскалатору метро. А когда увидел свой старый дом, с обшарпанным за сто с лишним лет фасадом, испытал острое ощущение, что проглотил огромный кусок льда. Происходящее стало казаться сном, и он испугался, что проснется и увидит себя прикрученным полотенцами к своей железной койке.

Абросимов выкурил сигарету в четыре мощные затяжки, встал и зашел в свою парадную. Тот же полумрак, с запахом жареной картошки и подвальной сырости окутал его с головой. Те же развороченные почтовые ящики. Тот же неработающий лифт. И табличка с предупреждающей надписью, похоже, так и провисела на его двери все эти семь лет.

Не торопясь, Витя поднялся по лестнице на третий этаж, увидел свою дверь, всё с тем же выцветшим от времени дерматином, и вытащил из кармана ключи. На металлическом кольце висели два ключа – один от квартиры, другой от комнаты. Но Витя с неприятным чувством вдруг понял, что ключ от квартиры ему теперь не пригодится. В дверь был врезан новый блестящий замок, и отверстие даже приблизительно не подходило к старому ключу. Такое впечатление, что кто-то заранее узнал день его выписки и поторопился поставить преграду.

Витя положил ключ в карман и посмотрел на ряд звонков с подписанными рядом фамилиями. Соседи были те же, только фамилия «Абросимовы» была небрежно замазана зеленой краской. Конечно, брат переехал к жене ещё одиннадцать лет назад, мамы больше не было, да и его, Вити, не было. Наверное, думали, что теперь не вернется, вот и стерли фамилию, чтобы не смущать гостей. Следовало ожидать. Хотя на фоне остановившихся во времени других предметов, это действительно было неприятно.

Витя остановился на фамилии «Ященко» и нажал подряд три коротких звонка. Дверь открылась на удивление быстро. На пороге стояла невысокая пожилая женщина в старом махровом халате и смешных очках, пришедших из начала шестидесятых. В старых советских фильмах такие очки носили директора школ и ученые-физики.

Женщина вопросительно смотрела и Витю и ничего не говорила.

– Зоя Ивановна, – сказал Витя. – Сколько времени прошло, а вы так и открываете, не спросив «кто».

– Я… – сказала она. – Ты… Боже мой!

– Витя Абросимов, – сказал он. – Сильно изменился?

– Боже, Боже, Виктор… Я думала, ты умер…

– Не сильно ошиблись, – сказал Абросимов.

– Курить можно? – спросил Витя, выйдя на кухню.

– Конечно, – ответила Зоя Ивановна. – Я одна дома… Все на работе… А мой Иван Сергеич пошел Глашку выгуливать.

– Какую Глашку? – спросил Витя. Потом вспомнил серую жирную мопсиху.

– Даже не знаю, Витя… Вот не ожидала. Ты, как снег на голову.

– Не бойтесь, я не буйный…

– Да что ты, я не об этом. Ты, может, есть хочешь? Вас там, наверно, плохо кормили?

Витя пожал плечами, вспомнил, что собирался закурить.

– Да так… Суп, из семи… э-э-э… круп… Ещё что-то… Я бы чаю выпил.

Она зажгла газовую горелку на плите и поставила чайник. Витя увидел, как напряжена её спина, словно соседка ожидала удар ножом в спину.

– Как тут вообще? – спросил он, чтобы не молчать.

– Да как… Так же всё… – ответила неуверенно Зоя Ивановна. – Все живы, вроде…

– Лешу видели? – спросил Витя.

– Лешу? – Она повернулась, и голос её звучал жутко, до отвращения неестественно. Как у пьяного человека, который пытается изображать трезвого. – Он заезжал… э-э-э… в начале месяца…

Абросимов помолчал, сунул в мятую пачку так и не зажженную сигарету и встал.

– Ну ладно, я пойду к себе…

Соседка испуганно моргнула.

– Вы не волнуйтесь, Зоя Ивановна, я не сбежал. Меня выписали сегодня утром. Если хотите, я вам справку покажу…

Он полез в карман, но женщина торопливо взяла его за руку.

– Подожди, Витя… Я не из-за этого… Тут другое, понимаешь?

– Что?

На плите приглушенно засвистел чайник.

– Погоди-ка…

Она сняла чайник.

– Давай налью. Хочешь с печеньем? Или с вареньем? Я осенью варенье накатала в банки.

И опять голос звучал фальшиво, а сама она напряглась всем телом.

– Что случилось? – сказал Витя устало.

– Леша, ты понимаешь, Леша…

– Что – Леша?

– Он твою комнату сдал азербайджанцам. Они уже полгода живут. Он приезжал недавно и взял у них ещё за полгода вперед. Они и замки поменяли.

Витя молчал, слегка контуженный услышанным.

– Не знаю, как быть, Витя. Леша все вещи твои давно выбросил, азербайджанцы эти дверь новую поставили в комнату. Тебе туда не попасть.

– Но я же там прописан? – сказал неуверенно Абросимов.

– Лешка тебя собирался выписать давно ещё… Не знаю, выписал или нет…

Витя вытащил сигарету, зажег со стороны фильтра, и стал тянуть, ничего не замечая.

– А эти где? – спросил он.

– Кто?

– Азербайджанцы.

– Они на рынке. Каждый день уходят на рынок торговать. Но с ними ты вряд ли договоришься. Они же заплатили за комнату, тебя и на порог не пустят. Наглые, сволочи. Мне говорят: «Мы твою псину на шаверму пустим». Ты с ними даже не связывайся.

– Что же мне теперь, на вокзале жить? – спросил Витя.

– Ой, Витя… Подожди, может, выпьешь чаю?

Он не ответил.

– Надо тебе с Лешей встретиться.

– Я не могу, – ответил Витя.

– Другого выхода нет. Он брат, всё-таки.

– Он меня к себе близко не подпустит. Вы же знаете.

– Кто знает?! Времени-то сколько прошло.

Витя вдруг понял, что соседка с ним говорит точь-в-точь как Эрнест Адольфович, и глупо улыбнулся.

– Нет выхода, ты понимаешь? Не на вокзал же, правда, идти… Или в больницу возвращаться?

Абросимов открыл форточку и выбросил сигарету.

– Он там же всё живет?

– Не знаю, – ответила Зоя Ивановна. – Но, вроде, там… Постой, он, же мне номер оставлял, просил позвонить, если азеры что-нибудь не то будут делать… Подожди-ка…

Она ушла к себе в комнату и вернулась с небольшим листком, вырванным из блокнота. Витя долго смотрел на необычный номер, похожий на шифр от банковского сейфа.

– Что это? Я не понимаю…

– Это его мобильник, – ответила Зоя Ивановна.

– Что?

– Мобильник, – повторила она тихо. – Витя, ты не знаешь, что такое мобильник?

Он вернул ей листок.

– Я сам схожу к нему. Так даже лучше будет. Наверное, я не знаю. Ничего не знаю.

– Сходи, встретиться, конечно, лучше, чем по телефону…

Витя взял сумку.

– Схожу… А можно… Можно мне чаю?

Он вышел из дома, который вдруг в одно мгновение стал чужим, и закурил сигарету. Курево заканчивалось. Деньги почти закончились. Про жизнь можно было сказать то же самое. Правда, точно так же он думал и тогда, семь лет назад, когда два мужика в форме закручивали ему за спину руки, чтобы защелкнуть браслеты.

У парадной ему встретился сосед. Он вел на поводке жирную мопсиху. Псина с трудом переставляла короткие кривые ножки и отрывисто хрипела.

– Худеть надо, худеть, – говорил наставительно сосед. – Скоро уже ходить не сможешь… Худеть, слышишь? И срать будешь меньше…

Сосед прошел мимо, не узнав Витю. Абросимов подумал, что сейчас тот придет домой и жена ему всё расскажет, тут же, в дверях. Возможно, он даже побежит к окну, не снимая обувь.

Витя торопливо вышел со двора и зашагал в сторону метро.

 

 

*   *   *

 

Как выбрать подходящую входную дверь, чтобы выглядела солидно и давала чувство уверенности и безопасности хозяевам? Надежные и прочные железные двери zetta можно найти на специальном сайте, посвящённом дверной тематике.

Здесь была железная дверь и домофон.

Некоторое время Абросимов стоял, ожидая, что кто-нибудь выйдет, а он зайдет. Начинать общение с братом по домофону он не хотел. Что сказать? Привет, Леш, это я, твой брат Виктор. Меня выписали сегодня. Открой, пожалуйста. И что в ответ? Виктор? Пошел на хуй, Виктор!

Он хотел встретиться сразу же лицом к лицу. Хотя, если по правде, он совсем не хотел встречаться с братом, но раз нет другого выхода, то лучше уж сразу лицом к лицу.

Никто, однако, из парадной не выходил. Никто и не заходил.

Витя нажал кнопки на домофоне. Послышался гудок вызова. Ответил женский голос.

– Алексей дома? – спросил Абросимов, чувствуя как между лопатками побежал холодный ручеек.

– Он вышел, – коротко ответила женщина.

– На работу? – спросил Витя.

– Просто вышел. Зайдите позже.

– Вы его жена?

Она не ответила.

Витя пересек часть двора и сел на скамеечку. Кругом было безлюдно. Спальные районы всегда выглядели так, будто здесь прокатилась эпидемия чумы. Особенно во дворах. Редко-редко появится человек, промелькнет, как тень, и исчезнет, будто его и не было. Абросимов закурил последнюю сигарету, пустил облако дыма в чистое небо и увидел, как из парадной вышел человек. Витя дернулся, но тут же сел назад. Бежать было глупо. Дверь уже захлопнулась. Да и человек не имел к брату никакого отношения, скорей всего.

Сигарета быстро истлела, а время тянулась как жвачка, прилипшая к штанам.

Прошел час. Солнце незаметно переместилось и светило теперь Вите в лицо. Он встал и подошел к двери парадной. Вышла старуха с пуделем, но Абросимов не стал заходить.

Потом появился Леша. Он вышел из-за кустов каштана, с двумя гружеными пакетами в руках. За семь лет он почти не изменился. Немного располнел, коротко остриг волосы. Но в остальном это был всё тот же брат Леша.

Он прошел мимо, поставил пакеты у двери и полез в карман за ключами.

– Леша, – негромко позвал Абросимов.

Брат быстро оглянулся, посмотрел по сторонам и остановил взгляд на нем.

– Ты вернулся?

– Меня выписали сегодня утром, – ответил Витя. – Я не хотел к тебе…

– Кто тебя выписал? – перебил Леша.

– Ну, врач… – ответил Витя озадаченно.

– Врач? – повторил Леша, делая шаг.

– Врач.

– А врач такой же ебнутый, как ты? Или они все там такие? Гнида, кто тебя мог выпустить? Ты там сдохнуть должен. Тебе делать среди людей нечего!!! – заорал Леша. – Мразь! Ты блядский психопат! Тебе нечего делать среди людей! Ты в своей дурке должен был сдохнуть! Что ты тут делаешь?! Сука! Кто тебя выписал? Кто?! Тебе нечего здесь делать!

– Я выздоровел, – ответил Витя громко.

– Ты, сука, больной на всю башку! Тебя нельзя выпускать…

– Я здоров!

– …к нормальным людям. Ты должен за решеткой сидеть! Сука! Скотобаза!

– Я выздоровел, – повторил Витя дрожащим голосом. – Я выздоровел, слышишь?

– Тварь! – орал Леша. – Ты зачем сюда пришёл? Кто тебя звал?

Он вдруг наклонился, что-то быстро вытащил из пакета и запустил в Абросимова. Стеклянная бутылка пива просвистела в сантиметре от левого виска, звонко разбилась за спиной, зашипела.

– Я выздоровел! – выкрикнул Витя сдавленно.

В него полетела пачка пельменей, небольно ударила в грудь и шлепнулась на землю.

– Я здоров!

– Сдохни, мразь!

Жестяная банка с консервами с глухим стуком ударила Витю в зубы. Острая боль прострелила голову. Рот мгновенно наполнился соленой, густой кровью.

– Я здоров! – выхаркнул Витя.

– Ты должен сдохнуть!

Витя медленно отступал под градом полуфабрикатов, сыпавшихся с пулеметной скорострельностью.

– Я выздоровел! Я выздоровел! Выздоровел! – повторял он шепотом. – Я здоров! Я здоров! Меня выписали! Я здоров!

– Подонок! – завопил Леша срывающимся голосом. – Ты же маму убил! Гад! Гад! Ты сдохнуть должен был.

Он завыл, схватился за голову и упал на землю.

Легкий ветерок шелестел опустевшими пакетами.

– Я здоров! Здоров! – повторял Витя.

По подбородку ползли ручейки крови. Лицо его стало дергаться, а речь стала вдруг неразборчивой.

– Я аов…а аов…а аов… – выкрикивал Витя, пытаясь разодрать душивший его ворот рубахи.

И вместе с кровью изо рта вылетали брызги слюны.